Весть о жестоком убийстве снабженца Семена Машкова и о пожаре, спалившем домишко холостяка, облетела Кречетовку в полчаса. Да и немудрено, ибо поутру «женская половина» поселка обреталась на станционном рынке, покупая втридорога или обменивая на носильные вещи июньскую зелень и ранние овощи у окрестных колхозников. А мужья и сыновья домохозяек, не взятые на фронт по здоровью или броне, успели обсудить эту новость на утренних пересменах в линейных предприятиях.
Люди мололи, конечно, чепуху, но одно знали твердо — убийство и поджог дома не случайное совпадение, а намеренная жестокая расправа.
Семена нашли возле здания узлового клуба — громадного красавца, скорее уместного областному центру, нежели рабочему поселку. Тело в неестественной позе распласталось на асфальтной дорожке, проложенной к забытой в войну танцплощадке. Даже на взгляд дилетанта — обыкновенной поножовщиной или, на худой конец, злодейским грабежом тут не пахло. Интенданта ОРСа не только умело зарезали — мужчине выкололи глаза и откромсали язык. Такого изуверства в обильном криминальном прошлом Кречетовки еще не случалось.
Ну ладно, убили и надругались — зачем же еще и дом-то сжигать? Вот загадка так загадка...
Предположений было много, но главное из них — Сенька пострадал на любовной почве, мужик холостой, ходок еще тот. Только уж месть вышла излишне варварской, и удел лиходея, тут каждому понятно — «вышка»! То, что убийцу найдут, мало кто сомневался — чай не город... Нашлись фантазеры, что подкинули даже меркантильный мотив, якобы у снабженца в кубышке спрятаны золотые червонцы еще царской чеканки. Мол, наворовал добра у ОРСа, ну и сторговал ворованное на сторону. Что уж, явная ерунда. Да и вовсе не вязалось такое скрытное корыстолюбие с еще не старым, компанейским и любящим выпить мужиком.
Вездесущие кречетовцы уже побывали на пожарище, проявив простительное для мещанской психологии любопытство, благо идти недалеко. До Садового проулка, где жил бедолага, из каждого конца жилмассива ходу не больше сорока минут. Зрелище жалкое — вместо привычного взору ладного строения остались только обгорелые стены с черными глазницами окон. Двускатная крыша провалилась вовнутрь. Горелые стропила торчат наружу, как обглоданные вороньи перья. Пристройка деревянной террасы сгорела дотла, только куча серой золы в останках фундамента. Земля вокруг нещадно истоптана, заборчик поломан, везде валяются истерзанные пожитки и смешанный с грязью скарб. Пожарные приехали быстро, но домик снабженца сгорел как спичка.
Если быть честным, кречетовцев уже не удивить видом пожарищ. За год, что идет война, в Кречетовке от частых бомбежек пострадало уйма казенного и частного жилья. Порушенные и обгорелые строения, как гнилые сломанные зубы в щербатом рту, черными провалами зияют на ровно проложенных улицах поселка. Но ту беду творил поганый фашист — лютый враг, вызывающий злобу и ненависть. А вот кто здесь приложил подлую руку?.. Вот в чем загвоздка для жителей поселка. Такая неопределенность рождала подозрительность и страх.
Однако людское любопытство, как говорят, пуще неволи. Нашлись даже такие, кто навострил лыжи в старую местную больничку (труп свезли в тамошний морг), чтобы из первых уст — от болтливых санитарочек разузнать о неслыханном членовредительстве. А коль повезет, то даже и увидеть «растерзанные» останки.
Будь Машков человеком непримечательным, тихой мышкой — убийство знакомого не вызвала бы такого бурного ажиотажа среди обывателей. А он мужчина видный. Не то чтобы ростом вышел или какой приметной статью, нет, но имел редкое свойство — быть среди людей центром внимания, центром притяжения. Где Семен, там шутки и прибаутки. Даже в озябших до дрожи людей, томившихся в очереди к колонке (подачу воды часто перекрывали), малый вносил ноты оптимизма. Снабженец имел способность менять настрой толпы с дрянного на бодрый. Он, как «массовик затейник», мог подобрать душевные ключи к разнородным типам людей. Не сказать, что его любили, но Машков являлся для большинства своим в доску парнем. Ну ладно скромные работяги и домохозяйки... но даже местные урки и станционная шпана, коих с избытком водилось в Кречетовке, своеобразно уважали Семена. И не из-за того, что держал себя по-блатному или давал безотказно на выпивку — жаловали так просто... Да и величали «земелей», «кирюхой» — и все тут. Надо честно сказать: смерть снабженца никого не оставила равнодушным.
И вот наиболее любознательные индивиды зажухались в зарослях сирени, что дико росла в обширном парке напротив здания поселкового совета. Половину барачного строения занимало отделение милиции. Собрались две группы смельчаков, делавших вид, что не замечают друг друга. В одной, относительно взрослой, заводилой оказался местный блатной по прозвищу Космыня. Главарь на присущей молодчикам фене растолковал шпановатым приятелям, что их задача — выведать, кого «мусора» потащат на допрос, ну или кто сам придет «стучать». Вторая группа состояла из окрестных ребят — старшеклассников. Школа-десятилетка расположилась по другую сторону тенистых аллей. Здешние урочища пацаны изучили вдоль и поперек, оттого выбрать удачный наблюдательный пункт мальцам не представило труда. Школьники, начитавшись Конан Дойла, возомнили себя заправскими сыщиками, ничуть не хуже Шерлока Холмса. Правда, конкретной цели перед ними не стояло, ребята следовали лишь «спортивному интересу».
