Закат был кровавым – он страшно исполосовал небо, нанёс ему рваные раны и расцветил всю мирную голубую гладь собою, разлился, свободный в своём бесчинстве и жуткий в своей красоте. Этим закатом можно было бы любоваться сквозь нервную дрожь; можно было невольно прошептать первые три строки из молитвы «Помилуй»; можно было пройти мимо, погрузившись в нескончаемые дела и не подняв даже головы к небу; можно было стоять, глядя вверх с восхищением, отвлекаясь от всего, что тяготило ещё минуту назад, растеряв все мысли о грядущих тяготах.
Но это для людей.
Закатные лучи касались крыш и стен, складов и земли, но их свет и сила были совершенно особенными для высокой мрачной башни, укреплённой каменными воротами и небольшими пристроями. Эта башня была Цитаделью Магического Искусства, но в народе именовалась просто «Башня», потому как не было в целой столице здания выше и мрачнее, внушительнее и зловещее…
При грозном своём виде внутри Цитадель была вполне гостеприимна и все, кто учился, работал или посещал её, первое время страшно и смешно терялись, поражаясь разнице между каменной кладкой снаружи и мягкостью и плавностью форм внутри, отделанных плетениями, гобеленами, всевозможными витыми завитушками и переплетениями.
Под стать всей Цитадели был и её балкон – довольно внушительный снизу, отделанный чёрными плитами снаружи, широкий, похожий на балкон самого короля, куда он выходил в дни празднеств вместе со всеми министрами. Но всякий, кто когда-либо выходил на этот балкон, оказывался в том же контрасте, видя, как прекрасно он отделан перевязью тонких шелковых нитей, причудливо проходящих сквозь мелкую мозаику цветных камней и всё прочее, очень нежное, дорогое и заботливо выложенное.
Говорили, что когда-то первый строитель Цитадели, великий маг свято верил в то, что красота должна радовать глаз немногих и поэтому сделал башню страшной с виду. Впрочем, верить этому абсолютно тоже не стоит – другие говорили, что башню сделали страшной, защищая людей от соблазна поживиться какими-нибудь убранствами или проникать к грани магического искусства…
Как там было на самом деле знает лишь прошлое, да ещё, пожалуй, ветер, земля и небо. Прошлое молчаливо, ветра в этот дивный вечер не было, землю спрашивать с высоты башни – это лицемерно и унизительно, и оставалось небо, изувеченное кровавым закатом.
Для двоих, стоящих на балконе, этот закат означал совсем иное, чем для всех прочих людей и не совсем людей в этот вечер. Одному это означало гибель по меркам мирского, а другому – возрождение и путь к долгожданному триумфу.
Первый был высок, худ, нескладен, с жестким, заветренным лицом, имел прозрачный, какой-то совершенно пугающий взгляд. Это был Катулус – князь Герзау, правитель Седого Залива, глава магического ордена, наставник Цитадели Магического Искусства, заклинатель стихий, властелин ветров, советник целой династии королей, целитель и создатель популярного ныне в народе пирога с яблоками.
Второй был статен, жизнь кипела в нём, разворачивалась, как могла бы разворачивать свои огромные кольца змея, чернокудрый, с горящим взглядом, молодой – это был Михаэль, лучший ученик Цитадели за многие поколения магов, любимец Катулуса, гордец перед товарищами по магическому ремеслу, готовый рваться в бой за каждое неровное слово…
Эти двое, такие разные в судьбах, объединённые балконом и закатом. Впрочем, ещё, пожалуй, тоской.
Катулусу пора было уходить. Насовсем. Туда, где нет больше людского страдания, где душа воспаряет легко-легко, представая перед Высшим Судом, на судилище, которое определяет – полетит ли душа в дремоту, чтобы отдохнуть от дел земного духа, или будет вплетена – насильно и грубо – в трон Высшего Суда очередным, многотысячным ликом, а может быть – будет изгнана на землю?..
