государство к гибели, – но я, как верно заметил Мелет, не из числа тех, кто молчит. Я пытался указать на недостатки нашего правления, надеясь, что их можно устранить, и спасти, таким образом, государство. Хотя я считаю себя гражданином мира, но и Афины мне не безразличны, иначе с чего бы мне переживать за них? Как же можно обвинять меня в злом умысле против Афин?
В-третьих, Мелет сказал, что я развращаю наш народ и нашу молодежь: я, де, за деньги учу выдавать чёрное за белое, а высокие добродетели не ставлю ни во что. Эти обвинения не новые, я уже много раз слышал их от своих соперников в философских поединках. Что здесь скажешь: когда дискуссия проиграна, клевета – это инструмент проигравшего. Покажите мне хоть одного человека, с которого я взял деньги за беседы с ним; можете не искать, вы не найдёте такого!
Что же касается того, что мои беседы развращают народ и молодёжь, то и это клевета: я уже говорил, что всегда и во всем слушаюсь веления совести, а она не может научить ничему дурному. Если же наша молодежь потеряла вкус к высоким добродетелям, то не лучше ли обвинить в этом ту власть, которая довела нас до такого состояния?.. Наша молодёжь любит роскошь, она дурно воспитана, но разве в этом моя вина? Мог ли один человек, если бы и захотел, развратить всю молодёжь, мыслимое ли это дело?
Меня обвинили ещё в плохом влиянии на Алкивиада, но каждый, кто знает о наших отношениях, подтвердит, что я стремился отвратить его от плохого и привести к хорошему, – таким образом, этот пример лишний раз доказывает, что я не всесилен. Впрочем, если бы Алкивиада не убили, он мог бы ещё стать достойным человеком.
Как вы видите, обвинения, выдвинутые против меня, действительно вздорные и лживые. Я всё сказал, а вы решайте, как знаете, – закончил Сократ.
***
– Членам суда предлагается принять решение: виновен Сократ или нет? – сказал верховный судья. – Проведём голосование… Итак, – объявил он, когда голосование было проведено, – большинством голосов Сократ признан виновным, однако, по нашим законам, если человек является полноправным гражданином Афин и не замешан в особо тяжких преступлениях, он может сам избрать себе наказание. Обвинитель Мелет предложил изгнание; ты, Сократ, можешь принять это наказание или предложить какое-то иное из законного списка. Мы слушаем тебя.
– Разрешите мне прежде переговорить с Сократом, – обратился к судье Платон. – Это не займёт много времени.
– Хорошо, мы подождём, – согласился судья.
– Выбери штраф, – прошептал Платон на ухо Сократу. – Мы, твои друзья, соберём деньги. Скажи суду, что заплатишь тридцать мин серебра: это внушительная сумма, суд не откажется.
– Где это видано, чтобы невиновный платил? – возразил Сократ. – Я стану соучастником несправедливости.
– Умоляю тебя, предложи штраф! – отчаянно шептал Платон. – А несправедливость останется на их совести, не на твоей!
– Ладно, я предложу штраф, – сказал Сократ, – но прежде выскажусь о приговоре.
– Не надо! – вскрикнул, не сдержавшись, побледневший Платон. – Не время и не место!
– Для правды всегда есть время и место, – сказал Сократ. – Если ты этого не понял, мне жаль тебя, Платон.
– Ну, вы закончили? – спросил судья. – Мы ждём, Сократ.
– По обычаю, я должен был бы благодарить вас за то, что вы не лишили меня жизни, и прославлять милость суда, – не скрывая иронии, стал говорить Сократ. – Но давайте разберёмся в том, что вы сделали. Вы хотите отправить меня в изгнание? Меня, семидесятилетнего старика? Разве это не равносильно смерти? Да лучше бы вы убили меня на месте, чем подвергать длительной мучительной агонии на чужбине! И за что? Разве я не исполнял свои обязанности гражданина, разве не сражался за Афины, разве не выступал против тех, кто хотел поработить нас? За это следует награждать, а не наказывать, и, по справедливости, вы должны были бы присудить мне пожизненное содержание за счёт города, как это делается в отношении наиболее почитаемых граждан. Я стар и беден, и такое ваше решение существенно облегчило бы мою жизнь.
– Что он говорит? Вот это наглость! – раздались крики в суде. – А мы его ещё пожалели!