В десять утра, как по заказу для затаившихся «разведчиков», у поссовета остановилась запыленная эмка-воронок. Из передней дверцы вылез долговязый милиционер с кубарями в синих петлицах и скорым шагом, чуть ли не бегом, припустил в отделение. Следом за ним, уже не спеша, вышли из «эмки» средних лет худощавый пехотный капитан и второй, пониже ростом, плотного сложения, во френче, с двумя шпалами на темно-красных петлицах — явно большой начальник. Командиры закурили и стали мирно беседовать, лениво прохаживаясь по дорожке.
— Селезень, сука! — отрекомендовал гэбэшника Космыня. — Бугор городской управы... второго вояку не знаю, наверное, с военной комендатуры... Смотри, братва, сейчас нашенские «властя» на полусогнутых подвалят.
Не стоит быть провидцем... В самом деле, вскоре, на ходу застегивая ворот кителя, поспешал местный участковый. Следом за ним из другой двери трусил председатель совета Игнатов, рано облысевший толстячок в полувоенном френче, чиновник уже загодя обтирал пот с лысины.
— Товарищ старший лейтенант госбезопасности, младший лейтенант милиции Филишин по вашему приказанию прибыл, — как можно громче отрапортовал служака и подобострастно встал навытяжку.
— Чего орешь? — одернул милиционера Селезень и, что-то добавив, лениво протянул кисть председателю совета. Тот нежно пожал ее аж двумя руками и быстро-быстро залепетал, словно в чем-то оправдываясь. Чекист прервал излияния Игнатова угрожающей репликой:
— Потом... потом с тобой разберутся…
Толстяк, застигнутый врасплох столь страшными словами, мгновенно осекся, посерел в лице и отошел в сторону, потупил голову.
— Садись вперед, — скомандовал Селезень участковому. И приказал в сторону посыльного милиционера: — Покарауль тут, Семченко... — И уж тихо предупредил капитана: — На место убийства ехать нет смысла, давно затоптали. Так, со стороны посмотрите на узловой клуб, чтобы иметь общее представление, — усаживаясь поудобней, покряхтывая, добавил: — Пожарище наши облазили, ничего путного не нашли, одно горелое шмотье. Естественно, от бумаг и денежной наличности и следа не осталось. Прокатим мимо потихоньку, чтобы внимания зевак не привлекать. А после поедем в узловую больничку, у них главврач мужик что надо, хирург еще старой закваски, такие люди теперь на вес золота.
Проводив бегающими глазами отъехавший «воронок», Касмыня пояснил приятелям:
— Сычи на место поехали, смотреть, где жмура обнаружили. Потом труп обнюхивать станут. Так что... двое останутся, — ткнул пальцем в самых молодых, — остальные поканали отседова!
Догадливые школьники также смекнули, что «эмка» направилась в сторону клуба, но из-за отсутствия иерархии в собственных рядах, всем скопом метнулись в том направлении.
Кречетовка известна на всю Россию еще с дореволюционной поры. Созданная в год смерти Карла фон Мекка — главного подрядчика Общества Московско-Рязанской железной дороги, к началу нового века она стала крупнейшей на юго-востоке страны сортировочной станцией. Постепенно с годами вокруг образовался густо заселенный рабочий поселок. Кварталы которого длинной виноградной гроздью облепили необозримое паровозо-вагонное царство. Станцию удобства ради по ходу движения расчленили на отдельные уделы: Кречетовка три, два, четыре, один, пять. Почему назвали в таком загадочном порядке — ведомо только «отцам основателям»…
Разумеется, на узле имелись паровозное и вагонное депо, и несчетное количество железнодорожных служб и предприятий, каждое имело собственную контору и огражденные заборами службы. Трудно представить — сколько нужно людей, чтобы обслужить такую махину, растянутую на пять километров. Поначалу при строительстве станции подвизались артельщики и «охотники» из окрестных сел и деревень, расположенных в пешей доступности. Да и имя Кречетовке дали по названию соседнего старинного торгового села. Затем густо повалил мастеровой люд из ближнего города и окрестного уезда, а позже, при советской власти, и из окружающих районов и областей. Народу уйма, с семьями, с малыми детьми — платили как нельзя лучше, такой шанс еще поискать по жизни.
Вот и строились, громоздили собственные домишки поближе к месту работы. Вагонники — рядышком с вагонным, паровозники с паровозным депо, да и другой рабочий люд поблизости. Для привлеченных со стороны специалистов дорога построила казенные строения с многокомнатными квартирами. Высоколобому инженерному персоналу возвели три каменных дома изысканной столичной архитектуры — с рустованными, ажурной кладки стенами, замысловатыми оконными проемами, парадными лестницами, не хватало лишь кариатид и атлантов под балконами. Но зато — все удобства в наличии. В губернском городе такого жилья еще поискать.
При новой власти бытовые аппетиты инженеров, конечно, уменьшились, однако числом спецы резко прибавили. Пришлось строить так называемые итээровские дома: двухэтажные, простенькие по стилю, одни рубленные из бревен, большинство же засыпных, оштукатуренных по фасаду.
Но советская власть и Наркомат путей сообщения проявили неслыханную заботу и о простом рабочем человеке. В конце двадцатых годов по единому генеральному плану поселка было выстроено свыше сотни типовых четырехквартирных домов с собственными приусадебными участками и коллективными сараями. Представляете — четыреста семей рабочих железнодорожников получили бесплатное жилье! Пусть удобства на улице, пусть топить печь, но зато — какие хоромы! Просторные комнаты,
