А рядом была война.

притрагиваюсь. Тётя Наташа достаёт из комода бутылку, наливает в стакан, подаёт мне.
- Выпей, Колюша, полегчает тебе, мой покойный Матвей делал эту наливку. Пей, она сладкая.
От выпитого, слегка кружится голова.
- Ты ешь, Николай, не стесняйся, я тебя как за сына считаю. Конечно, горе у тебя, но ты больно-то не расстраивайся, жить всё равно надо. Кончится война, всё пойдёт своим чередом. Отец твой вернётся, сестра. Дай, господи, им невредимым с войны прийти.
- На фронт буду проситься, - говорю я.
- Не спеши, жизнь покажет, что надо делать. Ольку вон ругаю, рвётся в это пекло, хоть сейчас готова на фронт.
- Тебе нравится работать в госпитале? – спрашиваю я.
- Мне нравится, что помогаю людям, сама же работа – это раны, кровь, гной, бинты, иногда смерть. Устаю, да и переживать приходится, когда видишь боль, отчаяние, тоску. Видишь, конечно, и улыбки, слышишь шутки, ласковые слова к тебе. Меня почему-то все раненые зовут "Волжаночка". Сама удивляюсь, а все: "Волжаночка, дай попить, Волжаночка, позови доктора".
- Ладно, Коля, - говорит тётя Наташа, - отдыхать тебе надо, завтра у тебя много дел. Отпросись с работы, сходи с заявлением на помощь в фабком. Гроб я закажу в столярке. А как справку о смерти получишь, сходи на пекарню, должны дать хлеба без карточки, беготни будет много.
- Пойдём, Коль, - поднимается из-за стола Оля.
За перегородкой в её маленькой комнатке, примыкает к печи никелированная кровать, рядом у изголовья небольшой столик, покрытый белой вышитой салфеткой, на нём стопка книг, настольная лампа с широким стеклянным абажуром. Оля ладошками моих щёк.
- Колька, - шепчет она, глядя мне в глаза с жалостью и нежностью, - Колька, бедолага ты мой, знай, что бы ни случилось, всегда помни, что у тебя есть я и ты не одинок. Ты понял? А сейчас постарайся уснуть. Неслышные поцелуи в мои губы, щёки и, пожелав мне спокойной ночи, она уходит.
Похороны
Маму похоронил. Я благодарен соседям. Они сделали всё, как полагается: обмыли, обрядили, обшили гроб красным материалом, обложили покойницу ветками "мечты". Женщины, с которыми мать работала, принесли венок с траурной лентой и надписью: "Полине Ефимовне от работниц прядильного цеха".
В полдень к дому подъехала лошадь, гроб поставили на телегу, я сел рядом с возчиком, и мы тронулись. Человек десять от фабрики до Нардома шли за нами, постепенно отставая. Кладбище за городом, там меня поджидали вместе с Василием Лапиным мои друзья Серёга, Виталий и Борис. Они с утра ушли копать могилу. По протоптанной тропинке мимо крестов, памятников, пронесли гроб к выкопанной могиле, поставили на землю. Опустившись на колени, я поцеловал мать. Василий с ребятами опустили гроб в яму. Внезапно мы услышали женский возглас и оглянулись: к нам между оградами пробиралась женщина.
- Товарищи, родимые! – крикнула она, подойдя к нам. – Кто тут хоронит? У кого такое несчастье, скажите, пожалуйста!
- В чём дело, гражданка? – сурово спросил Василий.
- Кого хороните, родимые?
- Мать вот у этого парня, - кивнул Василий в мою сторону.
Женщина подошла ко мне, сняла с головы платок, и я увидел её худое лицо. Несмотря на то, что ей можно было дать лет тридцать, в её тёмных волосах виднелись пряди седых волос.
- Соколик вы несчастный, - заговорила женщина со слезами на глазах, - обращаюсь к вам с большой просьбой.  Эвакуированная я. Из-под Тихвина, вместе с доченькой моей Машенькой приехали сюда. Заболела моя Машенька, годик ей всего отроду, и умерла моя дочурка. Четвёртый день не могу похоронить, выкопать ей могилку, сил нет. Обессилила совсем, денег нет, хлебушка нет, всё моё богатство на мне. Позвольте, родимый, положить гробик с телом Машеньки, к вашей маме, просила я вчера у двоих, приехавших похоронить, да не разрешили. Маме вашей не будет одиноко, доченька моя была славная девочка. Не откажите, прошу вас!
