– День-шейкер! – сквозь зубы прошипел Алмас и хлопнул в ладони. Голодный как собака, появившийся ровнёхонько к ужину. – Не вздрагивай, старик. Я не рискую сегодня к тебе прикасаться! Ура, старик?
Алмас нашёл валютную заначку, но чуть было не попался в медвежий капкан, обшаривая чей-то трёхэтажный особняк. Перед отъездом хозяева оставили подарочек для незваных гостей… Это было сильно…
– Ура, – согласился Думитру, – правда, я не понял тебя.
Шейкером Алмас называл такие дни, когда звёзды не сошлись, а взболтались. Вроде, удача крутится возле, но цена кусается. На скорости шейкера, сцуко: суета-дичь-бредятина и не притормозить.
– Весёлый слинял в такой день.
– Кто? – Думитру включил дурачка, надеясь что-то разузнать в невзначай, без прямых вопросов. Его надежды оправдались.
Алмас довольно-таки часто упоминал эту кличку, старик всегда представлял её обладателя укуренным, испорченным подростком в татуировках.
– Весёлый Роджер… Его и на фотках-то, на видосе-то нигде не осталось. Не любил он этого. И то сказать, понятно почему, с ним в детстве что-то страшное произошло. Ведь он сначала в дурку к нам, имбицилам поступил, как невменяемый. Когда опомнился, в детдом перевели, полный сирота. Весёлый... Ржал конём.
Волосы на нём не росли и мясо тоже. Лысый как колено, тощий как скелет парень, но дерзкий. Расписной – забитый целиком, даже на морде татухи. Он их прибавлял с любых денег, еду покупал на то, что оставалось. По понятиям малолетние бандиты не жили, но Весёлый имел уважение к воровскому.
***
Алмас проснулся в то утро от копчёно-вяленого рыбного запаха, пропитавшего его комнатушку. Ничего так, аппетитно… Вопрос: откуда?..
– Ах, ты ж гад, Весёлый, ну, ты и гад!
На газетке лежали несколько купюр, горка вяленых и копчёных рыбин. Сушёная вобла торчала, прищемленная в двери с пятью новыми замками. Алмас их накануне так долго прикручивал, рассчитывая, что вот, по советам из интернета, закроет все замки по-разному, на разное число оборотов и никто не сможет вскрыть. Ужасно хотелось жить от братской гопши отдельно, ещё на шаг, ещё на дверь обособиться. Наив! Бродяжья душа Весёлого такого вынести не могла… Вскрыл и рыбкой подоткнул…
Алмас убрал с денег леща. На пропитавшейся жиром газете открылся гороскоп: «Сегодня вас ждёт большая удача!» Какой именно астрологический знак? Оторвано. Рядом записка ему маркером: вскрытый замок, рыдающий смайл, квадрат, обозначающий рынок и крестик, указывающий место на рынке. Место торговца рыбой, к которому Алмас со товарищи должны стать доярами и крышей. Прозрачный намёк: иди, сорок-баро договаривайся окончательно, мы его так предварительно чуток прощупали.
– Ранние пташки…
Рыба — это, конечно, хорошо, но к ней не было даже хлеба или сушек. Чайник холодного кипятка с одним тараканом внутри, дохлым. Алмас выловил таракана. Подумал и вылил воду из окна. Пожрать можно сейчас, а пива попить в дороге.
***
На лестнице никого, на дворе тоже. Пришла эсэмэска, что все в заброшке над оврагом. У них заказ кого-то поручить. Обычное дело, без него разберутся. Алмас не насторожился, ведь гороскоп обещал кому-то большую удачу. Ясное дело – ему!
Идти было далеко: посёлок насквозь и элитку, мощёную улицу с каменными коттеджами, с дорогими магазинами. Такси не хотел брать, задрали со своим сплетнями. Возмутишься, откроешь рот – переврут потом, аж скулы сводит.
Пустынное шоссе. Жгучее солнце разгорающегося утра. Навстречу Алмасу пролетело пять чёрных мерсов нос в хвост. И тут не насторожился. Рассеяно отметил: ишь ты, каким ветром занесло?
