местечке.
Выпили. На этот раз бабушку помянули, по просьбе деда, и пошли к реке, что виднелась за огородами.
– Бутылку не забудь, и пару огурчиков, – приказал дед, выходя из двухкомнатной квартиры в старом хрущёвском доме на окраине тихого уральского посёлка, бывшего когда-то административным центром большого и многолюдного района.
– А воевать за Россию я всё равно буду! – произнёс громко внук, подойдя вместе с дедом к берегу. – Что бы ты мне тут ни говорил.
– Молодец! – как ни в чём не бывало похвалил его дед. – И я тоже буду, если смогу. Без нас она пропадёт, а мы без неё.
* * *
Бабушка умерла
1971 год. У нас с братом умерла бабушка, было ей почти восемьдесят. Жила она когда-то в Питере и, если верить ей, то она даже с Лениным встречалась, в Смольном. Вспоминала его и плакала при этом почему-то. Помню, особо отмечала, что вождь был невысокого роста, чуть выше неё – метра полтора с кепкой, как говорят. И всё причитала, качая головой: «Хороший человек был».
Но не о том речь. Мне было двадцать один, а брату девятнадцать. Я работал в учреждении культуры простым инструктором, а брат на крупном оборонном заводе электриком. По нынешним временам – ну кто мы такие? Никто, самые обычные люди, пацаны ещё, можно сказать, ни связей, ни положения, только жизнь самостоятельную начинали. Москва – город большой, а мы в нём – одни из миллионов.
Однако… Я лишь заикнулся на работе, что у меня умерла бабушка, похороны в такой-то день, и мне сразу, без лишней волокиты, выделили автобус. А брату сказали, что выделят бригаду с машиной. Бабушка у нас тоже была самой обычной пенсионеркой. Выдающихся заслуг перед государством у неё не было, и никто из посторонних о ней ничего не знал. Но никаких подтверждающих документов о том, что она наша и что она действительно умерла, мы своим начальникам не предоставляли.
И вот похороны. Декабрь. На улице минус тридцать! «Мой» автобус с утра у дома, а «машина брата» задерживается. Полдень уже. Ну, думаем, обманули. Вдруг, чувствуем и слышим, дорога задрожала. Видим, к дому подъезжает громадный военного образца грузовик с колёсами, почти такими же, как у трактора «Беларус». И шесть мужиков в кузове стоят за кабиной. Поздоровались с братом и спрашивают: «Ну, где бабуля?». Оказывается, они до прибытия по указанному адресу могилу на кладбище копали…
Похоронили мы нашу бабушку достойно. Родственников и других, ещё живых бабушек, после поминок развезли на автобусе по домам. Мужики-помощники, что с завода, славно выпили и закусили, даже песни попели. Короче, всё получилось как-то ладно, по-человечески. Несмотря на крепкий мороз и мелкие материальные затраты. Никаких официально отгулов на день похорон никто нам с братом не оформлял, и ни копейки из своих зарплат мы за невыход на работу никому не компенсировали…
Давно это было, очень давно. Но помнится с каким-то щемящим умилением и светлой грустью до сих пор. Попутно и время минувшее вспоминается. Но так, что не хочется сравнивать при этом некий социализм с неким капитализмом и рассуждать, а были ли они или есть в российской истории и что из них лучше. Но жизни-то реальные в разные времена, сейчас и тогда, сравнить можно. Без политических россказней. Бабушка-то наша реально умерла, и «культурный» автобус, и рабочие на грузовике с известного на всю страну завода реально были. И мы с братом реально чувствовали себя тогда вполне уже взрослыми и вроде как уважаемыми людьми. За спиной у каждого из нас вроде как реальный коллектив был, и реальные товарищи были, если позволите. И многие из наших товарищей тоже могли тогда без разорительных хлопот, с честью и приличием, похоронить своих бабушек. Жаль только, что через двадцать лет мы всем народом свою страну так же достойно похоронить не сумели.