- Где ваша дочка?
- Там, на крыльце, у дома сторожа, он старый, посоветовал к вам обратиться.
- Несите, похороним вместе.
- Милый вы мой, спасибо большое, доброе, вижу, у вас сердце.
В могилу спрыгнул Сергей и Борис, приняли от женщины маленький гробик, женщина заголосила. Скоро на месте ямы вырос холмик с вкопанным небольшим четырёхгранным памятником, изготовленным Василием из кусков листового железа выкрашенного в бронзовый цвет.
- Как звали вашу маму, - спросила женщина, когда мы собирались уходить.
- Полина.
- Я ещё побуду здесь, поплачу о моей дочке и вашей маме.
Дома в нашей квартире всё убрано, вымыто, на столе в большой плошке стояла варёная картошка, а также были огурцы, солёные грибы, нарезан подовый хлеб, который испекла Серёгина мать, она же где- то достала бутылку водки. Тётя Клава разлила водку в стаканы.
- Помянем Полю, душевного человека, хорошую женщину и мать. Вечная ей память!
Когда все разошлись, пришла Оля.
- Прямо с дежурства к тебе. Собери всё, что у тебя есть стирать.
- Да вроде всё чистое.
Подойдя к кровати, она откинула покрывало.
- Чистое, да не очень. Перестань стесняться, что есть грязного из одежды, складывай в кучу.
Завязав в узел грязное бельё, Оля чмокнула меня в щёку.
- Пока, Коль, приходи к нам.
Вечером ко мне пришёл Сергей с книгой в руках.
- Ты не возражаешь, если я с неделю, у тебя ночевать буду?
- Конечно! Обрадованно сказал я.
Оставаться одному в опустевшей квартире было невыносимо тоскливо, друг понял это и пришёл на помощь.
Прощание
Тихий августовский вечер. Мы бродим с Ольгой по переулкам посёлка. В этот вечер расстаёмся со своей юностью, впереди у каждого из нас большой жизненный экзамен. Расстаёмся друг с другом.
Завтра ей к десяти часам утра надо явиться в райвоенкомат, для отправки в армию. Исчезли Олины русые косы, волосы подстрижены коротко. В синем платье, перетянутым поясом в талии, в берете на голове, она выглядит взрослой.
Идём в берёзовую рощу над Волгой, над ней с криком летают грачи. Солнце, склоняясь к закату, садится за заволжский лес. Река, точно зеркало, кажется неподвижной. Оля задумчиво говорит:
- По правде, Коль, жаль покидать родные места. Нет, я не каюсь, только просто грустно. Ты тоже подал заявление в райком?
- Да. Жду решения.
- Как в песне: "Дан, приказ ему на запад…". Дай свою ладошку. Видишь, у тебя линии на ней образуют букву "ж" – значит, долго жить будешь.
- А у тебя?
- У меня на "ж" не похоже, скорее, видишь, буква "м". Я вот, бывает, думаю: вот всё равно когда-нибудь меня не будет, но всё будет по-прежнему – Волга, лес… Будет светить солнце, ночью сиять луна, а меня нет. Пройдут тысячи, миллионы лет, а меня нет ни в каком виде.
Я молча обнимаю девушку.
- Слушай, а может мы с тобой когда-то, давным-давно были, а сейчас снова живём. А жили мы раньше какими-то другими.
- Это точно, - улыбаюсь я, - миллионы лет назад мы жили. Ты была динозавром, а я летал над тобой птеродактилем. Философствовать нам тогда было некогда, ибо ты норовила сожрать меня, я хотел пообедать тобой. Видишь, вон звёздочка загорелась. Хочешь, я тебе её достану?
- Хочу. Только вон ту, она поярче.
Подняв руки вверх, хватаю указанную звезду и, зажав в ладонях, осторожно подношу ей.
- Поймал! Сейчас прикреплю её тебе. Прикрепил. Теперь ты дочь великого Зевса, с волшебной звездой на лбу. С этого момента ты становишься бессмертной.
