Судьба

Вот бывает же, напророчишь себе судьбу, и сам того не знаешь, пока судьба по носу не щелкнет. А ты такой, бац – я ж знал! Ну, знал, да не понял, и такие все мы. Много видим, но мало замечаем…
О чем это я? А, ну да, про судьбу. Была у меня в детстве безобидная игра – родных пугать. И ведь не просто из-за угла в темноте орал (хотя, пока еще ходить не научился, бывало и такое) или ужа в братину постель подсовывал (и такое было разок или два…, три, может). К делу я подходил с фантазией и выдумкой, создавал видимость реальности происходящего и зрители (они же невольные участники спектакля) были в отпаде. В прямом смысле…
Но ближе к делу. Случилось это в предпубертатный период, когда хочется мчаться в дали, но не знаешь, в какие. Мне зачем-то крайне нужно было куда-то, сейчас и не упомнишь, в голубятню или может, на рыбалку ночную, а ма, как обычно, где-то посеяла ключи от квартиры и, забрав мои, обещала вернуться через десять минут. Только позвоню, мол, бабушке, узнаю, как она, и вернусь. В те благословенные времена на подъезд хорошо, если два телефона было, так что все соседи толпами ходили к счастливым обладателям телефонных номеров, звоня в их квартиры с раннего утра и до поздней ночи, извиняясь и объясняя свой неурочный визит очередным важным делом.
У нас телефона, к счастью, тогда не было, и ма всегда ходила к подруге в соседний подъезд, где могла пропасть на час, два или три. О чем они столько говорили, до сих пор не знаю, и в тот день было все как обычно. Десять минут прошли два часа назад, когда я увидел ее бегущую из подъезда в подъезд.
«Совесть замучила», - злорадно подумал я, и что-то у меня щелкнуло в голове.
Быстро смотался на кухню за длинным ножом, выключил везде свет и лег ничком. Нож приладил под мышкой, лежу. Слышу лифт подъехал, двери открылись, тихие шаги, легкий стук ключа об замок, два щелчка. Дверь открывается, я жду, когда раздастся крик «Ай» или, на худой конец, «Ой», но ничего не слышно. А потом будто упало что-то мягкое на твердое. Открываю глаза, а ма на площадке в обмороке. Перепугался я, давай ее в чувство приводить. Ох, и досталось мне тогда! От всех досталось!
А второй случай, окончательно определивший будущую профессию, произошел через год. Увидев идущих к дому бабушку с ма, я высунулся в окно девятого этажа, заорал им «Привет, ба, ма!» Схватил свое старое пальто, прицепил к нему брюки, привязал шапку и, набив все это подушками, снова высунулся. Ба с ма были почти у подъезда, и я снова крикнул, чтобы они подняли головы. А сам хватаю свое чучело и выбрасываю его в окно, сопровождая все это затухающим «А-аааааа!» Чучело упало рядом с бабушкой, потом бабушка упала рядом с чучелом, но ма уже проходила такое, и быстро вернула бабушку в строй, объяснив, что у внука ее не все дома, и с головой просто беда.
Тогда мне тоже влетело! От всех!
Эти два случая и определили мою судьбу. Сейчас я работаю с полицией - нет, не полицейский, но помогаю им с расследованием убийств. Скажем, идет следствие по делу о каком-нибудь жестоком и запутанном убийстве, вот меня и вызывают, жертву изображать. Для наглядности, так сказать. Сам полковник Емелин, в прошлом знаменитый следователь, не раз говорил мне:
- Лучше тебя, Боря, никого в этом деле нет! Так натурально муки жертв изображаешь, что порой мне кажется, а не ты ли, сукин сын, их убил…