В городе с самого утра пахнет скошенной травой. Это потому что дворники всех мастей, молодые и старые, русские и не очень, таджики и «кажется, таджики», такими, знаете, современными, мерзко верещащими механизмами ту траву на газонах кромсают, превращая её в труху. С точки зрения крестьян, - губят. Разлетается это травяное крошево в разные стороны так, что не собрать. Но зато газончики получаются ровненькими, радуя глаз горожанина.
А горожане, кажется, и не рады вовсе. Привычно, аккомодировав взгляд в минус бесконечность, спешат на работу.
Автобусы катят, троллейбусы, шепелявя проводами, движутся, трамваи погромыхивают, а под землёю метро гукает. И везде – люди. Мимо погибшей травы, мимо начавшегося лета, мимо жизни…
И я, консолидируясь со всеми, на остановке стою, прямо рядом с моим домом, на первом этаже которого магазин. «Мини-«, знаете ли, «- маркет», который 24 часа в сутки.
Стою на остановке, вглядываюсь в даль уличную, где из-за поворота должен появиться ожидаемый мною общественный транспорт. Вот в поле зрения вторгается человек. Да и не человек, потому что издалека видно, что – «бывший». «Бывший» человек, которых взгляд опытного жителя мегаполиса отличает мгновенно, выдёргивает из тысячи подобных.
Потому что мятый весь, от штанов, которые давно уже брюками быть перестали, до кожи на лице. И всё у него одного цвета: волосы, руки, куртка… нет, не куртка, а то, что когда-то ею было, башмаки, ну, то, что… сами, короче, понимаете…
Рядом со мною стоящие бросают молниеносные косые взгляды на него и тут же глаза прячут. Потому что знают: стоит ему «ухватиться» за ваш взгляд, подумает он, что добрый вы и ему сочувствуете. Обязательно к вам обратится и клянчить начнёт. А вы и не знаете, как поступить. Вроде бы, чувствуете себя христианином, помочь бы надо, но и брезгливо… А от него ещё и пахнет…
Вот и отводите глаза, и смотрите «нейтрально» на улицу-змею, изображая нетерпение.
Я глаза отвести не успел, потому он и «сместил траекторию» своего бесцельного движения вдоль жизни и ко мне направился. Опытный уже, видно. Потому что остановился на почтительном расстоянии, чтобы меня не испугать, и традиционно начал:
- Здравствуйте… Можно к вам обратиться?..
Я в карман лезу, чтобы побыстрее дать, коли «прокололся», только бы ушёл он поскорее. А он продолжает:
- Купите мне, пожалуйста, еду какую-нибудь… в этом магазине…
И рукою указывает на вход в магазин, который за спиною у него остался и в который, мы это оба точно знаем, его ни за что не впустят.
Я растерялся сразу как-то. Прямо не знаю, как себя вести. Потому и говорю ему:
- Стой здесь, я сейчас…
Иду в магазин, набираю там всего, что под руку попадётся… Да! Хлеб же забыл!!. Как же человек без хлеба есть сможет…
Выхожу. Он стоит. Даже лицом ко входу не повернулся, словно бы продолжает говорить со мною, там, на остановке стоящим.
Делаю шаг в его сторону и вижу – спину его…
Худая, тщедушная какая-то спина. И длинная. И попки совсем нет. Брюки так просто, «в пространстве» висят, уцепившись за что-то под курткой, непонятно, почему не падают…
Чёрт возьми! Люди!! Каждый из нас, думаю, хоть раз испытал такое. Это не великодушное милосердие относительно благополучного и сытого человека. Это – больше. Тоска по человеку. Он ещё не умер, а ты тоскуешь по нему, словно по усопшему. И скорбишь. Когда уже поздно, скорбеть начинаем. Сейчас ещё вот не поздно.
Иду к нему.
- … я вот купил тебе всё, но… Пойдём ко мне. Я в этом доме живу…
Он – почти испуган. По глазам вижу, что откажется, а потому тороплюсь:
- Умоешься хоть, руки помоешь…
Он даже не кивает мне в ответ, а словно бы бодает воздух перед собою. И поворачивается, чтобы за мною следовать.
И веду его в свои «роскошные однокомнатные апартаменты» на четвёртом этаже. И не говорю с ним, ни о чём не спрашиваю. Уже у самых дверей с ужасом думаю:
- Господи! Маме-то как объяснить, кто это и зачем? Зачем возник в её жизни по моей мгновенной прихоти этот человек, пол которого ещё различить можно, а вот возраст…
Но – входим. Прямо в прихожей говорю ему, чтоб разделся. Мама из комнаты кричит:
- Сынок! Ты почему вернулся? Забыл что-то? Кто это с тобою?..
Она у меня старенькая, мама моя. А потому всё понимает. Только на это и рассчитываю:
- Я человека привёл. Ему помыться надо…
Молча мама в прихожую выходит. Долго так, издалека и с высоты годов своих прожитых смотрит на того, кто рядом со мною. Потом на меня. Только после говорит:
- Сейчас я полотенце чистое вынесу…
И уходит назад в комнату.
А он, мой новый знакомый, прямо в коридоре раздевается донага. И не стыдно ему, совсем. Останки одежды своей прямо на пол бросает, даже не претендуя на то, чтобы их повесили. И мыться в ванную удаляется.
Мама опять выходит. Смотрит на меня так же, как минуту назад на него смотрела, говорит:
- Одежду ему дай. Всю. И носки тоже. А это – сюда…
Указывает глазами на груду тряпья у моих ног и протягивает большой пакет с фирменным знаком того самого «Минимаркета», который я только что посетил…
А он мне, знаете, что из ванной крикнул?
- Помойте мне спину… - помолчал немножко и добавил: - пожалуйста…
И я тёр губкой его благодарную спину, по которой в 9-ом классе средней школы можно было бы изучать анатомию человека. И одежду приготовил. Когда рассматривал, что дать, мама сказала:
- Не смей! Выбирать не смей!! Дай свою, нормальную!!!
… Когда он вышел из ванной, оказалось, что человек он немолодой, наверное, мой ровесник: близко к шестидесяти.
На кухне мама его кормила. Завтраком. Только трапеза эта была с супом и котлетами. И рюмку моего коньяку мама ему налила. А сама сидела рядом и смотрела, как человек ест. И я, стоя в дверях, смотрел. А он и вправду ел, а не поглощал продукты питания, хотя видно было, что голоден.
Когда он насытился, то встал из-за стола, губы рукой отёр, низко-низко склонился перед мамой моей и руку её, на столе лежащую, поцеловал. А потом удивительно просто и легко сказал:
- Пойду я, наверное…
… словно бывал у нас десятки раз. И вот теперь, в очередной раз, уходит, чтобы вернуться.
Когда я провожал его, стоя в дверях, он спустился на один лестничный пролёт, потом глаза на меня поднял:
- Возьмите меня к себе… Я могу – в прихожей… или в ванной…
|