- А ты?
- Ах да, о себе я не подумал. Раз ты теперь волшебница, то ты можешь даровать мне бессмертие. Только как?
- Придумала! Для этого тебя надо окропить святой водой. Я где-то читала, что слово "волга" – финское слово, означающая "святая". Бежим к Волге!
Сбегаем с горы и подходим к реке. Отсвечивая свинцовым блеском, река отражает светлую полосу заката, слышно, как недалеко от берега, плеснула рыба. Подчерпнув пригоршню воды, Оля осторожно несёт ко мне и, подняв над моей головой, выливает воду мне на волосы, остатки капель брызгает в лицо.
- Спасибо добрая волшебница, ты подарила мне вечную жизнь!
Я обнимаю её, целую в тёплые губы.
- Знаешь, - говорит Оля, - давай сходим к нашей учительнице Софье Ивановне. Пойдём.
Софья Ивановна дома, она приглашает нас на чашку чая, но Оля отказывается
- Мы к вам на минуточку, Софья Ивановна, я проститься пришла, уезжаю завтра в армию, на фронт.
Учительница, средних лет женщина, оглядывает Ольгу, словно видит впервые, переводит взгляд на меня.
- В самом деле, - подтверждаю я.
Софья Ивановна подходит к ней, прижимает её голову к своей груди.
- Оленька, милая моя, неужели, правда?
- Ходила к военкому, надоедала. Он вначале выгонял, объяснял, что не доросла, что нет навыков, но я оказалась настойчивой. Я ему доложила, что курсы медсестёр закончила, что работала в госпитале, знакома с хирургическими инструментами. Убедила.
- Как мама восприняла?
- Переживала, конечно, но поняла меня, благословила.
- Благословляю и я тебя, Оля. Рада, что наша молодёжь выросла такой, болеет за нашу родину. Желаю тебе вернуться живой, невредимой.
- Вам, Софья Ивановна, спасибо за всё хорошее.
Около Олиного дома садимся на скамейку, обнимаю Олю. Разговариваем вполголоса. О чём? О всём понемногу. Но главным образом вспоминаем довоенную жизнь, наших славных добрых учителей, наши школьные дела, одноклассников, мечтаем о будущем. Снимаю пиджак, накидываю ей на плечи. В небе яркий серп луны, внизу, под горой белесый туман, он совсем скрыл речушку, впадающую в Волгу, в низины видны лишь крыши домов. Скоро начнёт светать.
- Пора домой, - говорит Оля.
- Посидим ещё.
Целуемся. Пиджак спадает с её плеч, я что-то шепчу ласковое.
- Пора, надо хоть поспать пару часов.
- Ещё минуточку!
Проходит минут десять.
- Ещё секундочку!
Наконец Оля поднимается на первую ступеньку крыльца, оборачивается, видя мой умоляющий взгляд, бежит ко мне…
Ушла. Поднимаю со скамейки одинокий пиджак, закидываю его на плечо и ухожу от дома, ставшего мне родным, близким. Иду к Волге. Встречаю здесь рассвет. Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь листву, светят в глаза. Жмурясь, вспоминаю прошедший вечер, на душе спокойно: Ольга будет там, где мои родные - отец, сестра и куда рвусь я, куда настойчиво добиваются отправки мои сверстники, друзья – Серёга, Виталий.
Мы расстаёмся, может на год, на два, пока не закончится война нашей победой.
Расставание наше предполагает встречу.
А встреча с моей любимой девушкой – это наше будущее.
*********************
Со стороны города завыли сирены, где-то стали стрелять зенитки, послышались взрывы. Бывший пассажирский пароход, переделанный в госпиталь, стал жаться к берегу.  Из облаков вынырнули два мессершмитта, и спикировали на плавучий госпиталь. Раздался треск пулемётных очередей, стервятники взмыли в небо и исчезли в облаках. На верхней палубе неподвижно лежали погибшие, среди них, медсестра в белом халате. Это была Оля. Так погибла моя любимая девушка, звезда с неба, подаренная мною, не спала её.
Сестра моя, Лена, нашла свою смерть в Сталинграде, отец погиб на Невском пятачке, друг мой Сергей не вернулся из разведки. Светлые люди, вечная им память.