высокие деревья заманчиво темнеют верхушками у самого неба. Их вековые стволы образуют самую настоящую стену, но пройти можно, если знать как, если решиться. А как играет ветер в листве – будто язык древний, ласковый, вкрадчивый, слов в нём не разобрать, но оно и не нужно: не для людей эти речи.
Маришка не в первый раз смотрит в сторону леса. Она знает, что в деревне строго-настрого запрещено ходить в него, но ей всего шесть и она не понимает, чем лес так навредил.
–Там живут чудовища! – шипит усталая, замученная работой мать, когда Маришка обращается к ней в сотый раз подряд с этим вопросом.
Маришка кивает, уловив раздражённый тон матери, но глянув на лес, от которого не скрыться, не понимает – как там могут жить чудовища? В её мире чудовища имеют когти и клыки, а лес, кажется, воплощает какую-то древнюю силу, и нет там ничего страшного.
Но она видит, как взрослые сторонятся леса, а когда приходит пора идти за хворостом, ягодами или грибами, собираются кучкой и долго шепчутся, решаясь. Боятся леса, но и уйти с насиженных мест, от родовых домов не смеют – всем хороша земля, принявшая их, и плодородна, и жирна, и податлива к грядкам, и река есть, и дорога на город рядом, и церковники недалече стоят…
А в лес можно и не соваться. Не знают местные толком, что там живёт, но страх побеждает. Иной раз находят тело какого-нибудь расхрабрившегося юнца или глупого путника, что вопреки запретам, в лес ускользнул, и разглядывают. Бело тело, ни кровинки нет, а от чего смерть пришла? Покойны, словно из мрамора высечены, лица, а в широко распахнутых глазах едкая тоска.
Детей стараются не допускать, огораживать, да только в деревне некуда деться. Видят дети тело, и лучше взрослых уже знают, что будет после – приедут люди в серых и чёрных мантиях, долго будут ходить, вглядываться с мрачностью и подозрением в каждое лицо, будто бы виноватя, а потом будет проповедь, и начнётся она так:
–Милостив свет, да только не успевает следить за всеми делами земными, и вы, люди, слуги света, должны сами беречь дела свои земные, и прежде силы небесной опасность предупреждать…
И много будет в тех речах, много про то, что бороться надо с тьмою любым средством, что доносить надо на всех, кто занимается магией или травы не те собирает, да и просто ведёт себя подозрительно. И первые два дня от этой проповеди люди что тени, друг на друга глаз поднять не могут, то ли стыдятся, то ли боятся, а на третий смелеют, через пять дней уж забыто всё. не ходи в лес – не будет беды! Что сложного?
И снова строгое внушение:
–Никакого леса. Маришка! Даже к кромке не подходи…поняла?
Маришка заученно кивнёт, потому что знает – мать ждёт именно этого, но проходя мимо, то к колодцу, то птицу кормя, Маришка глянет на лес, и снова не поверит, что там есть зло.
В деревне все дети при деле и свободны одновременно. Сбиваются вместе, таскают воду, рыбачат, плетут корзинки – весело, занято им. И всякий труд не так тяжел в окружении друзей. Присматривает обычно кто постарше, или взрослый кто, проходя мимо особенно расшалившихся, с нарочитой серьёзностью заметит:
–Ну-ну…спокойнее!
Дети они и есть дети. И Маришка такой же ребёнок. К тяжёлому труду ей ещё дорасти, к шитью не способна пока, неусидчива больно, но всякое дело в руках её спорится.
–Послала бы ты её в город…– вздыхают соседки, – может, к рукодельнице какой бы поступила в подмастерье.
–А жить ей как там? – возмущается с досадой мать, но на себя её досада. Жмёт материнское сердце обидой за дочь, хочется ей другой жизни избрать, не в труде хоронить, что не кончается никогда, а хоть как-то облегчить.
–Дела-а…– соглашаются соседки, вздыхают. В деревне все дети свои, родные. За каждого сердцу обидно, но что сделаешь? Мир большой, но в него ещё дойти нужно, а так он и не заметит какой-то глухой деревеньки.
