Чердак

Чердак 

Я живу на чердаке. Точнее говоря, это не чердак, а квартира на чердаке в старом многоэтажном доме. Когда-то это был настоящий чердак, но уже давно его отдали под квартиру –  мне она досталась по наследству. Жить здесь было не очень-то удобно: зимой крыша промерзала, летом раскалялась, а когда шёл дождь, было ощущение, что сидишь внутри барабана. Однако современные технологии делают чудеса: правда, ремонт влетел мне в копеечку, зато отсюда открывается потрясающий вид на город.
Чуть было не сказал «буквально потрясающий вид», но вовремя спохватился. Это «буквально» стало заразительным, применяемым к месту и не к месту. «Буквально» означает именно так как сказано, слово в слово, поэтому когда я читаю в газете, как зрительный зал «буквально взорвался от аплодисментов», это следует понимать, что он действительно взорвался. А когда по телевизору рассказывают, что некий политический деятель «буквально потерял лицо», передо мной предстаёт страшная картина, похожая на фильм ужасов. 
Но хватит ворчать, к старости я становлюсь брюзгой. Итак, о моём чердаке. В  сущности, это надстройка центрального подъезда; для чего она была сделана, мне неизвестно, но квартира получилась уютная: в ней две комнаты, одна совсем маленькая, другая побольше, крохотная прихожая с санузлом и отсек под кухню. Из большой комнаты есть выход на небольшую открытую площадку, которую я называю верандой.
Я живу здесь один: почему так получилось, рассказывать долго и неинтересно. Я привык к одиночеству, я люблю одиночество. В одиночестве ты остаёшься наедине с миром. Правы были отшельники, уходившие в пустыню: только в одиночестве ты можешь увидеть всю полноту мира – того, что окружает тебя, и того, что у тебя  в душе. Одиночество требует мужества, мужество и одиночество – одного рода; женственность – другого рода, женственность и одиночество несовместимы.
Я люблю одиночество, но иногда мне хочется общения. Чаще всего достаточно переброситься парой слов со случайными людьми, но иной раз возникает желание чего-то большего, тогда я приглашаю к себе друзей. Конечно, мы не друзья, если говорить о настоящей дружбе, но нам приятно видеться, если наши встречи происходят не слишком часто.
Темы наших бесед достигают иногда заоблачных вершин, но неизменно возвращаются на землю, хотя бы потому что среди нас есть женщины. Женщины – земные существа и не могут долго жить на небе; в этом парадокс женской натуры, любящей всё возвышенное, но твёрдо стоящей на земной почве. Из-за этого среди женщин так мало философов: не больше десятка от сотворения мира до наших дней.
Однако пора представить моих приятелей. Начну по старшинству – от старых к молодым. Первым надо назвать Сигурда; несмотря на своё скандинавское имя, он  русский. Долгие годы работал адвокатом, потом ушёл на покой, но время от времени занимается делами. Продолжительная адвокатская практика напрочь лишила его веры в людей: он выслушал столько лжи, навидался таких гадостей и подлостей, что стал отъявленным циником. Его ничем нельзя смутить, ничем затронуть: ко всему на свете он относится с язвительной усмешкой. Его суждения часто шокируют, но по большой части он оказывается прав.
Следующей идёт его подруга Ида. Это дама бальзаковского возраста – раньше под этим понимали немного за тридцать, может быть, ближе к сорока годам, теперь бальзаковский возраст значительно сместился в большую сторону. У Иды есть взрослая дочь, но мужа нет; Сигурд два раза был женат и развёлся, всех своих детей он давно переженил или выдал замуж. Какие у него отношения с Идой я не знаю: по виду они друзья, но иногда мне кажется, что не просто друзья.
