разразился трёхдневный скандал. В конце концов, отец самоустранился и только постоянно смотрел на Сеню с видом «ты ещё пожалеешь». Лизе, правда, досталось больше — ей пришлось окончить математическую школу, зато после она выбросила все учебники и на две недели сбежала из дома. Сеня, которому тогда было шесть, втайне ужасно ею восхищался.
Первый (детский) молитвенник Сене подарил дядя. Принимали в доме его нехотя; люди, живущие «неземным», раздражали и даже пугали Сениного отца. У него были свои представления о том, каким должен быть мужчина, и он старался растить таковым Сеню, но тот был чувствительным и тонким ребёнком, часто плакал; что угодно могло растрогать его до глубины души. Отец считал такие проявления слабости непозволительными. Ребёнком Сеня молился дважды в день, хотя сначала ему запрещали это делать; вера у него всегда была интуитивной, его собственной, и он невольно выстраивал свои отношения с Богом, никого в них не допуская. Когда Сене было четырнадцать, умер кот, который был с ним с раннего детства. Сеня несколько дней не выходил из комнаты и отказывался есть, только сидел на постели, прижав колени к груди и обнимая старую игрушку. После этого отец больше не пытался его изменить, только один раз сказал жене во время ссоры: «Он будет юродивый, как твой брат».
Дядю Сеня видел редко; тот жил с женой в маленькой квартире в городе. Жена его приходила ещё реже, но почему-то Сеня навсегда запомнил, как светились её глаза, когда дядя что-то рассказывал, а она на него смотрела. Сеня был на него похож — тонкими чертами лица, немного неуклюжей походкой, но больше — тем, что нельзя разглядеть, — душой. Отец как-то гадко засмеялся, что их «и супругами назвать нельзя». Сене было странно, что дядя так светел и открыт даже в адрес тех, кто его презирает, но потом понял, что в его жизни просто нет места для ответной гадости и злобы…
— Я пойду, — сказал Сеня, поднимаясь из-за стола и подхватывая вещи. — Напишу, как доберусь.
Мама кивнула. Сеня поймал маршрутку до города; народу было немного. Если бы он ехал с мамой, она бы обязательно сказала, что перед экзаменом надо сосредоточиться и ничего не слушать, но Сеня считал иначе. Он включил одну из любимых песен. Ему было страшно. Сейчас от него мало что зависело. Стоило съездить к дяде, когда всё закончится; несколько дней назад он писал Сене, спрашивал, как экзамены. Стоило рассказать ему то, что он говорил Лизе. Или хотя бы написать сообщением.
Всё-таки это свойство жизни — невозможность перешагнуть через определённые события — ужасно тяготило Сеню. Если бы даже сейчас он узнал, что ему поставили низкий балл за собеседование, это бы измучило его меньше, нежели само ожидание. Он сидел, сжимая скрипичный футляр, и голова казалась ему пустой и тяжёлой.
В консерватории было очень людно и душно. У класса примостилась кучка скрипачей и два альтиста; Сеня увидел Алексея, подошёл к нему поздороваться и бросил вещи на скамью.
— Что-то они опять позже начали, — сказал Алексей. — Двое только сыграли. Говорят, читка с листа лёгкая.
— Меня это мало успокаивает, — ответил Сеня и стал раскладывать скрипку.
Он бросил взгляд направо и увидел у соседней скамьи Полю; она тоже раскладывала инструмент. Он видел её мельком и на устном экзамене по гармонии. Несколько лет назад они впервые встретились на конкурсе в Москве; Поля там училась, и спрашивать теперь, почему она оказалась здесь, было неудобно.
— Привет, — поздоровалась она, заметив его взгляд. — Я думала, совсем опоздаю. — Она улыбнулась. На ней был чёрный костюм. Сеня заметил в её подстриженных под «каре» волосах тёмно-синюю прядь. — Ты как, нервничаешь?
— Есть немного.
— Ещё два человека, потом я, — сказала Поля. — Сообщу тебе температуру по больнице.
— Договорились, — он тоже улыбнулся.