***
Маришка решается. Сегодня ветрено. По реке рябь, волосы раздуваются и юбки что колокол, а главное: ветер доносит тот самый шелест, тот страшный шелест, завораживающий.
–Иди…что страш-ш-шного? – уговаривает листва. Маришка оглядывается на лес, затем на ребят, занятых плетением, и поднимается.
Ей удаётся выбраться незамеченно, странная духота перехватывает горло, пока длится этот бег – судорожный и безотчётный, и вот она уже у кромки леса.
–Я только с краю постою…– шепчет Маришка не себе, а ветру и чудится ей, что ветка кивает, соглашаясь.
Нет страха. Стволы деревьев как стволы деревьев. Листва как листва. И если вглядеться в просвет между стволами, видно, что и кустарники темнеют, и даже полянка вроде как. Не так и темно, не так и густо. Сказки всё!
–И вовсе не страшно! – смеётся Маришка и даже показывает язык лесу.
Ветер стихает. Он ещё колышет листву, развевает волосы Маришки и надувает колоколом её юбку, но Маришка не слышит его. И не замечает от неопытности.
Она довольна собой. Храбрость! Вот сейчас она вернётся и скажет, где была. А в доказательство…
Маришка тянет руку к ближайшему стволу и касается коры – в доказательство она отломит вот эту веточку, ну – ещё чуть-чуть. Маришка сильнее хватается и вдруг падает. Да только не в сторону земли и деревни, а в лес, будто прошло её тело сквозь ряд стволов, прошло тенью.
Маришка оседает на запретную землю. Сердце бьётся тревожно. Ветра нет. И не колышется листва, и всё словно мёртво, безжизненно. Ни птицы не слышно, ни шороха лесного.
Маришка оглядывается назад, делает она это невольно, поддаётся страху, и когда поднимается с земли, то видит, что вокруг неё уже непролазная стена из стволов и сучьев. Она бросается к тому месту, с которого только вошла, но нет…ни просвета, ни воздуха глотнуть, ни руки высунуть.
Маришка мечется, Маришка плачет, ругает саму себя и очень хочет домой.
***
–Славное дитя! – этот голос тихий, но Маришка, беспомощная, сползшая на землю в слезах, вскакивает, расслышав его сквозь своё рыдание. Страх сменяется неожиданным спокойствием, когда она видит обладательницу этого голоса.
У неё белые и светло-зелёные одежды, кроткий взгляд, яркие зелёные глаза. Она улыбается Маришке, улыбается с теплом и протягивает ей руку.
–Не сиди на земле, малышка, – женщина легко поднимает Маришку с земли, словно та пушинка.
–Я домой хочу, – Маришка чувствует спасение в этой женщине, ведь если она как-то вошла в этот лес, значит, и Маришка сможет выйти? Сможет вернуться домой. – К маме!
–А откуда ты? – спрашивает женщина с неожиданной весёлостью. – Где твой дом?
Маришка открывает, было, рот для ответа, но осекается. Она вспоминает запреты, что слышала всегда, запреты о лесе, об ужасе, что в нём живут, о монстрах…
–Ну-ну…– женщина понимает, качает головой, – так не годится. Меня зовут Дриопа, я живу в этом лесу и помогаю ему. Лечу деревья, животных, путников заплутавших вывожу.
–А вы не боитесь монстров? – тонким голосом спрашивает Маришка, глядя вверх на свою спасительницу.
–Монстров? – женщина даже удивляется, а затем улыбается, – а, ты имеешь в виду волков!
–Волков?
–А кого ещё? – Дриопе весело. – Конечно же, волков. Они в лесах живут, а это древний лес. И могут съесть, да. Тебе повезло, что тебя встретила я.
Маришка колеблется ещё мгновение, а затем называется:
–Я Маришка. Из деревни.
Она неуверенно указывает рукою в плетение веток, где может теперь только предполагать свой дом. Но Дриопе достаточно:
–Ах да…у реки. Что ж, не бойся, я тебя выведу. Пойдём со мной, если, конечно, не хочешь попасть к волкам на обед.
