Жил-был птичий двор + Гусь. Вторая часть.

                                               Жил-был птичий двор + Гусь. Вторая часть.

  «««Птица не имела ответов на вопрос - «нахрена забирать корма у соседа, который вчера еще был другом»? И она покорно ждала команды Гуся «на абордаж», чтобы бесславно погибнуть или завоевать кровью корма, которые всегда были …….доступными и очень вкусными.»»»


  Так закончилась первая часть рассказа о том, что произошло с птичником, который ранее процветал и все в нем были счастливы.

- Так просто забор не возьмем. Будем окапываться! - скомандовал Гусь.
  В отличии от других птиц, он своей тупой головой уже осознавал бесперспективность будущего плана – штурмом брать забор соседа, на котором красовалась табличка «Там враг». Потому, что забор был высокий и там работала пара крепких мужиков, которые могли разогнать этот птичник к чертовой матери, за пару минут, если бы захотели. Но им было все равно: они чего-то делали свое - отгружали корма, принимали грузы, громко смеялись, а на птицу иногда поглядывали через забор и говорили: «С ума сошли?»
- Мы будем защищать свою независимость, - пыталась мямлить пьяная скотина Гусь.
- От кого? – добродушно улыбались мужики из-за забора.
- От вас!
- Ну-ну, давайте. Дурачье, - и уходили по своим делам.
Птичник работал днем и ночью – рыл окопы. От этой работы перестали нестись наседки, перепелки теряли сознание, а остальная птица так исхудала, что кроме глаз у неё не было ничего живого. Из-за издевательства над собою, птица начала забывать птичий язык и пользовалась только остатками словарного запаса, который приблизительно так звучал: враг, хочу кушать, пнх, дорого стоит, мало денег, еще не умер птичник, птичник превыше всего, встать, строиться выходи. Было еще что-то, но смысл вы поняли – птичник окончательно деградировал.

- С дураками мы далеко пойдем! – радовалась за птичник Собака с «третьего» двора.
- Ес! Гуд! Да, конечно! Как скажите! – отвечал Гусь, когда к нему приезжали с инспекцией собаки.
  И пока птицы занимался рытьем окопов, собаки сворой налетели на птичник и на каждый домик повесили таблички: «Собственность «третьего» двора», прикрепив еще и буквы A, B, F и D. А на птичий вопрос «зачем» или «что у нас происходит?», Гусь всем отвечал «идет инвентаризация», не договаривая главного – произошел отжим птичьего двора на вечное пользование.
  За всей этой картиной наблюдали мужики из другого двора, который еще вчера был родным для птичника, но сделать они ничего не могли – птичник объявил их врагами! Мужики понимали, что происходит на самом деле и удивлялись, почему птицы ни черта не понимали – ведь их, за их же счет ограбили!
  Но разве можно было об этом догадаться птицам, если каждый день им трещали со всех сторон Сороки, что «враг за забором, а друг в «третьем» дворе». Птицы от голода верили всем, кому разрешали говорить, а на свои мысли у них времени не оставалось – они тупо рыли окопы. Рыли они все, что можно было рыть – рылись они в истории происхождения птиц, рыли сами себе могилы, рыли норы под своими бывшими домиками, рылись в мозгах прохожих, детей, родственников и друзей. Дошло до того, что они заочно приписали себя к «третьему» двору и уже начали отказываться от своих домиков – зачем они нужны, если у всех в головах звучало «наш путь в «третий» двор».

- Одурманивание прошло качественно, все идет по плану! – докладывали подчиненные Собаке.
- Вот и отлично. Они еще живые, птицы? Как закончат рыть окопы, приведете ко мне Гуся, - радовалась своим успехам Собака.
  Пьяную скотину Гуся в нужный день привели к «третьему» двору – дали опохмелиться, побрили и доставили пред ясны очи самой Собаке.
- Докладывай, сволочь, почему затянул работы на рытье окопов?! – грозно рявкнула псина.
- Я не хотел вас обидеть по срокам, госпожа. Мы все равно справились с задачей, что прикажете дальше делать?

  В аля-птичник Гусь возвращался понурым, потому что перспективы у птичника не было никакой – либо сдохнуть, либо остаться на вечно в рабстве у Собаки. Когда Гусь пришел и сел на свою койку в общежитии, он налил водки и начал вспоминать прошлую жизнь, которая была у всех птиц до рытья окопов - она была просто спокойной и сытой.
  Первая бутылка не взяла Гуся и он продолжил беседу с второй: «Какого хрена я повелся на уловки Собаки из «третьего» двора? У нас же все было!! А я еще и музыку писал, стихи сочинял, по бабам бегал – чего мне не хватало? Зачем я обгадил Петушка-гребешка и сам записался в начальники? А, вспомнил: мне много денег пообещали, но дали всего доллар, а остальные потом. Так у меня и раньше всегда был доллар в кармане, что я выиграл? Большая часть птицы разбежалась, кто куда, а передохло сколько? Страшно представить! Мы стали лучше кушать? – нет, теперь еще и должны за еду. Наседки не несутся, индюки погрязли в воровстве и не хотят работать – искоса смотрят на меня, уже сговорились наверно, при случае могут и замочить. Да, водки у меня теперь залейся, но стихов и музыки я больше не пишу – только матерюсь, без мата и ступнуть не могу. На кого я стал похож?»
  Гусь долго рассматривал себя в зеркале и почему-то ему захотелось, чтобы его пожалели, как в детстве. Он вспомнил старых друзей, родителей, родственников, но сверху прозвучал странный голос: «Ты теперь один! Навсегда один!»  Гусю стало страшно, и он вышел на улицу покурить.
  За забором звучали знакомые голоса мужиков, с которыми он не так давно играл в карты, шахматы, а они его угощали копченым лососем и кормили икрой. Звучала и песня «Кто виноват» группы Воскресенье, которая теперь считалась на птичнике вражеской. И Гусь вспомнил, как вместе с этими мужиками ходили на танцы, а под гармонь пели песни на лавочке, поглядывая на девчонок. И тогда никто из его компании не делил, кто Гусь - кто мужик, кто правильный - кто не правильный, тогда всем было хорошо, и понятно, что будет завтра. 

  Завтра, - задумчиво произнес Гусь, в надежде, что завтра он еще увидит вечерний закат. А сегодня надо было пить, пить много и ничем не закусывать, потому что становилось страшно от того, что может быть завтра.


                                С уважением ко всем читателям    Никита Антонович.