ОЛЕГ ВАЙНТРАУБ
КУРСАНТЫ 50-х
(автобиографическая повесть. ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Во время учебы на втором курсе вышел приказ тогдашнего Министра Обороны Маршала Советского Союза Жукова Г.К. о введении в армии обязательного физчаса вместо получасовой зарядки. Это мы почувствовали сразу на себе. Раньше было выведут отделение на стадион, пробежишься пару кругов, поболтаешь руками и ногами, делая вольные упражнения, поболтаешься на перекладине да прыгнешь пару раз через коня или козла, вот и вся зарядка. А тут ввели этот физчас. В понедельник кросс 5 километров, во вторник работа на снарядах, среда – кросс 3 километра, четверг кросс 5 километров, пятница – снова работа на снарядах, а в субботу опять кросс 3 километра. По началу было очень тяжело, особенно когда кросс назначали с полной выкладкой (шинель и противогаз) и оружием. Потом привыкли, бегали, как лоси. В увольнении, если остается до вечерней поверки полчаса, а ты еще в городе, и нет трамвая – не проблема, эти шесть километров преодолеем бегом. И по вечерам воскресенье в половине десятого на улице Клочковской в Харькове можно было услышать топот десятков сапог с металлическими подковками. Это курсанты бегом возвращались из увольнения.
Введен был этот физчас где-то вначале года. Потом в апреле нам его заменили подготовкой к параду на 1 мая. А там был вскоре отпуск, потом сняли Жукова, и этот физчас отменили. Но он сыграл для нас положительную роль, мы хорошо укрепили свое здоровье и любой кросс уже не представлял для нас трудности.
Так прошел весь 1956 год и половина следующего. Близился отпуск после второго курса. Я уже написал родителям, что вначале сотпуска собираюсь посетить деда в Малой Виске. С дедом у нас были особые отношения. В последние годы войны и первый год после победы дед мне заменял не только отца, но и даже мать. Он был строг, суров, но справедлив. Он нежно любил внука, хотя это не мешало ему держать меня в строгости и наказывать, порой даже физически. Я тоже любил деда и относился к нему с большим уважением, хотя и долго дулся на него за его женитьбу, в результате чего я вынужден был уехать из Виски. Но потом, повзрослев, простил это деду. Иван Иванович всегда верил в то, что из меня получится хороший человек. Он считал, что я еще никак не проснулся от детства. Дед писал мне в училище, интересовался делами. Я подробно описывал ему свою армейскую жизнь. Тогда дед решил написать командованию училища. В письме он описал военные традиции семьи, и попросил сообщить ему, как учится его любимый внук. Командование не пожалело добрых слов о своем воспитаннике и направило благодарственное письмо деду за воспитание такого внука. Дед с удовольствием копию этого письма прислал мне. Многое, как оценивал я потом, было сказано авансом в мой адрес, но все же было приятно, что дед получил удовольствие, читая это письмо. Ведь он считал, что сыграл немалую роль в воспитании внука. Иван Иванович писал, что очень скучает по внуку, и очень хотел бы его увидеть в военной форме. Я решил уважить просьбу деда.
И вот сдан последний экзамен за второй курс, получены отпускной билет и проездные документы. Поезд Новосибриск – Одесса увозит меня в родные места, где я не был уже более трех лет. Приехал я в Виску, но жить в доме деда не стал, уж больно ненавистна была мне эта Катька, как ее называли все мои родные. Остановился у своего закадычного друга Павла, с которым связывала нас дружба со второго класса. Павел поступил на механический факультет Белорусского политехнического института, окончил уже третий курс и сейчас был дома на каникулах. Родители Павла встретили меня радушно и гостеприимно. Друзья после долгой разлуки не могли долго наговориться.
На следующий день я решил посетить деда. Время выбрал так, чтобы не встречаться с Катькой, которая была на работе. Иван Иванович уже несколько лет не работал, был на пенсии. Ему уже перевалило за семьдесят, и стоять по несколько часов у операционного стола у него просто не хватало сил. К тому же, его уже много лет мучил ишиас, а в последние годы боли уже стали непереносимые. Теперь он постоянно находился дома, по возможности занимался садом, и очень скучал без общения. Шесть десятков лет он привык вести активный образ жизни, и теперь вынужденное безделье угнетало и давило его. Приезд внука был для него большим событием. Он увидел насколько я повзрослел и возмужал, ему было приятно, что я становлюсь все больше похожим на их, сисмеевскую породу.
А теперь я отметил, как за это время сдал дед. Гордый, строгий его взгляд как-то померк. Голос прежде властный и твердый, теперь стал тихим и заискивающим. Спина согнулась под тяжестью лет и жизненных невзгод. Он весь поник и как-будто стал меньше ростом. Со слухом и тогда у него были проблемы, а теперь стало еще хуже. Приходилось буквально кричать ему на ухо.
Незаметно в разговорах и воспоминаниях пролетели 4 часа. Уходил я от деда с чувством боли и горечи. В этих чувствах было все: и сочувствие к родному человеку, столько сделавшему для меня, и тоска по прерванному детству в этом гнезде, и ностальгия по прошлому. Я еще тогда не знал, что виду деда живым в последний раз. Но молодости не свойственно грустить и долго помнить грустное. Вскоре мои мысли переключились на другое.
