и сообщить мне его координаты.
«Дом будешь продавать или так бросишь?» – спросила магазинщица.
«Кто ж его купит?»
«Дом никакой! – согласилась тетка, – А вот участок сегодня больших денег стоит! Приватизировать его надо!»
«Ладно. Оставляю на тебя всё, как есть. Через полгода приеду оформить документы! Так будет по закону, – сказали мне в сельсовете».
Однако приехать пришлось раньше. Весной кто-то поджег дом. Пока подоспели пожарные, крыша сгорела.
«Будешь писать заявление?» – спросил участковый.
Я пожал плечами.
«Тут явный поджег! Есть свидетели, что в ту ночь кто-то шастал по двору!»
Заявление я не написал.
Нюра же сказала, что накануне в магазине побывал тот самый мужик, что покупал для покойного вино.
«Кажется мне, он спалил вашу хату!»
«Зачем ему это?»
«Палёная стоит дешевле!»
Я уехал, оставив тетке Нюре право вести переговоры, если вдруг кто-то надумает купить наш домишко, хотя бы на слом.
Но к ней так никто и не обратился, хотя объявление на эту тему она повесила в коридоре сельсовета.
К концу лета Нюра все-таки дала о себе знать. Ее сбивчивый звонок я понял так, что дом уже продан. Правда, суммы она не назвала. Но я, полагая, что деньги там будут пустяковые, ехать за ними не стал, решив оставить их отзывчивой и обязательной, хотя и дальней, родственнице.
«…Сначала он его придушил, как цыпленка, потом поджег дом. А теперь вселился… Я так думаю. Их – таких после чеченской войны много тут бродит… Вид жуткий. Головорез да и только. Такой на всё способен…»
Письмо от Нюры пришло как раз на мой день рождения. Поздравила, называется!
На утро я позвонил.
«Не знаю, как, но вселился. Короче, самозахват сделал. А если заплатил, то, видимо, кому-то в сельсовете или в районе. Живет! Крышу починил… Баба при нём. Сам старый. А она молодая и тоже нерусская».
Мне уже тогда пришла эта мысль. Видимо, потому я и сказал Нюре, что разбираться не поеду. Пусть живет.
«Правильно не связывайся! Человек он опасный. Ни с кем не разговаривает. А в магазин, когда приходит, смотрит на меня пристально. Хочет, видно, узнать, помню я его или нет. Я же делаю вид, что незнакомый он мне».
Воздушные шары я купил еще в Киеве. В Детском пассаже. Плотные такие. Ректор любит ими шоу свои украшать. А велосипед приобрел в Феодосии. Там же и канистру пластиковую – такая не гремит. Бензином я ее наполнил на автозаправке, что поближе к нашему повороту с трассы.
В балке метров за сто от дома натянул на шейку канистры один за другим шары, наполнил их бензином так, чтоб осталась возможность завязать резиновым узлом. Таким именно макаром в детстве мы завязывали презервативы с водой, поскольку не могли или не знали, как применять их иначе…
Деревня спала. В самый сонный час ночи в тени дома я и остановил свой велосипед…
Черными крестами оконных рам смотрел на меня, словно защищаясь – безнадежно и обреченно – мой некогда родительский дом. Ни капли жалости не было у меня к нему. Ведь то, что я собирался с ним проделать, я неоднократно проделывал с чужими домами в чужой стране.
Не спеша, я забросил на низкую пологую крышу один за другим семь тяжелых резиновых шаров. От удара о шифер они лопались, изливаясь бензином. Закурив, щелчком выстрелил туда же сигаретой. Крыша занялась моментально. И вот уже в седле, уже с ногой на педали я почему-то вдруг спохватился. Поднял камень и запустил им в окно. И стоял, и ждал, пока не вспыхнул фонарь над крыльцом, и не распахнулась дверь…
Утром я был на Феодосийском автовокзале. Уезжая оттуда, быть может, навсегда, я оставлял на родной земле дымящийся зольник, а во дворе, расположенной по соседству, церкви, новенький, более ненужный мне велосипед.
15.12.08
