себя в жуткие цейтноты. Лицо Сэмми в эти минуты то бледнело, то заливалось краской, а большие глаза загорались гневом словно в цейтнотах был виноват тот, кто сидел напротив, а не он сам. Решевский был человеком не без странностей: заносчив, религиозен, своенравен, не любитель здороваться и любитель играть по ночам. За доской этот экс-вундеркинд, казалось, ненавидел соперника. В особенности Файна, главного своего конкурента в Штатах...
Чемпион закрыл глаза и "увидел" утыканный небоскребами Манхэттен, худого, с оттопыренными ушами, мясистым носом и одесско-варшавскими еврейскими корнями, нагловатого вида сопляка-коротышку Руби Файна из Бронкса, которому в тридцать втором году было лет восемнадцать, у которого не оказалось и пары долларов в кармане и который прилюдно посмел побить его, первого шахматиста мира, в серии "кофейных" партий, сыгранных тогда в клубе Фрэнка Маршалла. Мальчишка имел прозвище Dangerous Kid (опасный парень - прим. авора) и привычку самодовольно ухмыляться за доской, слыл лучшим блицером после Капы и в молниеносной игре громил его, Маэстро, как мальчишку. Маэстро тогда разозлился не на шутку, вызвал наглого юнца на матч из шести партий со ставкой в 10 долларов и с десятью секундами на ход. С превеликом трудом он победил Kid'а со счетом три с половиной на два с половиной... Этот молокосос Ройбен Файн впоследствии написал целую книгу о втором матче Маэстро на первенство мира с Doppel Bauer'ом. Он был секундантом Эйве в матче тридцать седьмого года и прославился тем, что верно предсказал целых 17 ходов Маэстро в решающей фазе одной из партий того успешного для чемпиона противоборства. Kid понимал, предугадывал чемпионскую игру!
"Парень был исключительно одарен, феноменально начитан и подавал большие надежды, - не без досады и уважения подумал Маэстро о Файне, - недаром его звали "маленький Капабланка". В тридцать восьмом он удивительным образом изменил свой стиль, свою шахматную концепцию и дважды обыграл меня на "АВРО-турнире" в Голландии, - правда, в обоих случаях я играл чересчур азартно (белыми была "битая ничья"), а черными - просто легкомысленно, следуя поговорке "пан или пропал". И в легких партиях вне турнира на ставку в один гульден этот паршивец, как правило, одерживал верх... Цепкий и изобретательный в защите, Kid поразительно точно играл в цейтнотах. До войны он был достаточно силен, чтобы победить любого. Говорят, что после "АВРО" он собирался принять нидерландское подданство и вызвать меня на поединок... Файн, Керес, Решевский, да, пожалуй, Ботвинник были способны тогда лишить меня чемпионства. Однако игра Файна в чемпионате США 1944 года и его прошлогодние партии против Болеславского показали, что Dangerous Kid свой шахматный пик прошел и из обоймы претендентов выбыл. Выбыл, но сохранил свою наглость и ненависть к нему, шахматному чемпиону, предложив в сорок пятом разыграть мировое первенство на "турнире шести" без участия Маэстро, которого Файн призвал бойкотировать "за поведение во время войны"...
Фиолетовый хмыкнул.
- Любопытно... Но дело даже не в вашем возрасте, Александр Александрович. Вы - одиозная фигура. У вас, неисправимого честолюбца, всю жизнь стремившегося к первенству, - куча врагов и недоброжелателей на всех уровнях от политического до бытового. Эйве, ваш разлюбезный Ося Бернштейн, Денкер, Файн объявили вам бойкот, добившись от шахматных организаций запрета на ваше участие в турнирах, сеансах, публикации книг. Вспомните два доноса из Одессы, вспомните вашего соседа по парте в Поливановской гимназии...
Маэстро опешил:
- Георгия Римского-Корсакова?