Она отвернулась и стала канифолить смычок. У Сени почему-то сделалось легче на душе. Он достал телефон и написал, как обещал: «Я на месте. Всё в порядке».
Сеня слушал у двери, как она играет. Потом она вышла и озвучила вопрос, который ей задали. Он вдруг стал слышать её голос как сквозь толщу воды, сердце забилось в горле. Непонятным образом он очутился в кабинете, будто в беспамятстве. На пюпитре стояли ноты (Сеня так и не понял, что именно, наверное, это был какой-то этюд); его попросили сыграть две строчки. У него слегка дрожала правая рука. Потом спросили про каденцию, которую он играл на вступительном, и он что-то ответил, хотя ничего толком про неё не читал. Казалось, прошло много времени, но всё длилось не больше десяти минут. Поля что-то сказала, когда он вернулся в коридор, её перебил Алексей… Сеня очнулся, только когда убрал скрипку.
— Извини, ты что-то говорила? — переспросил он, нервным движением поправив резинку в волосах.
— Да… Я не уверена, удобно ли это, но, если ты не будешь ждать результата… Я никого здесь не знаю… — она как будто заволновалась, но Сеня этого не заметил. — Короче, ты не хочешь где-нибудь посидеть? Поговорить…
Сеня собирался вернуться домой, оставить вещи и побродить в одиночестве по Павловскому парку, но посмотрел на Полю и согласился. Он подумал, что не знает её, а значит, может быть, у них найдётся что-то общее, и он хорошо проведёт время. А даже если и нет, один разговор не принесёт никакого вреда.
Они решили пообедать в Новой Голландии. По дороге Сеня узнал, что Поля жила раньше в Москве с матерью, но Москва ей надоела, и теперь она будет жить в Питере у отца. Сюда она обычно ездила раз в год во время летних каникул.
— Всё равно я не чувствую себя здесь чужестранкой, — сказала она. — Наоборот, в Питере есть что-то очень мне близкое.
Они сели за большой столик на улице. Внутри играла бешеная музыка, которую Сеня и музыкой не считал, и гудели разговоры. Он открыл яблочный сок и перелил половину в стакан, увлечённо рассказывая о своей новой задумке, а затем, подняв взгляд от салата, вдруг увидел сидящую на ободке стакана осу. Оса перебирала лапками и противно поводила своим остреньким тельцем. Сеня с детства страшно боялся насекомых и вздрагивал даже от появления мухи. Он дёрнулся, вскочил со скамьи и отбежал к другому столу.
— Ты чего? — засмеялась Поля.
— Я. Боюсь. Ос, — ответил Сеня, выпучив от ужаса свои и без того большие глаза.
Поля аккуратно постучала ложкой по стакану, и оса оставила его в покое.
— Территория свободна, — провозгласила Поля. — Ты так забавно выглядишь…
— Это тебе забавно, — буркнул Сеня, садясь обратно, но в итоге сам заулыбался. — Что, если бы она укусила меня… или тебя?
— Да ладно, — Поля махнула рукой. — Уже всё. Ты говорил что-то про свою пьесу…
Оса их больше не беспокоила.
3.
Это был странный день. Если утром Сене казалось, что мир кончается, то после, когда они обедали с Полей, Сеня понял, что не отказался бы его повторить. Да, он дружил с Алексеем, мог поговорить с Лизой, когда ему не хватало душевности (пусть она чего-то не понимала, но обычно старалась поддержать), мог даже позвонить дяде (с которым, к Сениному сожалению, у него не получалось сблизиться, несмотря на всю похожесть), но истинного друга у него не было. Того, с кем можно смеяться над какой-то глупостью, а уже в следующий миг, вдруг обратив внимание на случайную красоту природы (что не раз бывало с Сеней), почти задохнуться от щемящего чувства — и понять это, просто посмотрев друг другу в глаза. Он пока не знал, могла ли Поля стать для него таким другом, но ему нравились её открытая улыбка, тёплый спокойный взгляд и немного грубоватый смех…
Сеня неожиданно вспомнил, как ещё в детстве ездил с мамой в больницу (его тогда было не с кем оставить). С дядей случилось что-то, он не помнил, что (это не было серьёзно), но зато помнил, как увидел в коридоре его жену, всегда стриженную коротко, одетую в брюки и обычную рубашку; она сидела у палаты, и губы её двигались едва заметно. Другой бы, наверное, и не обратил внимания, но Сеня понял, что она молится. И он думал потом не раз, представляя её бледное, не слишком красивое, но сияющее особым светом лицо, что в ней, невысокой и хрупкой, была какая-то внутренняя сила, недоступная его отцу и остальным, кого он знал.
