2.
Нико ничуть не преувеличил: вид с галереи открывался великолепный.
Сверху, с высоты почти птичьего полёта, старая, - дореволюционной застройки дома, нижняя часть кирпичная, второй этаж из кругляка, - часть города медленно перетекала в загородную пустошь. Широкое поле с хаотично росшими берёзовыми и смешанными рощицами – излюбленное место отдыха горожан. Была и речка-речушка, неширокая, метров пять-шесть. Она носила гордое название Большая, что вероятно когда-то и впрямь соответствовало этому слову. Нынче же судоходство представлено прогулочными лодками, их брали на прокат и семейные пары, и влюблённые парочки, последние в своих путешествиях заплывали подальше от лишних глаз и изучали цветочно-узорный покров берегов. Часть пологого берега облагородили и засыпали песком, в жаркие дни там места не было яблоку упасть, оборот избитый, но верный.
А в перспективе – дальние дали терялись-таяли в сказочно-сиреневой дымке, растворяясь в белой линии облаков на горизонте.
Иван Семёныч молча поблагодарил школьного друга всем сердцем и душой, внутри и впрямь что-то приятно шевельнулось-заволновалось, не больно кольнуло забытым воспоминанием из детства.
Медленно, с наслаждением, Иван Семёныч втянул носом воздух. В груди приятно посвежело. Здесь, откуда птицы берут начало полёта, воздух оказался невероятно чист и свеж. Отчаянно пах поздней осенью, примёрзшей к земле опавшей жухлой листвой с нотками лёгкого морозца и влажного снега.
Иван Семёныч скосил глаза – Нико лучился от восторга, вытянулся струной, привстал на носки, крепко взявшись за холодный никелированный поручень.
- Я тебе говорил, да, как здесь здорово! – Нико по привычке старательно копировал грузинский акцент.
- Слов нет, - откликнулся Иван Семёныч коротко, долго говорить лень, настолько было ему хорошо.
- Красота, да?
- Лепота – звучит лучше.
- Не спорю, может и лучше, но у нас грузин обострённое восприятие красоты во всём, в чём она проявляется.
Иван Семёныч подумал, как ловко друг встраивает якобы своё грузинское происхождение, копируя даже акцент, упирая внимание на это слушателя.
Это не мешало Ивану Семёнычу, он достоверно знал, Николай происходил родом откуда-то из русской глубинки, как пел любимый бард, «только русские в родне, если кто и влез … так и тот татарин». Грузин даже отдалённо не наблюдалось. Но Коля в средних классах школы вбил себе в голову, что у него наличествует грузинская кровь и от этой линии уверенно не отходил всю последующую жизнь.
Об обострении чувств и восприятии, тему скользкую, Иван Семёныч развивать не захотел, хватило высказанного откровения друга. Словно лодку в штормовом море несло Нико, увлекая дальше и дальше от покинутых берегов.
- Да никто больше в мире… Да что там…
- Во вселенной, - съязвил Иван Семёныч, но Нико не услышал.
- … ну, кроме что, итальянцев, народ тоже темпераментный, чувствительный, жгучий… Увлёкся… - Нико вдруг остановился.
«Вот и ладно, - подумал Иван Семёныч, - но это репетиция», - и оказался прав.
Воображение Нико расширялось по мере углубления в тему. Внезапно он простёр руку в направлении горизонта и торжественно произнёс:
- Слышишь, Вано, ты обязательно слышишь…
Иван Семёныч напряг слух, кроме шума ветра, переклички клаксонов, неразборчивого гула вентиляции он не разобрал. И промолчал.
- Вано, неужели ты оглох? В самом деле, не слышишь?
Иван Семёныч внимательно посмотрел на друга.
- И не видишь?
Иван Семёныч пожал плечами.
- А я вот вижу холмы Грузии любимой, там, далеко пролегают они, за линией горизонта, холмы с заснеженными вершинами. Ты их точно не видишь?
- Нет.