- Его-его, - охотно подтвердил Фиолетовый, - При советской власти этот гражданин благоразумно "забыл" о своем аристократическом происхождении, упразднив первую половину фамилии. Нам же он чистосердечно поведал, что на уроках вы ему не подсказывали, по рассеянности забирали себе его учебники и тетради, что были неряхой и выглядели не как отпрыск потомственного дворянина, а навроде купеческого сынка, или, как говаривала впоследствии мадам Чагодаева, "белобрысого приказчика из провинциального магазина" с московско-купеческим прононсом: вы говорили "рельсы", "крепнит" и "кагда" вместо изящно-питерских "рэльсы", "крэпнет" и "када". И вообще, по определению гражданина Корсакова, вы - "неврастеник с пустыми глазами", индивидуалист, игнорировавший интересы коллектива. Держались вы нервно, не могли спокойно ни стоять, ни сидеть за партой, постоянно дергались, крутили одной рукой волосы; ногти грызли. Руки у вас вечно были какие-то красные, холодные и мокрые от пота. На одной руке, которую вы непроизвольно чесали, красовалась у вас экзема - б-р-р...
В общем ни в гимназии, ни в училище однокашники вас не жаловали. Как не взлюбили потом коллеги-шахматисты. Вас возненавидел не только Капа, но и Шпильман, Кмох, Мароци, не говоря об Эйве, а великий хитрец и спец в области математики и логики, сотрудник американской разведки и по совместительству блестящий гроссмейстер не раз помянутый мною Файн обозвал вас "шахматным садистом" и "номинальным чемпионом"...
Товарищ Вайнштейн, Борис Самойлович, вас вообще на дух не переносит. Представьте, вызывает его в победном сорок пятом генерал-лейтенант Степан Соломонович Мамулов, управделами ведомства товарища Берии, и говорит: "Алехин - военный преступник, у него руки по локоть в крови коммунистов и евреев". Недаром эсэсовские палачи вроде доктора Франка и группенфюрера Фишера брали его с Боголюбовым в партнеры и разыгрывали с ними разные там "консультационные партии"...
- Эх, Александр, Александрович! Дорогой! - с неожиданный теплотой воскликнул собеседник Маэстро. - Оглядитесь, посмотрите вокруг себя - у вас же нет друзей. Вы ведь не знаете, что Ваш разлюбезный сеньор Люпи только прикидывается бескорыстным другом. Он, представьте, написал письмо Грейс, в котором слезно умолял ее оплатить ваш постой здесь, в Эшториле. А ваша супружница, представьте, ответила, что вы для нее - никто, она, мол, порывает с вами. Вот до чего довел вас ваш необъятный эгоизм, культ собственного, раздутого "я". Недаром немецкоязычные шахматисты прозвали вас Allein-ich ("я - один", нем. - примечание автора).
Фиолетовый тяжело вздохнул и продолжил:
- Ваше приспособленчество стало притчей во языцех. В Советской России вы - кандидат в члены Партии; в республиканской Франции - горячий поборник либерте с эгалите и фратерните впридачу; в рейхе - твердокаменный представитель арийских шахмат. А в каком-нибудь Хиджазе, вы уверовали бы в Аллаха и играли бы в шахматы, напялив на голову платок, перехваченный жгутом, а на тело - белую рубаху до пят. Прямо-таки Алкивиад какой-то!.. Вот и получается, что вы всем мешаете и никому не нужны - ни на Западе (картежник Тартаковер не в счет), ни на Востоке. Не нужны - ни как побежденный, ни как победитель, ни как частное лицо. Ну, сами посудите, что с вами, морально неустойчивым и беспринципным типом, прикажете делать, когда вы приедете из Лондона в Москву играть, согласно регламенту, вторую половину матча на первенство мира? Не арестовывать же вас, в самом деле, как фашистского прихвостня - помощника гауляйтера Франка по культуре, военного преступника-изменника своей французской "родине", политического врага, чуждого советскому строю элемента - дворянчика, да еще и масона. Резолюцию Всесоюзной шахсекции от 1926 года еще никто не отменял... Ох, прав был Ильин-Женевский, сказав, что шахматист в вас задавил человека и гражданина!