На рынке о мзде Алмас договорился легко. Интернат-детдом – это много покупателей. Торговец сам рыбак, вялит и коптит сам. Довольный тем, что он практически бизнесмен, а не обычный вымогатель, Алмас тут же свернул в бутик под названием «Бутик!» и купил новые штаны. Что на него нашло? Зачем он купил это брезентовое убожество с отливом в сине-зелёный металлик, это чудовище провинциальной моды?! Штаны была на таком пике популярности, на который взлетают разве что игрушки с героями детских мультиков. Алмас бросил старые джинсы там же в кабинке, в новых ушёл.
Обратный путь всегда скучнее. Сорок-баро взопрел и проклял всё на свете. Штаны не гнулись. Штаны сами держали ремень. Они не пропускали воздух. Если в карманы положить по картофелине, спекутся на полпути. Без футболки лучше не стало. Сгоревший по пояс, блистающий зеленью жука при каждом шаге, Алмас был похож на человека из светофора, у которого раздвоение личности: сверху красный-стоп, снизу зелёный-иди. День-шейкер, проклятье!
***
Вскоре Алмас отвлёкся от штанов, становилось жарко теперь не от солнышка… К нему на телефон посыпались феерические голосовухи и эсэмэски. Начиная с первой, лаконично излагавшей заказ: «анал кроме не портить». В трёх словах уже ощущалось некоторое противоречие… Ну, предположим… Дальше: «отбой, сорвалось». Дальше от Жеребца: «племя. – супер!!!», «слюнки текут!». Дальше неуверенное: «Такчо берём или нет? походу жмурик намечается» Какое племя? Клиентов много? Племенной кто? «Можешь неторопиться Уехали». Дальше много от братвы: «Сорокбаро ты где!? Возвращайся!! а? Сдириснул чтоли??? соскочил так понимать??? Тут нам всем походу анал!! не кроме портить!!!» И тут Алмас понял, что… – день-шейкер! У него всё это время были запрещены входящие.
Сорок-баро набрал Весёлого и тот рассказал ему нетривиальную загогулину…
Пять чёрных мерсов ехали по их души. Заказ был от очень серьёзных людей. От папика, который знать не знал, что делается тут, на его малой родине и не интересовался. Суть была лишь в том, чтобы выкинуть строптивую девчонку в самом криповом, жестяном антураже, и забрать, когда поумнеет. В представлении заказчика – через пять минут. Пятью минутами не обошлось, хотя менее строптивой девчонки Алмас не встречал. Идиот не способен отличить упрямство от шока, от ступора? Необычным было её появление в жизни дяди, если не врут, ведь он из этих мест родом… «Племя» из эсэмэски — это племянница, хуже того – его дочь от родной сестры. Двойное кровосмешение? Больше ада! Дядя-папа никак не участвовал в их жизни до смерти матери. Появился, когда дочери исполнилось двадцать два, и обомлел… А дальше Весёлый, перемежая матом, выдал куплет с урока музыки. Вот уж по возрасту младшеклассникам русскими-народными песнями мозг вытравливали! Исходно такой куплет:
«Видно ты, жена, хорошо жила.
Хорошо жила – не состарилась…»
А в ответ с крыльца говорит она
Говорит, сама горько плачется:
«Не жена твоя я законная,
А я дочь твоя, дочь сиротская».
Дочь-племянница оказалась поразительно похожа на свою мать! Дядя воспылал. Ещё бы, словно двадцать лет назад отмотались, любовь…
Начало было вполне себе – с подарками, путешествиями, с заграничным шиком, ну, типа, отцовская забота, хе-хе... Но едва дошло до койки, девочка его недвусмысленно… можно ли сказать отшила, если она совсем дитя? Не поняла… Затем поняла и решилась уйти.
Святая простота: она вообразила, что может уйти! Дядя озверел. Дядя был в полном невменозе! Нет, силой трахнуть, хоть сейчас, но он-то губу раскатал на молодую жену, на любящую супругу! Такую лапочку, чтобы легла под него и не вставала, чтобы даже мысли не имела одно слово против сказать! Что он маньяк какой-нибудь, в подвале её держать?! Единственная поправка: без детей. Второго кровосмесительного поколения дядя не хотел, и абсолютно не понял, почему его порыв к анальному браку встречает такое резкое: нет! Это же ради твоего блага! Что значит нет?!
