Старая прзда

Голос военного прокурора полковника Матузика был как всегда противно-нудно-скрипуч. И раздражал, похоже, даже телефонную трубку, через которую прокурорская особа приглашала меня в свои пренеприятные тоскливые пенаты.
- Няме герек? - шутливо вопрошал я по-туркменски, потягивая чай в своём пограничном корпункте.
- Чего ням-ням? - шипела в ответ труба. - Приезжайте в прокуратуру немедленно! Будет вам ням-ням!
Погасив улыбку, я на всякий случай извинился:
- По-туркменски это означает "что вам нужно". Так что никаких оскорблений.
И, придав лицу серьёзность, начал уточнять причины моего срочного вызова.
- Против вас возбуждено уголовное дело! Статья 130 и статья 336 уголовного кодекса  эрэф! - злорадно прошипел прокурор.
- Это шо за статьи? - искренне удивился я.
- А ещё журналист называется! - обрадованно зашелестела трубка. - Статья 130 - оскорбление личности, а статья 130 - оскорбление военнослужащего! Вас необходимо допросить по делу.
- Какому делу? - опять не понял я прокурорского юмора.
- Я что, непонятно выразился? - раздражённо просипела трубка. - Оскорбление личности военнослужащего!
Пришлось мне чесать непутёвую голову, вспоминая всех мною обидимых жуликов-тыловиков. Не обнаружив самого злопамятного, я недоуменно спросил:
- Неужто начальник тыла генерал Федотьев опять жалобу накатал? Я ж пояснял уже, что статья моя о незаконно выданной квартире не касалась его любовницы!
Матузик, услышав о тыловом генерале, аж зашкворчал от злости:
- Нет! Ты оскорбил другую женщину, вахтёра пограничного общежития! Докатился! Ещё офицер называется! Пожилых женщин оскорблять, да ещё публично!
- Какую такую вахтёршу? - удивился я.
- Петровкину!
На мои слова, что данную мадам я никогда в жизни не обижал, Матузик злобно просипел:
- Заявление поступило и мы его рассматриваем!
- Ген вака! - удивлённо хмыкнул я.
Матузик тут же отозвался раздражённой тирадой. Мол, ты, подполковник, и оскорбил вахтёршу. И никакими Генками чтоб не прикрывался.
Пришлось пояснять, что слова мои по-туркменски означают "странная вещь". И ничего более.
- Причём тут туркменский? - резонно заметил прокурор.
Пришлось мне объяснять, что привычка такая выработалась ещё с туркменской службы - переводить всё подряд.
Я и тут не удержался:
- Арза гелды? 
Телефонная трубка опять злобно-ядовито заскрипела, с нескрываемой торжественной угрозой:
- Кому это кирдык? Ты, подполковник, совсем охренел? Прокурору угрожаешь?
Матюкаясь про себя за неосторожность, я пояснил:
- Арза - это заявление по-туркменски. А гельды - это пришла.Так что никаких оскорблений!
Однако мои извинения приняты не были.
И пришлось мне покинуть корпункт, бросив очередное расследование злодейских махинаций пограничных тыловых крыс и двигаться в прокуратуру.
В кабинете полковника Матузика я начал знакомиться с текстом вахтёрской жалобы. И сразу же воскликнул:
- Тот же стиль, те же ошибки, что в кляузе директору эфэсбэ! Шедевр просто! В каждом слове - по три ошибки. Очень смешно!
- Чего смешно? - возмущённо затряс жирным двойным подбородком прокурор. - Ему смешно, что женщину оскорбил!
Придав своему лицу как можно более серьёзное выражение, я напомнил о предыдущей кляузе этой самой вахтёрши. Директору ФСБ. С невероятнейшими ошибками там излагались мои прегрешения против человечности - очернительстве погранвойск, дружбе с какой-то желтой прессой и всякими бомжами. Отдельно указывалось, что обзываю я вахтёршу грязной вонючей старухой.
Прокурору мои напоминания явно не понравились. Сотрясая студнеобразными телесами, он раздраженно махнул пухлыми короткими ручками:
- Ладно-ладно, выиграл ты дело в суде. Нашёл, чем хвастать! Женщин победил! А ещё офицером называется. Не морочь мне голову, читай быстрее заявление.
"Так-так. Ага-ага!" - бурчал я, пытаясь вникнуть в суть обвинения.
Вахтёрша писала с невероятными ошибками:
"В энту суботу падпалковник Илин званил па тилифону. Я его пазвала. Званили иму. Он пасматрел на миня и сказал, что я старая п...зда и ху..ня. Аскарбил старую бальную женщину!"
- Да не оскоблял я вахтёршу! - воскликнул я, дочитав кляузу.  - Тем более п..здой! Зачем мне её оскорблять?
- А кто оскорблял, Пушкин? - язвительно заметил Матузик. - Ты ж привык очернять погранвойска, вот и не сдержался.
"Очень странно! Надо вспомнить весь телефонный разговор!" - лихорадочно думал я, понимая, что без свидетелей доказать невиновность практически невозможно.
Тыловая мафия наберёт хоть двести лжесвидетелей. И попробуй докажи, что ты - не верблюд!
- Так меня подполковник Коберник позвал к телефону! - обрадовался я, вспомнив тот разговор. - Мы с ним всегда по-туркменски говорим! Вот и почудилось вахтёрше, что её оскорбили.
Прокурору, конечно, доводы мои показались неубедительными.
Пока он язвил что-то, я вспоминал наш субботний разговор.
И вспомнил-таки:
- Видимо, вахтёрша приняла мои слова о работе близко к сердцу. Хотя она здесь ни при чём. Я говорил, что много у нас работы. Перевести на-туркменский?
И, не дожидаясь ответа, я сделал зверское выражение лица и рыкнул как можно зловеще-грубо:
- Го-о-олайинда бизда кёп хуйняр!
Прокурор нервно затряс жирным подбородком:
- Какая голая п...да? Какой х..й? За нецензурщину ответишь, подполковник!
Стараясь не улыбаться, я пояснил:
- Вот видите, даже вы запутались! Я не сказал п..зда. Я сказал бизда. Никакой нецензурщины в моих словах нет. Спросите майора Пилиджаняна, следователя. Он в Туркмении служил, подтвердит.
Мой друг Армен, вызванный разгневанным Матузиком, лишь улыбнулся, оглядывая кабинет:
- Товарищ полковник! Ильин ведь настоящий туркмен. У них такие слова есть, от которых женщины краснеют. Хотя слова - ну самые обычные.
- Какие такие слова? - недоверчиво спросил прокурор.
Пилиджанян усмешливо-лукаво взглянул на меня и предложил:
- Давай, Петро, своё коронное ругательство!
Спрятав подальше, от греха подальше, предательскую улыбку, я грубым зверским голосом резанул:
- Ябаны мёжек! Эртир-р-риниз хайырлы болсун!
И, чуть подумав, добавил:
- Донгуз порсы!
Матузик злобно сверкнул на меня маленькими поросячьими глазками:
- Опять, твою мать, хамишь?
Пилиджанян, чтобы не дать шефу зациклиться на обвинениях, начал пояснять, что я сказал о диком волке и пожелал доброго утра.
Матузик, глядя на подчинённого, чесал свой свиноподобный короткий нос и раздумывал над моей судьбой.
Дочесав хрюндель, он вынес вердикт:
- Давай, Пилиджанян, опроси этого туркмена да выгони отсюда! Ничего, попадётся в следующий раз!
Устремив на меня взор, полковник добавил:
- А за свинью ответишь! Думал, я не знаю, что такое донгуз?