С московским общественным транспортом у меня отношения не сложились с детства. Когда мы только переехали с Покровки в новый район, мне было года три, и я помню, как мы с мамой ездили на переговорный пункт на Чистых Прудах звонить в Ленинград. Троллейбус, сорок минут на метро, столько же обратно плюс заход в волшебный магазин «Чай-Кофе», где поражал дворцовый интерьер и сбивали с ног упоительные ароматы.
А в мою, «элитную» по тем временам, школу мне, например, приходилось ехать на электричке со станции, где всегда была огромная толпа. Ехать было, в принципе, недолго, но с учетом битком набитого автобуса до станции, переполненной рабочими, едущими на завод в электричке, лавирования по обледенелым переходам и потом – забитым под завязку троллейбусом до школы, все равно получалось не меньше часа. Один раз на таком обледенелом переходе – миллион ступенек вверх, потом миллион ступенек вниз, я в шестом классе сломала ногу. Полтора месяца в гипсе привили мне фанатичную любовь к чтению.
Потом от нас открыли прямую ветку метро, и стало чуть легче, но все равно от станции метро до школы в троллейбус было не попасть, ходил он раз в час, а идти пешком было минут сорок. После сломанной ноги я попробовала ездить перекладными, на трех автобусах, но проблема была в том, что они очень редко ходили, дорога занимала более двух часов. Условные расписания беззастенчиво врали. Папа сделал специальный крючок, на который можно было вешать тяжелую сумку с учебниками. Школа была английская, и вместо обычных 6 уроков, у нас всегда были дополнительные занятия, получалось, что и туда, и обратно я еду в час пик – в школе я проводила полноценный рабочий день. С утра от рабочих чуть попахивало перегаром, вечером – свежевыпитым. При этом в электричках, метро и автобусах все поголовно читали, и я умудрялась за время поездки выучить часть устных заданий.
После окончания школы задача усложнилась – утром в институт, потом два раза по метро на работу. Походя к остановке и видя злобную толпу, я чувствовала, что скатываюсь в депрессию. Почему-то очередей тогда не было, и все ломились в транспорт толпой.
Закончилась учеба, началась работа, точнее две работы – я еще подрабатывала гидом-переводчиком. Туда я ехала на метро, а обратно, поздно вечером, меня подвозил водитель автобуса, на котором мы катали иностранцев – по счастливой случайности, он жил недалеко от меня, это был мёд – ехать в высоком интуристовском автобусе домой по полупустой вечерней Москве.
В метро люди были раздраженными, сесть в вагоне было нереально, в воздухе летала агрессия, хамство процветало:
– Вы не могли бы подвинуть сумку, простите?
– Ишь ты, прынцесса какая выискалась, сумка ей мешает!
Или:
– Вы выйдете на следующей? Извините, вы на следующей выйдете?!
– Не волнуйтесь, блин, вынесут!
Или:
– Вы позволите пройти?
– Чего? Куда здесь пройти! Да пошла ты!
Ехать до работы в общей сложности было два часа, один раз толпа вжала в меня какого-то офицера, и, приклеенные друг другу, мы проехали полдороги, пока на центральной станции метро толпа не схлынула.
– Мне кажется, после такой поездки, нам просто необходимо познакомиться, – неловко пошутил офицер.
– Да уж чего там, можно прямо сразу и пожениться, – вздохнула я, и мы сели на освободившиеся места в разных концах вагона.
В метро зимой всегда было ужасно жарко, и выходя на мороз, я понимала, что шанс заболеть очень высок – я часто простужалась, а болеть было нельзя.
Глядя на свое отражение в вагонном окне, каждый день обещала себе, что как только у меня будет хоть немного получше с деньгами, первое от чего откажусь навсегда – это от общественного транспорта, иммунитет к нему так и не выработался годами, а интоксикация от него уже зашкаливала – за пятнадцать-то лет.
И вот такой момент настал – на новой работе мне предложили хорошую зарплату, а с учетом того, что я пахала дополнительно еще в двух отделах – в выездном и протокольном, денег стало действительно много, и я стала позволять себе такси по утрам, которое по правилам того времени всегда ловилось «с руки». Часто случалось так, что мне попадались одни и те же водители, с которыми мы договаривались о времени и ездили вместе – это было выгодно обоим, у них – стабильный клиент, у меня – отсутствие необходимости тратить время на «ловлю» машины. С одним личным шофером какого-то чиновника, Сашей, мы проездили так несколько дней, и потом договорились, что он будет приезжать за мной прямо к подъезду. За время поездки до работы я успевала накраситься и выпить кофе, который предусмотрительно брала с собой из дома в термосе. Когда перешла на другую работу, Саша продолжал возить меня. В общей сложности, мы проработали с ним почти два года. Потом я купила машину. Водила я самозабвенно, даже иногда гоняла на стрит-рейсингах, но со временем страсть к быстрой езде поутихла, а затем и вовсе остыла. На долгие годы я забыла, что такое общественный транспорт, пока такие же умники, как я, все не пересели в личные машины. В Москве начались сумасшедшие пробки и проблемы с парковкой. Натерпевшись за всю жизнь от общественного транспорта, теперь я была стреляным воробьем и выбирала места работы не дальше, чем 15-20 минут от дома на такси или метро.