Алмас убился фейспалмом. Угукнул, выключил телефон, и холодная тень пробежала: как-то не вовремя что ли? Весёлый ждал от него какой-то другой реакции?..
Трёхэтажная заброшка бетонным кубом продавила дальнюю стену оврага. Когда-то дом культуры. Парадная лестница осталась без перилл, что делало её ещё шире. Пологая и торжественная, такой она нравилась Алмасу.
***
«Ого… – присвистнул сорок-баро. – Ссориться с этими людьми я точно не буду и своим не позволю».
Два мерса над оврагом, два по торцам заброшки. Пятый мерс у входа. Пара десятков секьюрити. В здании раздались два выстрела.
«А надо ли туда идти?.. Чёт как-то не тянет…»
Ускорил шаг.
На углах площади, как симбионты камер наблюдения и самонаводящихся пушек, расположились четвёрками коренастые терминаторы. Тёмные очки, гарнитуры, бронники под пиджаками. За угольно-чёрные костюмы сорок-баро их немедля окрестил гаремом и усмехнулся, когда один секьюрити покосился в сторону. Через прямоугольник бывшей клумбы шустро чесала к одуванчикам
«Эх, Гюльчатай, – усмехнулся Алмас, – куда зыришь? Нельзя отвлекаться на службе».
У лестницы сорок-баро перехватили и вежливо попросили представиться более крупные чёрнопиждачные терминаторы. Подвели к машине.
В тонированном салоне было прохладно, темновато. Пахло хвоей и коньяком.
На вскидку ему был за полтинник. Крепкий, расхристанный мужчина чуть кивнул Алмасу, и тот кивнул.
«Так вот ты какой, дядя… Раз он ещё тут колобродит, значит, стрелял мимо, то есть, племянница живая».
Разговора не сложилось. Дядя всем телом пытался: сжимал в кулаке пустоту и смотрел в неё с лютой ненавистью. Он даже рот открывал, но вылетело не больше, чем:
– Шалава!!! Ведь какая шалава как мать её и ещё из себя корчит какая! В мясо, поц, слышь, без разговора если только сейчас закобенится в мясо всё без разговоров!!! Шалава! Шалавина дочь!
Она была девственницей.
Дядя плеснул на дно стопки коньяк, Алмасу не предложил, опрокинул в глотку и, вываливаясь из тачки, махнул: идём.
***
Полубегом по лестнице.
Алмас из чучела в блестящих штанах с каждой ступенькой вырастал обратно до хозяина этого места, до жилистого, мускулистого сорок-баро. Дома и стены помогают, а тут, как ни крути, его территория. Два чёрнопиджачных терминатора остановились по сторонам дверного проёма, ещё двое по ту сторону.
Бывший конференц-зал на втором этаже. Голые стены, окна без стёкол, пол в обрывках линолеума.
Ближний круг Алмаса – полтора десятка грифов на корточках. Девушка сидела в разрыве этого круга, в одиночестве, тоже у стены на полу. Без видимой необходимости она держалась за шершавую бетонную стену побелевшими пальцами. Больше не за что было держаться.
Дядя стремительно прошёл к окну, проигнорировав людей, спиной к ним остановился. Братва вопросительно и нервно, с предвкушением глянула на сорок-баро. Весёлый изучал щербинку от срикошетившей пули на остатке лепнины потолка. Стреляли боевыми. «Ты один тут человек», – подумал сорок-баро.
Дальше время потекло медленно, вязко.
***
Чего Алмас ожидал увидеть? Победительницу конкурса Мисс Вселенная? Домашняя девочка. Никак иначе подобные ей не называются. Это раз, а два – её порода, ценовая категория. У замеса была причина и веская причина.
Летнее платье с рукавами-фонариками в мелкий розовый цветок. Пломбирно-белая кожа. Она была не то, что полновата, но вся налитая, не тощая ни в одном месте. Курносая, на щеке ссадина. Рот фарфоровой куклы. Глаза круглые, как просвеченные листья кувшинок, как прудовая вода, отражали коробку бетонных стен, затопили её прозрачным ужасом. Декольте надорвано, тонкая серебряная цепочка, ложбинка между грудей округлая, мягкая. Видны оба соска,
