Аля Хатько и Олег Вайнтрауб.
В понедельник утром Кирилл проснулся уже с ясной головой. Начал вспоминать события прошедших двух дней. И мысль о Жене словно обожгла его. А как же свадьба? Почему ее не было? Да, смутно вспоминаю… Я сам отказался?… Но почему? Я же люблю Женю, я хочу быть с ней! Мне мать все что-то о ней говорила, говорила и я соглашался. Господи, бедная Женя, как же она? Нужно срочно идти к ней, на коленях просить прощения. Пусть не будет никакой комсомольской свадьбы, а поедем тихо в район и там распишемся.
С этими мыслями Кирилл попытался встать, но из-за слабости это ему едва удалось сделать. Видя такое состояние сына, мать на этот раз уже побоялась давать ему снова зелье Степановны. От завтрака он отказался, сел в машину и поехал к домику, где жила Женя с твердым намерением вымолить прощение у невесты и уговорить ее все-таки выйти за него замуж.
Подъехав к домику, увидел на крыльце как болтается на ветру край полуоборваной гирлянды бумажных цветов и уже сдувшиеся цветные шарики. Сердце тревожно забилось. Поднялся на крыльцо, подошел к двери, там висел замок.Нащупал в кармане ключ, который накануне дала ему Женя и вошёл. Сразу в глаза бросилась картина: прямо перед ним висело белоснежное свадебное платье, которое они недавно выбирали с такой надеждой на счастливое будущее. Там же аккуратно была развешана и фата.
Окинул взглядом празднично убранную кровать…Открыл шкаф. Он был пустым.
Первыми мыслями были: все, уехала, догнать, вернуть. Но потом подумалось: когда уехала? Куда? Вряд ли на эти вопросы кто-то сумеет дать ему ответ. Что же делать? Взглянул на наручные часы. До работы оставалось еще полтора часа. Подошел к дивану, сел. Тут же память воскресила образ Жени, лежащей рядом с ним на этом диване. До боли сжал зубы так, что желваки надулись на щеках. Взгляд упал на бутылку вина, одиноко стоящую на подоконнике. В ней оставалось больше половины. Не допили они его тогда с Женей. Взял бутылку и прямо из горла стал пить. Опомнился только тогда, когда бутылка уже опустела.
Из-за выпитого натощак вина внутри сразу потеплело, в голове слегка зашумело, и сердечная боль как будто отступила. Так он и просидел на этом диване до самого начала работы.
На работу он опоздал. Планерка уже началась. Он тихо вошел и сел сзади. Никто на него не обращал внимания. Решались вопросы, планировались работы на день, на всю неделю, а его здесь словно и не было. Когда закончилась планерка, стали все выходить, а с ним никто не здоровался. Словно это было пустое место. Он вышел из конторы и решил обойти свое хозяйство. На своих местах рабочие разговаривали с ним сухо, обращались официально по имени-отчеству. Везде он чувствовал отчуждение. Кое-как доработал до обеда. По дороге домой зашел в сельмаг и купил бутылку водки. Перед обедом налил себе полный стакан и выпил не закусывая. Поел первого и снова налил полстакана. Выпил. На душе стало как-то легче. Даже взял гитару, но играть не получалось, руки упрямо не слушались. Прилег на диван и уснул. На работу больше сегодня не пошел.
На следующий день с утра он снова подъехал к дому, где раньше жила Женя. Ему казалось, что вдруг она передумает уезжать и вернется. Но дом по-прежнему оставался пуст. Без всякого желания отправился на работу. Везде его просто не замечали. Механизм, отлаженный им раньше, работал без его уже участия. А он был словно уже и не нужен. Еще на прошлой неделе дел у него было невпроворот, не хватало рабочего дня, а сейчас и делать как будто бы ничего и не надо было. И делать ничего не хотелось. Опять перед обедом налил себе водки. После нее душевная боль куда-то уходила. Теперь это уже входило в привычку, но по утрам болела голова с похмелья. Мать стала замечать, что с сыном творится что-то неладное. Попробовала поговорить с ним, но он угрюмо молчал и все чаще стал приходить на работу небритым и с похмелья. В субботу мать пить ему перед обедом не разрешила, а сказала:
- Давай-ка вечерком поезжай к клубу, развейся сам немного с девчонками, да и музыку твою они там ждут.
Он поехал. Поставил машину, открыл дверцу, включил музыку. Но никто к нему не подошел, как бывало раньше. Сидел в машине и курил. Окликнул проходящую мимо Машу.
- Чего тебе?
- Ну, посиди со мной или давай потанцуем.
- Не хочу я с тобой ни сидеть, ни танцевать.
- А чего так?
- С такими, как ты, я и знаться не хочу. Честные люди с девушками так не поступают.
И, махнув подолом, она ушла. Кирилл еще немного посидел, покурил, потом завел двигатель и уехал, оставив желающих потанцевать без музыки. Ему сейчас было не до музыки.
Кое-как перемучил воскресенье, а утром после планерки зашел к председателю.
- Николай Иванович, уеду я, не могу так больше, отпусти ради Бога.
- Что, почувствовал каково это? Так тебе и надо! Ишь, задумал, женюсь – откажусь! Ты что в игрушки играешь? А девушке каково? А ты представь, если бы с твоей дочкой так поступили. Вот теперь и хлебай. И никуда я тебя, голубчик, не отпущу! Будешь работать как миленький, пока не найду я тебе замену. А еще раз увижу, что ты на работу выходишь с похмелья, сразу премиальных за год лишу. А теперь иди и работай!
Взбешенный и озлобленный, он выскочил из кабинета председателя. И теперь всю досаду, и весь гнев он обрушил на мать. Забежал в ее кабинет.
- Это все ты! Это ты все подстроила! Это ты поломала мою жизнь мое счастье и счастье несчастной Женечки! Это ты, как подколодная змея, жужжала мне в уши: она такая, она сякая, она тебе не пара. Это ты меня чем-то опоила! Если узнаю точно, дом спалю, тебя пришибу, а сам повешусь!
С этими словами он вышел из ее кабинета и снова отправился в сельмаг за водкой. Мать перепугалась не на шутку и, отпросившись, сразу помчалась к Степановне.
продолжение следует.