В индийской компании, куда меня занесло аж на долгих целых шесть лет, мне предоставили водителя Гену, который стал практически членом нашей семьи. Утро наше начиналось одинаково.
¬ – Гена, привет, – открывала я дверь спросонья.
– Скорее собирайся, проспали! – влетал в квартиру Гена, запихивал сына в колготки, и хватал из холодильника йогурт для него, пока я истерически напяливала костюм, одновременно пытаясь одеться и причесаться, и мы неслись в садик.
Однажды пока я собиралась, Гена повез сына в сад, захватив мусор, и вместе с пакетом на автомате выкинул в помойку панель от своей магнитолы, которую он всегда снимал, чтобы не увели. Ему сказали, что контейнер приедет в семь утра в субботу, и бедный Гена все же смог разыскать и вернуть свою панель, раскапывая мусор, хотя я ему предлагала оплатить новую.
Мой муж часто ездил в командировки. Когда у нас в компании случался совет директоров, и всем руководителям, в том числе и мне, нужно было сидеть до позднего вечера (а вдруг вызовут), Гена забирал моего сына из сада, и привозил на работу, они ужинали тем, что оставлял офисный повар, играли в стрелялки или рисовали. Когда мы приезжали домой, сын почти спал. Так продолжалось до того момента, пока няня из его детсадовской группы не предложила быть няней и в реальной жизни.
Совет директоров не предполагал выходных, я работала в субботу и в воскресенье, Гена был как бы при мне, но я всегда его отпускала «побомбить» в течение дня, прикрываясь ремонтом авто.
Однажды в пятницу, пока я работала, Гена повез сына к родителям на выходные, они встряли в огромную пробку, Гена вышел из машины и закурил, вслед за ним вылез и сын:
– Видишь, какие пробки! Никуда не успею сегодня! Иди в машину. Я покурю, ладно?
– Повзизни в пьобках! А когда зе зыть? Куите, дядя Гена, куите, – философски откликнулся трехлетний малыш.
В одну из суббот Гена повез меня на работу, и зайдя в офис, мы обнаружили звенящую пустоту и удивленного охранника с бровями домиком.
– Так они все ночью отбыли в Индию, – оповестил нас охранник. Я слышала про это, но абсолютно забыла, когда именно они уезжают, а Гена и не мог этого знать. Облегченно вздохнув, мы разъехались по домам.
Один раз я забыла надеть юбку. Правда. Я так торопилась на работу, что надела плотные колготки, очень длинный пиджак, а юбку надеть забыла. Выйдя на кухню, где пили кофе водители, я поймала удивленные взгляды, глянула вниз, и пулей вылетела в коридор.
– Гена, что же ты мне не сказал! – сокрушалась я.
– Ну ты же в шубе вышла, откуда мне знать, - парировал Генка.
Однажды летом Гена приехал с утра, когда я наливала кофе себе и ему.
– Мариш, некогда пить кофе, быстро бежим скупать продукты, доллар рухнул.
Это был «черный вторник» 17 августа 1998 года. Помню безумные очереди во все магазины, где еще не откликнулась деноминация, и люди пытались отоварить потерявшие ценность рубли. Нечто похожее я уже проходила раньше, поэтому отнеслась к ситуации без истерики. Генка занял очереди везде, где постаралась его умница-жена, которая работала в банке и приняла информацию первой. Она же мне по-свойски обменяла немного рухнувших уже долларов по старой цене.
Дефолт больно ударил по экономике, и много иностранных компаний ушло с рынка. Мы тоже держались на волоске. Во время одного из совещаний было принято решение уволить больше половины сотрудников, и весь обслуживающий персонал, за исключением водителя директора. Нам, тем, кто остался, отдали обязанности уволенных, и урезали зарплату почти в два раза. Все понимали, что это вынужденная мера, и были готовы работать хоть за бесплатно, лишь бы сохранить бизнес. Я, например, тогда стала заниматься и рекламой, и пиаром, и кадрами, и переводами, хотя основной моей работой было юридическое обеспечение работы компании.
Вечером Генка повез меня домой, он был мрачнее тучи.
– Ген, я спрошу у мужа, может им нужен водитель, – пыталась я найти выход.
– Сонька беременна, мне теперь никак без работы, – признался Гена. Они очень долго ждали ребенка – обоим было далеко за тридцать.
И я предложила ему продолжать меня возить, а платить я ему стала из своего кармана. Не столько, конечно, сколько раньше, но все же. А днем он подрабатывал извозом. Так мы вместе переживали кризис. А когда я открыла студию дизайна, взяла Гену к себе на работу. Вместе мы проработали почти десять лет.
Как-то на улице мы случайно встретились, разговорились, были очень рады видеть друг друга, оба были с сыновьями.
¬– Хорошие были времена, Мариш! Когда грустное настроение, вспоминаю, как панель от магнитолы в мусоре искал, а еще как ты без юбки на работу пришла, - расхохотался Генка.
