Гамаюн

бутерброд с кусочком куриной, то есть тоже птичьей ветчины.
Видимо, это её оскорбило.
–Ой…я не подумал. Я…мы, люди, едим животных и птиц. Но не таких как ты! Тебя не съедят! Что ты вообще ешь? Скажи, я принесу, – умолял Альбер, но Гамаюн повернулась к нему птичьей спиной и не реагировала. – Может, воды? Рыбки? Что ты ешь? Эй…
Бесполезно. Через четверть часа пустых уговоров Альбер не получил никакого результата и сказал, обозлившись:
–Уверен, ты на вкус такая же курица! Захочешь жрать – скажешь!
И проследовал с абсолютным спокойствием за выделенный ему стол, где ещё полчаса раскладывал на лабораторном компьютере пасьянс, не владея никакими другими программами. Все эти полчаса он не поворачивался к клетке, хотя чувствовал на спине своей взгляд.
Расчёт оказался верным. Но не то, чтобы эстетичным. В затылок Альбера прилетела поильная миска, забытая или нарочно ли оставленная для диковинки. Попала Гамаюн метко.
–Снизошла? – обрадовался Альбер. – Ну? Чего желаете?
–Спой мне, – Гамаюн снова сидела у прутьев решётки, глядя холодно и колко на Альбера.
–Чего? – растерялся Альбер. – Не буду я…
–Я без песен умираю, – Гамаюн блеснула глазами.
Альбер чувствовал, что его, похоже, дурят, чутьё полевого сотрудника не давало ему никаких отступлений и надежд. Он видел много диковинок, но без песен ещё ни одна не умирала. Но Гамаюн верно рассчитала: по ней специалиста не было, а это означало, что Альбер будет бояться и покоряться.
–Я плохо пою, – попытался отбиться Альбер.
–Мне всё равно.
–Вот же…– Альбер выругал Шефа, но запел, очень надеясь, что никто и никогда не узнает этой позорной минуты. – М…Неприкаянный дух тревожен,
В ночной тиши покоя мне навсегда нет.
Каждый мой шаг на земле осторожен,
Иначе останется выжженный след.
Пел Альбер плохо. Гамаюн закатила глаза, но стоически дослушала куплет. Затем снова отвернулась, но ненадолго…
За следующие часы Альбер успел: преодолевая многолетний страх  почесать ей пёрышки (а как же – иначе ей неприятно!), заплести её на хвосте косичку, затем расплести её, потому что ей не понравилось, и она «может умереть от горя», принести ей воду, вылить воду, потому что ей не нравится вкус воды, принести ей газировки, затем кофе, которого она хотела попробовать и от которого, клокоча по-птичьи ещё полчаса отплёвывалась…
А ещё почитать ей сказку – «иначе я не усну и умру от бессонницы», открыть форточку – «мне не хватает воздуха», закрыть форточку – «застудишь!», включить увлажнитель воздуха – «душно», выключить увлажнитель – «мокро!» и ещё тысяча и одна поручений, из-за которых Альберу пришлось сделать уборку раза три, передвинуть стол – «угнетает мой взгляд и я могу умереть от тоски» и окончательно устать.
–Да как ты живёшь в дикой природе?! Дохлая ты курица!  Ругался Альбер, но от страха, что Гамаюн что-то может с собою сделать чисто назло ему или, что ещё хуже, в самом деле пострадать отчего-то, он-то её не знал совсем, да и никто не знал про неё толком! – выполнял все капризы.
Выполнял и молился на приезд настоящего специалиста, опасаясь за свои нервы.
–Хочу…– начала Гамаюн уже в рассветной тиши, так и не позволив Альберу сомкнуть глаз со своими придирками и карканьем-недовольством.
–Да сдохни уже! – попросил Альбер, наплевавший на весь свой страх перед птицами и прислонившийся спиной к её клети. Ноги его уже не держали. Она загоняла его абсолютно! Сидеть на каменном полу было неприятно и холодно, но встать он не мог.
–Извиниться…– спокойно закончила Гамаюн. – Мы не…
Она задумалась, подбирая слово на человеческом языке.
–Зло. Мы есть птицы-вестники.
Альбер устыдился. Неожиданные извинения его смутили.
–Да я…да ладно! Тебя заберут настоящие специалисты.
–Меня забрать! – поправила птица. – Неволя!
И указала длинным гибким крылом на прутья.
–Не могу…– признал Альбер, – знаю, что хочешь на свободу, но я не могу! Мы вас бережём.
–От кого?
–От…
«От нас» – закончил про себя Альбер, но вслух ничего не сказал и просто пожал плечами.
–Ра-аб…– прошипела Гамаюн. – Прощай!
Альбер не понял и в испуге обернулся на неё, но самое страшное мгновение и предположение не оправдались.  Вместо этого просто открылась дверь и на пороге возник довольный Шеф, а рядом с ним сухопарый человек со слащавым выражением на лице и масляными глазками.
–О…– Альбер не нашёл сил, чтобы подняться с пола, – здравствуй, Шеф! Куда теперь?
–За Змеиной Девой! – обрадовал Шеф и повернулся к гостю, – это наш лучший сотрудник – Альбер. Именно он присматривал за теперь вашим образцом. Профессор, вы понимаете, у нас просто…
–Да-да… – профессор великодушно махнул рукою, Шеф его не интересовал, он разглядывал заползающую в угол Гамаюн, – у вас взрослый образец! Это большая редкость! Как вам удалось настичь эту тварь?
–Да не тварь! – обозлился Альбер, поднимаясь. От злости у него прибавилось сил. – Она просто…
–Альбер! – окликнул Шеф, за спиной профессора делая своему сотруднику страшные глаза, – вы устали!  Спасибо вам за помощь, можете идти.
Вот так. пошёл вон. Не нужен. И никто не вспомнит про него и Гамаюн. И эта долгая ночь, заменившая обещанную пару суток – единственное, что будет в памяти Альбера.
Ну и пожалуйста!
Альбер дёрнул плечом:
–Как угодно. Только осторожней, профессор! Птичка говорлива!
–В каком смысле? – недоумённо воззрился профессор. – Гамаюн?
–То петь заставляет, то расчёсывать, – поделился Альбер со странным чувством обиды на себя и Шефа.
Профессор растерялся. Его растерянность была даже смешной. Ещё мгновение назад какой-то городской слащавый сноб, а теперь…
–Гамаюн, молодой человек, не говорят! – весомо ответил профессор, собравшись с духом.  – Они немы!
–Он так шутит! – поспешил заверить Шеф, и ловко выпихнул обалдевшего Альбера за дверь. Альбер не сопротивлялся, но в изумлении обернулся на клеть, и поклясться мог, что Гамаюн ему подмигнула.
В коридоре, глядя в закрытую перед собою дверь, за которой осталась «немая» Гамаюн, Альбер пришёл к выводу, что он всё-таки ненавидит птиц. Придя же к этому выводу, вдруг весело улыбнулся и даже рассмеялся: обдурила!
Уже в хорошем настроении он покинул Центр – следовало выспаться перед Амазонией.