А Поля рассказывала — про свою жизнь в Москве, про школу, которая успела ей надоесть (или она просто говорила так потому, что признавать обратное было бы слишком грустно), про мать (пианистку) и отца, которого она видела только на каникулах. Она спросила, писал ли Сеня когда-нибудь романсы или нечто подобное (оказалось, Поля сама пишет стихи; потом она процитировала что-то из Серебряного века, и Сеня улыбнулся, узнав строчки; они не были слишком известны, и его приятно удивило, что она их знает…)
Ему бы не пришло в голову, что она хочет ему понравиться (во-первых, это и так произошло само собой, во-вторых, он всегда далеко не сразу осознавал такие вещи). Поля хотела. Он представлялся ей каким-то сказочным существом ручной работы, и одновременно с этим был абсолютно земной, забавный, пугающийся ос и вступительных экзаменов. Она заметила маленький крестик на цепочке у него на шее…
В отличие от Сени, она сразу поняла. И больше не сомневалась.
Выяснилось, что им в одну сторону, ей — в Пушкин, ему — в Павловск. «Далеко мы забрались», — смеялась она, засматриваясь на выбившуюся прядку, а он смотрел в её глаза, тёмные и тёплые, — почему-то от них было ощущение детства. Когда тебе лет пять, за окном — ночь, только жёлтый фонарь светит в окно, пробиваясь в щель между шторами. Ты один в комнате, а по потолку бродят тени, будто переговариваясь друг с другом, и тебе страшно даже подойти к окну, чтобы плотнее задёрнуть шторы. Ты поворачиваешься на бок, укрываешься почти с головой — страшно, но уютно. Потом ощущение уюта пересиливает, и ты засыпаешь…
Они ехали в метро; утренние страхи казались теперь далёким сном. Поле надо было выйти на станцию раньше; она подошла к двери, обернулась и стала дурачиться. Сеня смотрел на неё, думая, что мог бы её остановить (и они бы погуляли ещё вместе), но потом смутился и решил, что это лишнее. Оставшуюся дорогу он слушал песни на французском. В окне маршрутного такси мелькали деревья. Он неожиданно подумал: что бы ответила Поля, если бы он рассказал ей о том, что сделал? Если бы она вообще узнала, что для него важно, что составляет большую часть его жизни (пусть он ни с кем почти не говорит об этом)? Ведь это определяло его как человека, в равной степени с музыкой, с книгами — со всем, чем он жил.
Домой идти не очень хотелось. Мама замучает расспросами, отец посмотрит недовольно, как будто Сеня опять в чём-то провинился. Говорить про Полю он тоже не хотел — собирался оставить себе. Можно было завернуть в парк, но Сеня почувствовал, что устал. С Полей он бы ещё прошёлся, а так… Телефон звякнул уведомлением, когда он был уже у дома. Поля просилась в друзья. Написала сообщение. «Напористая», — подумал бы кто-то другой, но Сеня радостно разулыбался и стал отвечать, зайдя в дом и бросив вещи у порога. Он хотел сразу пройти наверх, но его окликнула мама:
— Вернулся! Как день?
— Хорошо, — ответил он коротко. — Алексей написал, что с экзаменом всё в порядке.
Мама кинулась его обнимать, и Сеня неловко переступил с ноги на ногу. Он не очень любил яркие изъявления чувств.
— Будешь ужинать?
— Да,