Фиолетовый улыбнулся, выдержал паузу и задушевно, почти мечтательно проговорил:
- А вот как непобежденный чемпион-покойник, "выдающийся мастер, внесший богатый вклад в сокровищницу шахматного искусства", вы несомненно были бы нам полезны. Воспитание шахматной молодежи в патриотическом ключе и всё такое... Понимаете?
- Понимаю, - после недолгого молчания удрученно пробормотал Маэстро и неожиданно бросил в запальчивости, - Сестру мою, Варю, вы запугали до смерти. Невинной души - брата Алексея, которого вы сначала заставили публично отречься от меня, а потом, в тридцать девятом, ликвидировали, вам показалось мало. Мало вам загубленных, искалеченных душ Бори Верлинского, Коли Григорьева, Володи Петрова... Вы расстреляли чемпиона России 1928 года Петра Измайлова и сгноили в лагерях вице-чемпиона - Михаила Шебаршина. Уничтожили за вымышленное вредительство виртуоза композиции Лазаря Залкинда. А что вы сделали, - неожиданно распалился Маэстро, - с давним моим знакомцем, членом правления петербургского шахматного собрания Александром Владимировичем Бобрищевым-Пушкиным? Да одна его великая комбинация в партии с Тимофеевым достойна обессмертить его имя! Вы же, не сумев сгноить на Соловках, утопили его в Онежском заливе... Да и не был я никаким "помощником по культуре"! Если хотите знать, я состоял уполномоченным Европейского шахматного союза по делу пропаганды шахматного искусства с местом проживания в Праге - только и всего!.. А сколько лиха пришлось мне хлебнуть в Протекторате - удивительно, как я еще мог играть!
Маэстро - в который раз - перевел дух:
- Добро, что отпустили старика Ласкера.
Человек в фиолетовой униформе подавил смешок.
- Понимаете, никто из шахсекции так и не признался, что Ласкер - немецкий шпион, а тов. Крыленко намекнул экс-чемпиону, что тому, не собирая "манатков", стоит срочно съездить в Америку, чтобы повидать дочку Лотту. Хозяин рассудил, пусть смывается - толку от него было мало, а вот хлопот...
Фиолетовый зловеще усмехнулся и продолжил:
- Как однажды резонно заметил Ласкер, вы - русский, вы родились в России и, стало быть, просто обязаны страдать. А в наших шахматах для пользы рабоче-крестьянского дела, - веско пояснил он, - жертвуют не только пешки с фигурами, уличившими себя в надклассовом понимании игры, не только столбовых дворян, потомков страшно далеких от народа декабристов и дальних родственников Александра Сергеевича, но и шахматных королей, а также наркомов юстиции и маршалов-орденоносцев.
Фиолетовый вздохнул и с сожалением произнес:
- А какой нарком был! Картинка, а не нарком! Любимец Ильича! Златоуст, картавивший как и сам вождь! Легендарный главковерх! Генпрокурор СССР! Альпинист каких мало, глава общества пролетарского туризма! В январе тридцать третьего Хозяин наградил его орденом Ленина "за работу по разоблачению вредительских и иных контрреволюционных организаций", а через месяц - орденом Красного Знамени "за исключительные заслуги в деле борьбы с врагами советского социалистического отечества".
Затем, уставившись в потолок, собеседник Маэстро процитировал: "В эпоху диктатуры и окруженные со всех сторон врагами, мы иногда проявляли ненужную мягкосердечность. Для буржуазной Европы и для широких кругов либеральствующей интеллигенции может показаться чудовищным, что Советская власть не всегда расправляется с вредителями в порядке судебного процесса. Но всякий сознательный рабочий и крестьянин согласится с тем, что Советская власть поступает правильно. Только лицемеры могут утверждать,