- Жаль. Я – вижу. Сердце моё трепетно бьётся, вижу горы и слышу шум Арагви, что протекает…
Тут только до Ивана Семёныча дошло: Нико на свой лад преподносит свою версию стихотворения классика.
- Сейчас выпьем, - сказал проникновенно Нико. – За горы Грузии, за Арагву, Куру… - глаза его слегка увлажнились. – Давненько я не был на родине предков…
- Возвращаемся в зал? – спросил Иван Семёныч.
- Нам принесут, - обыденно произнёс Нико. – Я дал указание Жану: через двадцать минут чтобы принёс стопочки с амброзией и пару чашек кофе. А вот и наш друг, стоило его помянуть.
С полотенчиком, ослепительно белым, как и улыбка, на галерею, создалось впечатление, просочился сквозь стекло двери Жан-Себастьян, держа в руке поднос с рюмками и дымящимися чашечками с ароматным напитком. Официант остановился в полушаге от друзей.
- Поставьте поднос… - начал Иван Семёныч.
Нико перебил:
- Не стоит. Выпьем быстро, проглотим кофе и продолжим любоваться видами родины, нашей прекрасной земли.
Жан-Себастьян терпеливо дождался, пока мужчины лихо расправились с виски и чуть медленнее с кофе.
- Не замёрз? – поинтересовался Иван Семёныч у официанта. – Здесь ветрено.
- Нисколько, - улыбнулся Жан-Себастьян. – Нам, русским, мороз нипочём.
- Ты – русский?! – оторопел Иван Семёныч.
- Как есть, - юноша провёл ладонью от лица к груди. – Это мои папаша с мамашей в давнюю пору своей золотой молодости приехали в Россию учиться из Конго, - сказал и бодро добавил: - Это государство в Африке.
- Сурьёзно? – протянул с юморком Нико.
- Безусловно.
- Из Конго?
- Из него самого.
- В Африке?
- Да. Я, к вашему сведению, простой русский парень из африканского Конго.
Нико рассмеялся. Открыто и задорно. Иван Семёныч едва улыбнулся.
- Представь себе, я догадался, что не из Вьетнама, - произнёс Нико важно и поставил пустую чашечку на поднос и отправил Жана-Себастьяна, снабдив напутствием: - Иди, постой русский парень из африканского Конго.
Юноша исчез таким же необъяснимым образом – просочившись через стекло.
- Слышал, Вано, из Конго! – заржал Нико не сдерживаясь. – Из Африки! А то у нас глаз нет, и мы… - он не закончил, захлебнувшись смехом.
- Парень просто хотел пошутить, - заступился за официанта Иван Семёныч.
- Хочу заверить, у него получилось, - прекратив смеяться, вполне серьёзно заявил Нико. – Так острить может только родившийся в России, - он задрал в небо палец, будто хотел в нём наделать дырок. – Более изящно и тонко, признайся, Вано, и я сам скажу без лишнего пафоса, сыпят остротами и шутят только настоящие грузины!
Одному богу известно, сколько бы развивал свой философский экспромт Нико, как бы долго ни раскрепощал своё раскрепощённое воображение, оно вместе с фантазией давненько стали безграничными, если бы не шепот. Обычный шёпот ветра. В его красивый рисунок удачно вплелись мелодичные фиоритуры, шуршащей по остывшему асфальту и тот несравненный пронизанный горьким сожалением о прошедшем лете вокализ-шёпот высохших трав. Эта полно-гармоничная структура шёпота, эмоциональной волной отразившаяся от земли, кое-где укрытой маленькими комочками подтаявшего и успевшего слегка подмёрзнуть снега, взлетевшая к небу по экспансии с интенсивностью набирающего высоту военного самолёта.
Этот шёпот, приникший к стеклянному фасаду ТЦ «Аполлон», этот шёпот, проникший через защитную мембрану стен здания заставил прийти в движение стены и перекрытия.
Эти ощутимые перемены почувствовали и школьные друзья.