Третий по старшинству (не считая меня, я всего лишь немногим моложе Сигурда) – молодой человек, которого мы зовём Веней: как его полное имя, Вениамин или Венедикт, мне не известно. Обращение «молодой человек» принято у нас в стране и к беззаботным шестнадцатилетним юношам и к обременённым семьёй зрелым мужам – всё зависит от внешнего впечатления. Вене лет тридцать пять, наверное, и у него есть жена. По виду он  типичный интеллигент-очкарик, а по характеру – неплохой парень, отзывчивый и не обидчивый. Он помощник Сигурда, что-то вроде секретаря и камердинера одновременно. Сигурд держит его в чёрном теле, порой откровенно помыкая Веней, однако, с другой стороны, покровительствует ему, обеспечивая хорошо оплачиваемой работой и полезными связями.
Далее следует Аглая: она пришла к нам как-то вместе с Веней и с тех пор приходит постоянно. Аглая крепко взяла его в оборот, не смущаясь тем, что он женат. Это энергичная, самоуверенная и бесцеремонная девушка: мне очень не нравятся её не терпящие возражений сентенции и выставляемая напоказ привязанность к Вене – моя квартира не дом свиданий, в конце концов. В стародавние времена я бы отказал Аглае от дома, но нынче это не принято, – эх, куда вы подевались, нормы этикета!
Последняя наша приятельница – Варя, подружка Аглаи. Я не понимаю, как могут дружить столь разные по характеру девушки: Варя тихая и скромная; она больше слушает, чем говорит, а когда говорит, это выходит у неё просто и умно, без потуг на оригинальность и исключительность своего мнения. С некоторых пор я замечаю в себе стремление привлечь её внимание: многое из того, что я говорю, предназначено ей. Избави, господи, увлечься на старости лет, а уж тем более, когда такая огромная разница в возрасте! Я живу один и этим счастлив, – и всё же я с нетерпением жду прихода Вари и мне приятно её общество.
***
На нашу очередную встречу первым пришёл, как всегда, Сигурд. Он приходит точно к назначенному времени; точность, как известно, вежливость королей, а лучше сказать, вежливость по-королевски. Какие бы ни были причины для опоздания, опаздывать неприлично – приличные люди не опаздывают.
Сигурд в высшей степени приличный человек, он приличен во всём: в поведении, одежде, в подчёркнуто вежливом тоне разговора. Сигурд вежлив даже с теми, кто понятия не имеет о вежливости; я ни разу не слышал, чтобы он употребил хоть одно грубое слово. Он ко всем обращается на «вы», невзирая на положение и возраст, исключение составляют только близкие знакомые. Конечно, его вежливость происходит не от уважения к людям, а, наоборот, от крайнего презрения к ним: вежливость – это стена, которой он отгораживается от презираемого им мира людей. Он так умело выстраивает эту стену, что преодолеть её невозможно: в любых обстоятельствах он спокоен, выдержан, холодно-ироничен. Я завидую его выдержке, мне не хватает этого ценного качества.
– Прими к столу, – поздоровавшись, Сигурд подал мне бутылку красного вина и пакет с закусками. – Вино – кларет из Бордо, аппелласьон, то есть защищённый и проверенный.
– Ты у нас единственный настоящий ценитель вина, а мы вряд ли отличим проверенное от непроверенного, – ответил я.
– Нельзя покупать подделки, – сказал он. – Если нет денег на дорогой оригинал, купи что-нибудь дешёвое, но тоже оригинальное. Подделки – фальшь; стоит лишь начать фальшивить, как потом трудно будет обойтись без фальши.
– Не стану спорить, – согласился я. – Проходи в комнату.
– Руки вначале помою, – он отправился в ванную.
Не успели мы усесться, как раздался звонок в дверь.
– Это Ида. Обещала не опаздывать, но опоздала. Как верить людям?  – сказал Сигурд с усмешкой.
Он не ошибся: я открыл дверь, и там была Ида.
– Добрый день! Я опоздала? – виновато проговорила она.
– Всего на пять минут, это не считается, – ответил я.