– Да, это было бы справедливо, но вам неизвестна справедливость, – продолжал Сократ, возвышая голос. – Вы непременно хотите наказать меня, не думая о своём бесчестии, – что же, оставайтесь такими, мне вас уже не исправить… Вы упорно хотите наказать меня? Ладно, будь по-вашему: я выбираю штраф. Сам я мог бы заплатить не больше мины серебра, но мои друзья сказали, что соберут целых тридцать. Вас это устроит? Вы хотели услышать моё решение, вот оно: я предлагаю вам тридцать мин серебра в качестве штрафа за несовершенные мною преступления.
– Это неуважение к суду, издевательство над судом! – раздались ещё более громкие крики. – Вы хотите, чтобы он и дальше над нами издевался?..
– Тихо, тихо! – верховный судья стукнул тростью об пол. – Проводим голосование… Сократ, ты приговорён к смерти, – сурово сообщил он после подсчёта голосов. – Да будет так!.. Тебе предоставляется последнее слово.
– Ах, Сократ, Сократ! – воскликнул Платон, закрыв лицо руками.
Сократ посмотрел на него и сказал:
– Я скорее предпочитаю умереть после такой защиты, чем оставаться в живых, защищавшись иначе, – затем он обратился к членам суда:
– Я ухожу отсюда, приговоренный вами к смерти, а мои обвинители уходят, уличённые правдою в злодействе и несправедливости. Моя совесть осталась чистой, а их запятнана и вряд ли очистится… Хочу ещё сказать вам, граждане Афин. Я знаю, что порядком надоел вам, указывая на ваши недостатки и мешая жить так, как вам хочется. Подобно оводу, жалящему неповоротливую корову и заставляющему её идти быстрее, я пытался подгонять вас вперёд, но вы не смогли выдержать моих укусов и решили убить меня. Вас уже ничем не исправить: когда слово не бьёт, то и палка не поможет… Я не обижаюсь на вас, – я вас жалею. Отныне чтобы вы ни сделали, вас будут вспоминать как убийц Сократа. Боюсь, это добьёт наше и без того немощное от своей неправедности государство, и вы уже никогда не увидите его процветание.
Оставляю вас вашей судьбе, а я свою выбрал. Осталось только выбрать, как мне умереть, ведь я имею на это право? – он взглянул на судью, и тот кивнул. – Тогда я выбираю чашу с ядом: дайте мне выпить сок цикуты, он убивает медленно и безболезненно.
– Ты получишь яд после окончания священных праздников в честь Аполлона, – сказал судья, – а до тех пор будешь содержаться в тюрьме.
– Не бойся, я не убегу, – улыбнулся Сократ.
– А напрасно… – прошептал Платон.
***
– Ты же не виноват! Скажи всем, что тебя осудили незаслуженно, – говорила Ксантиппа, пришедшая навестить Сократа в тюрьме.
– Неужели ты бы хотела, чтобы меня казнили за настоящее преступление? – усмехнулся Сократ.
– Негодяй! Ты, всё-таки, меня бросил, пусть и ценой собственной жизни! Уж не для этого ли ты решился умереть? – подозрительно взглянула на него Ксантиппа.
– Я не решался умереть, за меня решили другие, – возразил Сократ. – Но ты всё равно осталась бы одна: я старше на тридцать лет, – неужели ты думала, что я переживу тебя? Обычно жена хоронит мужа, а дети – родителей, так что мы не нарушаем принятый порядок. О том, как ты будешь жить, не беспокойся: Платон обещал мне, что ни ты, ни наши дети ни в чём не будете знать нужды.
– Да уж, от тебя-то пользы было мало… – проворчала Ксантиппа и протянула Сократу какие-то вещи, завёрнутые в одеяло.
– Что это? – спросил он.
– Посмотри на себя: ты одет, как пугало, – Ксантиппа дотронулась до его плаща. – Я принесла тебе приличное одеяние.
– Моя одежда годилась для жизни, а для смерти не годится? – засмеялся Сократ. – Не беспокойся, смерть неразборчива, она принимает человека в любом виде.
– Негодяй, – повторила Ксантиппа. – Дай, что ли, поцелую тебя на прощание, – она неловко поцеловала его в щеку. – Ну и хватит! Прощай! – она отвернулась и быстро вышла из темницы.
– Удивительная женщина, – проводил её взглядом Сократ. – Мне кажется, что и смерть придёт ко мне в облике Ксантиппы. «Ну, что, готов? – скажет она. – Ну, пошли со мной, пользы-то от тебя всё равно было мало». Скоро увидим, скоро увидим…
