Жемчужина у моря

непочатостью, но звуков уже почти не осталось.
Я догоняю молчание, в которое погружается сонный корабль.

Виктор Ситников.
Мой футбольный романс.

Припомни, читатель на минуту Французский бульвар (а кто же не был в Одессе?) и стадион «Динамо», за которым крутой спуск к морю, поросший дикими маслинами и другим, что будоражит своими
запахами в пору цветения. На стадионе идёт футбольная игра, и конечно же, я бегу с мячом (иначе – какой романс?) Я делаю одно-два обманных движений, а сам выглядываю в куче бегущих Ситникова и бросаю мяч перед ним – наигранный вариант. Ещё когда я замахиваюсь, Виктор делает рывок, догоняет и обрабатывает мяч у самых ворот соперника, но не бьёт, а наслаждается паникой защитников, поддающихся в страхе упустить удар, на любое провокационное движение ноги, ступни и даже возможно ушей свободного футбольного импровизатора. Добившись таким путём полного отсутствия понимания защитников – куда же нужно бежать?!, Виктор ставит точку небрежным ударом без замаха (иногда и мимо ворот) – но эффект!
Из Москвы я привозил Виктору вонючий сыр с запахом солдатских портянок. Мои москвичи долго проветривали холодильник после хранения в нём этого сыра. Попутчики воротили нос. Но и я под влиянием моего приятеля полюбил этот сыр!
По матери грек, родившийся в городе Баку и работавший во времена своего футбольного расцвета художественным руководителем курортной самодеятельности санатория им. Лермонтова, Виктор был настоящим одесситом. Только в компании с ним я мог зимой после футбола, распарившись в баньке на улице Яши Гордиенко, полежать во дворе при минут 5-10 в сугробе, если в Одессе на тот момент был снег. Остальные наши футболисты на мороз выходить не решались, да куда им было до нас! Мы не боялись холода, поскольку по линии отца Виктор был сибиряк, а я служил в Заполярье - какие ещё проблемы мороза для двух одесситов?

Карамболаж

Но вот я приехал в Одессу через 8 лет – и не нашёл на прежнем месте футбольную компанию. У кромки поля одиноко сидел бывший шеф-повар гарнизонной столовой и бывший коллега-футболист Саша Бреус. Мы обнялись. Я помахал кроссовками: где же бойцы? Ах, сказал он, какие сейчас бойцы? Одного, которого уважали криминалы, застрелили наёмные убийцы. Они дождались, когда он вышел из бани на Асташкина, что на Молдаванке. Там теперь висит мемориальная доска. Рассказывают, что правда, очень красиво хоронили. Другого, бывшего моряка (после ликвидации пароходства он совсем спился) застрелила собственная жена. Что там на самом деле было, конечно неизвестно. Всё это время войдёт как тёмный период в истории Одессы. Я помню, он в прежние времена работал даже в городском управлении от Пароходства, и я пользовался  его связями при приватизации своей квартиры. Аминь. В самом деле жена? С одесситками это бывает.  

Мы съездили в баню на Асташкина, попарились. На этот раз платил я. На Слободке, на улице Яши Гордиенко, баню закрыли – говорят, что банщик Вася в процессе её приватизации элементарно спился.  Дом народного отдыха «Маяк», привлекавший отдыхающих советских трудящихся на 11-ю станцию Большого Фонтана, рядом с нашей дачей, в котором когда-то мы промышляли с тёщей продажей черешни поллитровыми баночками по рублю (тогдашняя цена одной койко/ночи) , как и соседние по бывшему социалистическому побережью подобные заведения – пришёл в запустение и развалился.
Всё начало буквально валиться на перемене тысячелетий.
Можно было путешествовать по этим развалинам прежней роскоши и на всей длине городского побережья довольствоваться грустными картинами, составлявшими фон для уже нового города.
Как старая кожа, сброшенная змеёй, громоздились социалистические развалины. И как в бабилонском эпосе о Гильгамеше, эти руины обозначали смерть старого. Новая Змея с молодым, блестящим покрытием, сделала первую вылазку из этих руин и замерла, присмотревшись в мир городских тайн.

Полным ходом строили шикарные рестораны в Аркадии, трепещали цветными иллюминациями Ланжерон и Отрада и «Мерседесы» разных мастей фланировали у отелей Лондонская и Красная,беременные уже новыми, образца после 2000 года, туристами. В море, прямо среди волн, построили многозвёздочный отель. На бирже недвижимости предлагали невероятные по дешевизне ставки за прошлое, денежным романтикам будущего.
И с морского вокзала, как всегда, уходили корабли.
Остались за развалинами, уехали, умерли старые жители. Редактора «Вечерней Одессы» Деревянко застрелили, убийц  то ли не нашли, то ли вообще не искали. Во дворе бани на Асташкина, где обогрев парилки основан на корпусе морской мины времён прошедшей войны, появилась мемориальная доска об убитом на этом месте «авторитетном» человеке. По газетным хроникам городских новостей можно было заказать небольшое кладбище жертв заказных убийств, после чего приступить, наконец, к расследованию сразу оптом. Ведь кому то эти убийства были нужны!
Но никто не приступал. Новое время потребовало и без того немало жертв, чтобы начали ещё стрелять в прокуроров. Просто убивавшие сменили винтовки на клавиши компьютеров. И таким образом поставили точку под временем «дикого капитализма». Ведь они ни больше, ни меньше: вышли живыми из революционного и потому кровавого передела общественной собственности...