Высший Суд суров. Катулус боится его. он прожил многие годы, славные и бесчестные, совершенно разные и, казалось, давно был уже должен смириться с тем, что всё на земле конечно, даже города, что называли «вечными» уходят в пепел, а чего уж говорить о жизни. что обращается в ничто?
Но Катулус слишком любил жизнь. Он любил интриги и участвовал в них, ввязывался в них ещё в Цитадели учеником, затем странствовал, приходил то к одному двору, то к другому, интриговал, травил, возвышал, низвергал, проповедовал, воровал, возвращал, спасал и губил…вся жизнь его стала круговертью, затянувшейся не на одну сотню лет, но и сегодня, когда минуты уходили, Катулус не утратил вкуса к жизни. ему было обидно и страшно.
Обидно за то, что дальше жизнь будет развиваться без него. Дальше без него буду совещания и войны, интриги и заговоры, пересылки тайных свитков, обучение магов, побеги и аресты.
Страшно за то, что ему нужно явиться на Высший Суд… перед ним не соврёшь, перед ним не оправдаешься призрачным общим благом, не объяснишь всё свершённое добродетелью – Высший Суд всё видит. Катулус полагал, что за всю долгую жизнь, он перестал уже бояться, ведь страх, как ненависть, вражда, любовь – это всё для людей. Но теперь, когда небо звало его, когда закат полосовал его кровавыми лоскутами и оставалось всё меньше до исхода, Катулус понимал – даже присутствие магии в жизни не отделяет его от людей.
Как он был слеп! Как он был наивен. Да, умея больше, чем другие, Катулус считал себя, как и других магов существами «первой», лучше и высшей категории. Но смерть как-то не разделяла его убеждения. Впрочем, смерть это для людей? Или…нет, смерть настигнет тело Катулуса, но бессмертен его дух.
И всё-таки страшно.
Именно поэтому, почувствовав истекающие минуты, те самые, что надо было предвидеть давно, и к которым нужно было подготовиться, Катулус призвал своего любимого и лучшего ученика на этот балкон Цитадели.
Михаэль явился на зов. Был в нетерпении. Он чувствовал, куда ведёт дело, знал, что срок его наставника подходит, видел этот же закат, пусть не с высоты прожитых лет, но с интуитивной чуткостью понимал…
И понимание рождало в нём человеческую тоску по уходящему, заменившему отца и брата наставнику, а ещё, тоже человеческое счастье.
Наконец-то Михаэль выйдет из тени!больше никто не будет его одергивать, удерживать от битв, которые и без того трудно найти, никто не станет зудеть над душой, напоминать о добродетели, общем благе и исключительности магического искусства. Это – освобождающая тоска, это горестное счастье, это утрата, которую надо принять, чтобы обрести мир и возможность развиваться.
Это – разрыв для возвышения.
-Красивый вечер, - сказал Михаэль, поприветствовав Катулуса, - небо удивительно.
-Да, пожалуй, - Катулус едва взглянул вверх. Он знал это небо. Для Михаэля оно могло быть красивым или ужасным, но Катулус видел совсем иное – неотвратимое, пригибающее его, когда-то талантливого и сильного к земле, к людям. А ведь Катулус забирался на самый верх Башни, обитал среди королей и высших жрецов, но закат напоминал: одна земля для тел.
Эта мысль была невыносима.
Михаэль искоса глянул на Катулуса, поражаясь тому, что наставник ему непривычен в таком нервном и суматошном виде. Подождал немного, соблюдая приличия, затем решился:
-Зачем ты вызвал меня, учитель?
Катулус сглотнул. Ему бы кто сказал! Передавать дела? Нет, это разберет Цитадель. Прощаться? Да, но это не всё. просто Катулус не хотел, по-человечески не хотел быть в такую минуту один.
-На закат полюбоваться, - нашелся наставник.
-Красивый, - согласился Михаэль, - это всё?