–Я здесь зашла…– Маришка теряется ещё больше. Она не хочет сомневаться в женщине, которая может её спасти. Но странный холодок на мгновение обжигает её.
–Сомневаюсь, – возражает Дриопа. – Я знаю этот лес, здесь не пройти. Скорее всего, ты зашла в другом месте, а потом шагнула в испуге, свернула и вот ты здесь. Видишь, сквозь эти сучья и руки не протянуть? Как бы ты, спрашивается, могла пройти? Здесь потеряться легко! неверный шаг и ты в полумраке деревьев.
Слова Дриопы убедительны. Маришке начинает казаться, что так и было. Она протягивает руку Дриопе.
–Так бы сразу! – она снова смеётся и берёт тёплой ладонью её руку бережно, ведёт. – Не зацепись, здесь много коряг.
Маришка семенит следом. Облегчение оживает в её сердечке, хочется верить, что скоро будет деревня и дом. А там, мать, конечно, даст нагоняй за поход в лес, но лучше так, чем холодный и неприветливый, мертвенный, без единого звука лес, где и ветра нет, и пройти нельзя.
-А что, Маришка, – Дриопа весела как прежде, – скажи, как живёте?
Маришке вопрос непонятен, но рассердить добрую женщину она не хочет, потому отзывается:
–Живём хорошо. Мама работает в полях каждую весну, за это нам позволено собирать часть урожая, а ещё мы плетём корзинки и рыбачим.
–А жители как? – Дриопа едва заметно прерывает рассказ Маришки.
–Жители…хорошие. – Маришке всё ещё непонятно. – Нас никто не обижает. А осенью нам сделают крышу, нам никак самим.
–Понятно… – интонация Дриопы странна, непонятно, довольна она рассказом или досадует. Маришка замолкает, испугавшись, что обидела добрую спасительницу. – Скажи-ка, а церковников ты видала?
Маришке вопрос удивителен, но она спешит ответить:
–Да. Они появляются у нас. Вчера видела, как приезжал ещё один. Мрачный такой.
Маришка силится припомнить это ужасное лицо в шрамах, этот страшный взгляд, который заставлял расступаться жителей, и даже управитель деревни, человек жёсткий, не сумел спросить, зачем появился церковник, когда всё спокойно, лишь молча последовал за гостем, ощущавшим себя хозяином в этой земле. Впрочем, утром Маришка его не видела, а вот сейчас в лесу.
–Чего уж веселиться…– соглашается Дриопа.
–Абрахам! – Маришка даже останавливается, вспомнив имя того церковника. – Его называли Абрахам!
Она ждёт похвалы. Или чего-то хорошего от Дриопы за своё прилежание, но Дриопа вдруг выпускает её руку и Маришка, не ожидавшая этого, падает на землю, ударяется о её холод и судорожно вздыхает, понимая каким-то чудом, что плакать нельзя.
Абрахам! Откуда Маришке знать, что значит его имя? Он явился на свет тогда, когда война между церковью и магическими существами уже шла. Каждая из сторон хотела господствовать над людьми. Абрахам родился магом и воевал на стороне магии, пока однажды не совершил страшное предательство и не переметнулся на сторону Церкви, принеся в дар новым своим хозяевам всё, что успел вызнать про магов и магическую братию – все штабы, укрытия, имена. Многие расплатились за это предательство, но в Церкви Абрахам не обрёл мира, ему не верили и там, для всех он остался чужим и прятался от презрения и всеобщего недоверия за фанатичным служением. С яростным рвением он истреблял всех, кто был связан с магией, начиная от оборотней и домовых и заканчивая ведьмами, целителями и магами, не брезговал никаким рангом, но всё равно не получал ни от кого доверия.
–Абрахам…– повторяет Дриопа ненавистное имя, но вдруг спохватывается и поворачивается к девочке. Теперь в лице Дриопы снова нет никакой ненависти, она весела и снова протягивает руку Маришке. – Прости, дитя! Прощаешь?
Маришка испуганно кивает и встаёт.
–Скоро я буду дома?
–Дома? – Дриопа оборачивается к ней и впервые Маришка начинает смутно подозревать, что чудовищам и монстрам необязательно иметь клыки или