– Неправда, всё считается! – послышался из комнаты голос Сигурда. – В британской службе курьерских поездов за сто пятьдесят лет работы было всего одно опоздание – во время войны, когда бомба упала на рельсы. В наше необязательное время поезд, опоздавший на десять минут, стали считать в Британии прибывшим вовремя, однако это вызвало взрыв возмущения общественности, и теперь допустимое опоздание сократили до одной минуты, хотя и такое допущение вызывает протесты.
– Мы не в Британии, у нас точность не в почёте, – возразил я. – У нас даже высокие должностные лица опаздывают.
– И это весьма печально! – откликнулся Сигурд. – Доколе мы будем щи лаптями хлебать?
– Может, вы разрешите мне войти? – спросила Ида с улыбкой.
– Да, входите! – спохватился я. – А молодёжи нашей ещё нет.
– Веню я отослал по важному делу, он приедет позже, – сообщил Сигурд. – Насчёт девиц не знаю, но полагаю, что они опоздают, как обычно.
– Подождём, мы никуда не торопимся, – примирительно сказал я.
– Давайте я помогу вам еду приготовить, – предложила Ида. – Я принесла кое-чего.
– Ты очень любезна, – ответил за меня Сигурд. – Если бы не опаздывала, цены бы тебе не было.
– …Пятнадцать минут опоздания, – сказал он, когда раздался следующий звонок в дверь, и я пошёл открывать. – По нашим меркам – всего ничего. Если это Аглая, она даже не извинится.
В дверях стояла Варя со смущённым выражением лица:
– Здравствуйте! Извините, что я опоздала. Мы договорились встретиться с Аглаей, но она так и не пришла.
Моё сердце радостно стукнуло при виде Вари. «Вот ещё, глупости какие!» – подумал я, совсем как сказочный король в «Золушке», а вслух произнёс:
–Здравствуйте, проходите! Кроме Аглаи нет Вени, он задерживается по делам, так что вы, можно сказать, не опоздали.
– Ну, что я говорил? – расхохотался Сигурд.
– Здравствуйте, – поздоровалась Варя и с ним, краснея и явно не понимая, чему он смеётся.
– О, как мило вы покраснели! – сказал он ей. – Ладно уж, не смущайтесь, просто мы только что вспоминали добрым словом вашу подругу, её манеру вечно приходить с опозданием.
– Добрый день, Варенька! – из кухни вышла Ида. – Не обращайте внимания: мужчины – народ грубый и бестактный. Идите ко мне в помощницы, я не дам вас в обиду.
– Нет ничего труднее, чем обидеть женщину: она обижается лишь тогда, когда хочет обидеться, – сказал Сигурд. – Обида – один из видов оружия женщины.
– Вы сами создали такой мир, где нельзя прожить без оружия, – возразила Ида. – И это верно во всех смыслах.
– И всё же женщина должна быть женщиной, а мужчина – мужчиной, – сказал Сигурд. – Бывают, как известно, отклонения и даже весьма удачные, но это отклонения.
***
…Прошло около часа, когда снова кто-то позвонил в дверь.
– Наконец-то! – сказал Сигурд. – Это Веня, надо полагать.
Он не ошибся, это был Веня.
– Всё исполнил? – спросил Сигурд.
– Не совсем, – загадочно ответил Веня.
– Что значит «не совсем»? – возмутился Сигурд. – Дело или сделано, или нет.
– Первую бумажку я получил, а вторую нет, – пояснил Веня. – Женщина, которая должна была её выдать, так и не приехала. Прислала сообщение, что возникли проблемы с машиной.
– Врёт, – уверенно сказал Сигурд. – За что я ей плачу? – и ведь не маленькие деньги.
– Что случилось? – в комнату вошла Ида.
– Ничего серьёзного. У меня сейчас дело о наследстве, знакомые попросили взяться: вот, собираем бумаги, – сказал Сигурд. – До чего я не люблю такие дела, кто бы знал! Родные люди грызутся друг с другом, как взбесившиеся собаки. Где ты, великий Франсиско Гойя? Видел бы эти отвратительные рожи, непременно вставил бы в свои «капричос».
– Вряд ли, это старо, как мир, – возразил я.
– Зло вообще не оригинально в