Надо решиться. Надо было. Катулус не колебался когда-то, вступая в бой с великими силами зла, когда боролся с теми, кто истреблял магию, когда вел армию людей за собой и то не боялся! Конечно, чего ему, магу, было бояться? Копья? Меча? Стрел? Это людские смерти. его смерть страшней.
-Я ухожу, - Катулус легко признавался в предательствах и в заговорах, в бунтах и мятежах, в предательствах и в подлости. Но как трудно было признаться ему в собственной слабости, которая была ужасна неотвратимостью!
-Насовсем? – Михаэль был спокоен. Он давно ждал эту минуту, возносил её в уме. Ему надоело слышать ото всех магов: «это ученик Катулуса», характеристику, которая будто бы определяла его заранее. Михаэль был благодарен наставнику за участие в своей жизни, но оказалось, что участие – это ловушка. Все стало клеймом. Дела Михаэля шли в зависимости от того, как идут дела Катулуса. Его могли послать туда, куда он не хотел, и не отдать ему дела, которое он хотел, потому что боялись рассориться с Катулусом, мнения которого были противоречивы для деяний Цитадели и часто расходились с мнением самого Михаэля.
Но теперь Катулус обещал уход. Это означает свободу для Михаэля. Свободу, дорогую свободу!
-Насовсем, - подтвердил Катулус и поёжился, словно от ветра, но ветра в этот час не было. Был лишь страшный свидетель – закат.
Какое страшное слово «насовсем». Безнадёжное, безвозвратное, убивающее, сминающее слово. Насовсем – навсегда, никогда не вернуться. Уйти, стать пустотой, снизойти до простого ничего, из которого поднялось всё и в которое всё уйдет.
-Ну… - Михаэль ненадолго задумался, - мне этого жаль. правда.
Всё-таки лично для него Катулус сделал много добра.
-Жаль, - повторил Михаэль, - но это ведь закон мира, верно? ничего не бывает вечного.
Как легко рассуждать о вечности и о том, что всё конечно, когда ты молод, и твоя жизнь раскрывается, впуская поток силы!
-Я тебе благодарен, - Михаэль протянул широкую ладонь наставнику, - за всё благодарен. Если бы не ты, не стать бы мне магом, не закончить бы Цитадели.
Катулус пожал руку, кивнул:
-Я не был хорошим человеком, но иногда пытался вспомнить о добре. Ты талантлив и заслуживал покровительства.
Как, впрочем, заслуживали его и другие ученики Катулуса, которых он в разное время брал и вёл, которым покровительствовал, с которыми ссорился и которых предавал. Михаэля, только вот, словно погрузившись в сентиментальность или вспомнив же Высший Суд, не предал, не рассорился, не променял на собственное благо. А может быть, просто не нашёл ответа: какое, собственно, благо ему ещё нужно?!
-Я… - Михаэль с затаённой радостью опустил освобожденную руку – прикосновение наставника было ледяным, словно он уже оказался мертвецом, - я продолжу твое дело.
Не продолжит, конечно же нет. Слишком сложной была у Катулуса жизнь, он бросался то от одного взгляда к другому, то вдруг выступал против всех, то призывал к миру – менялось время, менялись обстоятельства и сам Катулус тоже менялся. Последнее время он проводил политику мира, пытаясь найти перемирие с давними врагами. Михаэль же явно не такой. Он слишком молод и слишком жаждет славы, чтобы сидеть за мирной перепиской, составлять договоры и соглашения. Ему нужны битвы, подвиги и победы…
Сейчас Катулус ясно увидел это, как видел всегда. Увидел и поразился сам себе: неужели некого ему было больше призвать в этот страшный час, кроме этого мальчишки?
В эту минуту Михаэль показался ему даже отвратителен в своей избалованности. Катулус отвернулся, мрачнея от собственных мыслей, принялся изучать закат. Кровавые полосы ширились, пропуская особенный алый цвет, который всегда разливается в уме на следующее утро после болезненных провалов – это заметил сам Катулус.
Значит что – провал?