В ресторане на Дерибасовской со смешным названием «Клара-Бара» (а одесситы всегда любят что-нибудь смешное) подавали сыр Рокфор и много другого, вкусного и экзотичного.  Я был почти что иностранец, и многое из местной кухни для меня представлялось экзотикой. Мы сидели за столиком вчетвером: я, швейцарец из Цюриха Макс, его секректарша и ещё его, Макса жена-одесситка. Хотя Макс сказал мне ещё утром чисто по-русски фразу «Очень хорошо с утра выпить 100 грамм водки», я однако сомневался в его общих достижениях в могучем языке и поэтому говорил с ним по-немецки. Со своей русской секретаршей он
общался по-английски, а его жена понимала все языки, ибо познакомилась с ним когда-то, будучи переводчицей. Макс взял на себя заботу о городском мусоре и я пытался продать ему кое-какое немецкое оборудование, уже бывшее в употреблении. Разговор, однако, не получался.
-Я потерял в этом городе уже 2 миллиона долларов, пытаясь вести коммерцию, и скоро присоединюсь к компании этих нищих, которые сортируют мусор в городских урнах.
-Но, Макс, если ты убедишь сегодняшние власти Одессы о выгоде от мусоросжигательного завода, то мы вместе с городом улучшим своё материальное положение! Ведь на завод будут выделять из бюджета! Представляешь такое, что деньги будут идти из Киева в Одессу, а не наоборот?
-Тебе должно быть стыдно так рассуждать. Для тебя – сжигание мусора, а для наших нищих – полное банкротство! Они так неприхотливы, хорошо всё сортируют и не требуют ничего из бюджета.
Трудный человек, этот Макс. Я заказал сухого вина, чтобы обдумать дальнейшее направление предложений, а в то же время жена Макса – сладкого. Сначала принесли сухое. Это вызвало такой протест, что мне стало жалко бедных официантов, не в пример прошлым временам, весьма любезных и услужливых.
Я понимаю, что Максу нелегко, моя жена тоже одесситка. Но это уже отдельная тема. Одесситки убийственно категоричны – но не в меньшей степени привлекательны! Поэтому мы на них женимся. А женившись, стараемся уже больше не возражать.

Под конец обеда Макс, как обычно, расплатился за всех. Да и то: он только один был настоящий иностранец. Мы договорились о встрече в августе – под конец сезона отпусков. Я взял такси и поехал на вокзал, где за двойную стоимость купил у спекулянтов билет на Львов, в спальном вагоне. Потом оказалось, что в спальном вагоне мало кто ездит – из-за дороговизны. Я мог спокойно купить этот билет в кассе за обычную цену – но какие бы тогда были воспоминания об Одессе?

#
Из моей кулинарной
 
практики.

Рыба в собственной требухе.
Это блюдо из моей собственной кулинарной практики пользуется неизменным успехом. Берёте рыбу массой 1,5-2,0 кг, желательно карпа, чистите, моете и делаете надрез по краю живота, после чего кладёте её на левую руку а правой очень нежно охватываете внутренности, прижимая внешнюю часть ладони к внутренней стенке живота, стараясь не раздавить желчный пузырь при потрошении. Обрываете связь внутренностей с
рыбой у головы и выкладываете их, внутренностей, на тарелку. Нужно уметь потом отделить эту требуху, состоящую из всего, кроме кишок и желчного пузыря. Это достигается практикой. На выброс идут и жабры, после чего оставшуюся требуху обжариваете с луком, сельдереем и другими специями, по вкусу. Эта начинка и придаёт пикантность. Рыбу обмазываете некоторым количеством соли и перца и закладываете начинку в брюхо и голову, на место выброшенных жабр и заворачиваете в специальную бумагу, предназначенную для выпечки а затем и в алюминиевую фольгу, по возможности герметично.
Можете потом зажечь камин и дождаться, когда прогорят плодовые ветки. На этих углях запекайте рыбу до готовности. Для любителей копчения, верхний край фольги можно приоткрыть, но фольга должна быть хотя бы в 2 слоя. Подставка из нержавеющей сетки предохранит от перегрева от контакта с углями.

Не забудьте про белое вино. Приятного аппетита!