* * *
Весёлое утро
Суббота. Обычная московская квартира. За утренней трапезой дедушка, бабушка и Гришка, их шестилетний внук, которого в пятницу вечером на вкусные выходные доставили им постоянно занятые его папа и мама. Бабушка и дедушка – молодые пенсионеры, бывшие школьные учителя с навечно сохранившейся привычкой кого-нибудь чему-нибудь поучить.
– Ну как у тебя дела в садике? – спрашивает внука дед.
– Хорошо, – отвечает Гришка.
– А, если конкретно, чего ты там совершил выдающегося?
– Я с первого раза мячом точно в кольцо попал.
– Молодец! А ты знаешь, как называется тот, кто метко бросает, кидает или стреляет? Вот прицелился и попал прямо туда, куда надо.
Гришка, с маленькой котлеткой на вилке, слегка призадумался. Проходит минута.
– Ладно, я тебе подскажу, – не стал томить дорогого внучонка дедушка. – Слово это начинается с буквы «с».
– Стрелок что ли? – тут же спросил Гришка.
– Почти верно, – соглашается дед. – Только стрелок это вообще тот, кто просто стреляет. Все стреляют, значит, все стрелки. А вот как называют того, кто всегда попадает с первого раза точно в цель? Как ты, например, в детском садике.
Проходит ещё минута. Гришка молча жуёт котлетку и думает. Правда, не очень усердно, зная, что дедушка всё равно сам назовёт нужное слово.
– Подсказываю дальше, – говорит дед. – Снай?..
– Снай… – повторяет Гришка. – И кто такой этот снай? Дайте ещё подумать.
Прошла третья минута неглубоких детских раздумий. От котлетки ничего не осталось. Гришка беззаботно выбирает кусок шоколадного торта с цветочком и подносит его ко рту.
– Пер, – не выдержав ожидания правильного ответа и поставив недопитую кружку чая на стол, вдруг решительно произносит бабушка.
Дед чуть не подавился от смеха. Бабушка тоже громко расхохоталась, поняв, что вторую половину слова она озвучила с явным опозданием, да ещё с мягким звуком «е», а не «э». И Гришка рассмеялся над смешным словом, так и не разобравшись пока, кто же он – снай или пер.
* * *
Врать уметь надо
Сидят на скамейке в парке два очень пожилых соседа по дому, два деда, можно сказать. Один неторопливо, по глоточку, отпивает пиво из бутылки. Идут трое полицейских, при полной амуниции, видно, что на дежурстве. Останавливаются перед дедами.
– Почему нарушаем? – спрашивает сержант с планшетом на боку, не иначе как старший по наряду. – Распивать спиртные напитки в общественных местах строго запрещено. Такой порядок. Придётся штраф заплатить.
– Я не пью, – говорит один дед и, показывая на товарища, отодвигается на край скамейки. – Это он нарушает. Я его предупреждал, что нельзя.
– Ребята, родненькие, простите дурака старого, – виноватым тоном заговорил другой дед. – Я вообще не пью. Но сегодня день танкиста. А я в танковых войсках служил. Вот и решил отметить.
– Всё равно не положено, – говорит сержант и берёт в руки планшет. – Предъявите ваши документы.
– Да какие документы, помилуй, сынок, – искренне недоумевает нарушитель порядка. – Я же просто погулять вышел.
– Тогда назовите фамилию, имя, отчество. Я запишу, и вы всё получите по почте.
– Канделябров Давид Мордехаевич, – не раздумывая ни секунды, представился дед с бутылкой.
– Ну и данные у вас, – удивляется сержант, записывая их на листок бумаги в планшете. – Необычные какие-то, редко встречаются.
– Да уж какие от родителей достались.
– А фамилия через «о» или через «а» пишется?
– Через «а», конечно. И в отчестве тоже через «а». Не ошибитесь, пожалуйста.
– Мардехаевич, что ли?
– Нет, третья гласная «а» после «х». Другую гласную тут ставить нельзя, а то некрасиво получится.
– Ладно, записал всё красиво, как вы сказали. Теперь адрес?