В нешуточном переполохе, охватившем посетителей и персонал «Аполлона», бывших в одном шаге от паники, друзья уловили и почувствовали нечто иное. Безусловно, страх не испытывает только дурак, здоровый человек реагирует на него адекватно с точки зрения индивидуальных характеристик психики.
Оказалось, у друзей с последним был полный порядок. Что говорить, каждый по отдельности немного струхнул. Присел, схватившись за никелированный поручень, быстро повёл вокруг настороженным взглядом. Уже затем с улыбкой на пол-лица каждый отдельно выпрямился, похлопал ладонями, ими же отряхнул с брюк и с курток несуществующие пылинки и с благопристойными взорами уставились друг на друга.
«Аполлон» внутри ещё гудел. Был то по преимуществую людской гул. Нестройные голоса вопрошали всесведущего кого-то, мол, а что это за чепуховина тут на ровном месте приключилась, почему не объявили, не объяснили, не предупредили, не дали знать и так далее, по заведённой привычке, если что и делать хорошо, так это после драки махать кулаками.
Вскоре ропот улёгся. Так как за первым толчком не последовало следующих. Сразу же возникли на пустом месте версии, гипотезы, предположения: это отголосок какой-то далёкой техногенной катастрофы, ослабевшая ударная волна от гигантского цунами, обрушившегося на густонаселённые острова в Тихом океане; всплывали тающей на гребнях волн пеной домыслы, о которых серьёзные люди говорить не будут по причине выпестованного хорошего вкуса и приличного воспитания, а несерьёзные задумываться всерьёз как-то не спешат, в силу менталитета, облепленные ежедневными заботами и погрязши в рутине.
Только наверху на галерее обоим друзьям пришло в голову одно и то же. Высказаться они не успели. Вездесущий улыбающийся Жан-Себастьян, чёрный русский парень из африканского Конго, проявил чудеса изворотливости и пронырливости, пройдя сквозь толстое стекло дверей, чему, честно говоря, позавидовали бы лютой завистью Кио и Копперфильд, не помянем ближе к вечеру прочих фокусников, престидижитаторов, фальсификаторов и просто жуликов и аферистов, зарабатывающих свой нехитрый хлеб хитрым трудом.
Как и в предыдущий раз, на подносе исходили ароматом чашечки кофе, таинственным внутренним жёлто-янтарным огнём горели рюмки с виски, рядом гармонично присутствовали блюдце с канапе и две бутылочки минеральной воды известной в буржуазно-европейском мире марки.
- Ты как… - Нико не договорил.
Масляно улыбаясь всеми, не изъеденными пошлым кариесом и прочими стоматологическими хворями, зубами, Жан-Себастьян проговорил, с тою же безупречностью в речи:
- Уместно было бы сказать, как говорил персонаж моего любимого фильма «стреляли». Но всё произошедшее не имеет к стрельбе отношения, всё намного проще и обыденно. Земля встряхнулась. Так бывает. Человеческая натура склонна мистифицировать всё, что не укладывается в его мировоззрение. Я же, напрочь лишённый мистицизма, человек скушный (он сказал не «скучный», а – скушный; как же, чёрный русский парень из африканского Конго не может сказать иначе, тогда какой же русский! – отметили про себя и Нико и Иван Семёныч), самой заурядной профессии, лишённой всякого романтизма, решил проявить смекалку, решив справедливо, что после сего неприятного мелкого природного инцидента, господа возжелают тряхнуть стариной и трахнуть по рюмочке замечательного шотландского напитка, запив кофе или закусив канапе.
Нико с восхищением слушал официанта.
Иван Семёныч слова юноши пропустил через призму недоверчивости, что вполне присуще человеку, отягощённому прожитыми летами с лёгкой патиной жизненного здорового цинизма.
- Вах! – радостно разразился Нико и посмотрел на друга. – Каков, а? герой! Он, просто-таки угадал моё желание! – Нико распростёр руки. – Кацо, дай я тебя
|