– Москва, улица Адмирала Кутузова, дом тридцать один, квартира тринадцать, – опять же без промедления ответил дед и бросил недопитую бутылку в стоящую рядом урну.
– Две чёртовы дюжины, одна против другой, – с улыбкой заметил сержант. – И как вам по такому адресу живётся?
– Нормально. Почти полвека уж обитаем с женой в этом доме.
– Хорошо, – подытожил сержант. – Я всё записал. Ждите квитанцию.
– А вы всё правильно записали? – забеспокоился дед. – А то пришлют не мне и не туда.
– Не волнуйтесь, гражданин. Ваши данные я зафиксировал точно.
Когда полицейские отошли на почтительное расстояние, всё время сидевший до этого молча второй дед, воскликнул:
– Ну ты даёшь, Петрович! Да ещё имя моё присвоил. И ни в какой армии ты не служил, сам же рассказывал. И жены у тебя нет. И дом у нас новый. И номер у него не тот. И квартира твоя две шестёрки. И никаким адмиралом Кутузов не был. Одно правда, что день танкиста сегодня.
– Это ты даёшь, трус несчастный! – возразил Петрович. – Я бы другое имя придумал, если бы ты не испугался и в сторону не отскочил. И про великого полководца нашего я без тебя всё знаю.
– Не обижайся. Я же просто пошутил. Откуда я знал, что они серьёзно привяжутся. Наверняка они тоже спектакль разыграли, ни протокола, ни свидетелей. Ты лучше признавайся, кто тебя так лихо врать научил?
– Отец, когда мне лет десять было. Взял как-то с собой под Новый год в лес за ёлкой. Мороз, помню, был сильный. Срубили мы небольшую ёлочку, идём себе домой, и вдруг лесник с дружинниками. И тоже блокнотик достали и фамилию у отца спрашивают. А он спокойно так отвечает, Канделябров. А я рядом стою, молчу. Записали всё со слов отца и отпустили. Вот с тех пор я и не представляюсь как есть без особой нужды.
– А попроще нельзя было придумать?
– Э-э, Давидка, тебя ли учить этому! Вот сказал бы я им честно, что я Сидоров Иван Петрович, проживающий на улице Ленина, они бы ни за что не поверили. Короче, врать уметь надо.
* * *
Любовь по паспорту
Очередной раз, слава Богу, у пожилой супружеской пары, шибко интеллигентных москвичей, опять всё получилось. Почти так, как в их лучшие молодые годы. А почти, потому что жене как-то не по себе было. По завершении навязанного природой процесса муж спросил у жены заботливо:
– Что-то ты, любимая, заприохивала сегодня?
– Заприохиваешь тут, когда ты удержу не знаешь, – проворчала жена, потягиваясь. – Выгибаешь меня, как вздумается, будто мне двадцать лет или я гимнастка какая. Все мышцы болят.
– Ну, знаешь, раз в неделю и потерпеть можно, – возразил муж.
– А ты в паспорт давно заглядывал?
– По этому поводу никогда, – ответил муж и добавил после некоторого раздумья. – Ладно. Намёк понял. В следующий раз учту.
Прошла неделя. Жена в полумраке привычно устраивается на кровати, зная о предстоящем событии. Подходит муж и перед тем, как приступить к вожделенным действиям, он что-то старательно кладёт на подушку, рядом с головою супруги.
– Что это? – спрашивает жена, оборачиваясь.
– Как это что, паспорт, – отвечает муж. – В раскрытом виде. Буду заглядывать иногда.
– А ты чей паспорт принёс?
– Твой, конечно.
– Нет уж, и свой неси тоже. Положишь его с другой стороны…
Как там получилось у них в этот раз, неизвестно. Но смеялись они долго и с обоюдным удовольствием.
* * *
Ножичек
Заканчивается судебное разбирательство уголовного дела по факту убийства в небольшом лесном массиве рядом с жилыми домами на окраине Москвы сорокалетнего мужчины, нигде не работающего, ранее судимого, алкаша и дебошира. В зале заседания, уже в качестве публики, три бывших свидетельницы – жена обвиняемого,