К концу дня я сказал Павлу, что хотел бы навестить Виолетту. Друг вызвался меня проводить. По дороге я ему рассказал обо всем, что касалось моего увлечения Виолеттой, и что потом произошло после ее письма. Я рассказывал ему какие нежные письма писала она мне, какую надежду она мне подавала. Тактичный друг попытался мне намекнуть, что моя девушка стала уже далеко не той, какую я знал 3 года назад. В тот год, когда она вернулась в Виску после неудачного поступления в медицинский институт, она встречалась с Виктором Белкиным, и в общем-то вела далеко не безгрешный образ жизни. А Виктора знали все. Уж он-то своего никогда не упустил бы. Приехал он в Виску из большого города лет пять назад, в то время, когда я еще был там. Его самодовольный наглый вид раздражал не только учителей, но и одноклассников. На язык он был остер, и вел себя нагло с ребятами и с девчонками. В нем чувствовалась какая-то независимость и необузданная дикая мужская сила. А это нравилось девчонкам, и они к нему буквально липли.
Я слушал его в пол-уха, мне просто не хотелось верить в то, что мой кумир, мой идеал, эта святая девушка, могла серьезно связаться с таким поддонком. Очевидно, это были просто наговоры, сплетни, ничем не обоснованные.
Так за разговорами мы незаметно подошли к ее дому. Вот и знакомый двор, знакомое крыльцо. Сколько раз я в своих мечтах и снах оказывался у этого заветного крыльца. И вот, наконец, это произошло. Друзья постучали. У меня бешено забилось сердце, когда за дверью раздались знакомые шаги. Дверь распахнулась и на пороге показалась ОНА. Я стоял за спиной Павла, несколько прикрытый дверью, так что она увиділа меня не сразу.
- Здравствуй, Павел. Хорошо, что ты зашел. Проходи в дом.
И в этот момент она увидела меня. Глаза на мгновение вспыхнули тревожно и радостно, но она быстро взяла себя в руки.
- Здравствуй, Вадим! Как я рада, что вы зашли, ребята. У, как ты изменился, Вадим. Знаешь, а тебе форма идет.
Пока девушка говорила, я с жадностью вглядывался в ее лицо, искал знакомые черты, знакомый взгляд, знакомое выражение лица. Все это было, но она изменилась. Изменились прическа, волосы она обрезала и выкрасила уже совсем в белый цвет. Фигура пополнела и вся она стала какой-то более женственной. Я твердо решил взять себя в руки, вести себя сдержано, ничем не выдавать своих чувств, по возможности, дать понять ей, что я до сих пор обижен на нее за то письмо, прервавшее нашу переписку надолго.
В дом мы не пошли, сидели и болтали на лавочке возле дома. Я захватил с собой фотоаппарат, и мы фотографировались поодиночке и попарно. В ход пошла авиационная курсантская фуражка. Она шла всем, особенно хорошо смотрелась в фуражке девушка. Скорее всего, ей бы очень пошла военная форма. Невольно я продолжал любоваться ею. Какы бы я не обижался на нее, но все-таки это же была она, моя любовь и мечта.
Закончив фотографироваться у дома, друзья решили прогуляться в сторону яра, прежде наше любимое место для прогулок. До яра было совсем недалеко, минут пять-семь ходьбы. Несколько минут пути вдоль больничного забора и ты уже на месте. Вешние воды и дождевые потоки веками продолжали свою разрушительную работу, размывая глинистый грунт, промывая глубокий каньон, и все больше удлиняя его. С годами его края становились более пологими, обрастали травой и кустарником, а в месте, где вода низвергалась с двадцатиметровой высоты, краснела на солнце свежая глина. Вешние воды стекали с полей, и собираясь в ручьи, текли к каньону и по дну его несся мощный мутный поток, впадая в реку Высь. Такие пологие каньоны на Украине называют ярами. Вот такой яр и был недалеко от дома Виолетты. Мы любили эти места. Здесь чудно пахло чабрецом, на мягкой траве можно было хорошо посидеть, а при необходимости уединиться за одним из его поворотов. Сразу же за яром начиналась редкая для этих мест лесопосадка. Она представляла собой искусственную лесную полосу, шириной метров тридцать, огораживающая колхозный сад. В этой степной местности эта лесопосадка заменяла людям лес. Это место всегда манило людей, а особенно молодежь. Поэтому ничего удивительного не было в том, что молодые люди направились погулять именно сюда.
С момента встречи я был немногословен, больше все болтали Павел и Виолетта. Шли они по широкой дорожке, поросшей травой. Ребята шли по краям, девушка в средине. Когда дорожка стала круто спускаться, Павел резво сбежал вниз, а я как-то автоматически предложил девушке руку. Она ее с готовностью приняла. Как только закончился крутой участок, и необходимость в поддержке отпала, мне показалось, что подруга задержала мою руку в своей, словно не желая расставаться. Я подумал, что это могло мне только показаться.
Мы погуляли по знакомым местам своего детства, посидели на склонах яра. Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, и нужно было возвращаться домой. Уже у самого дома девушка вдруг обратилась к Вадиму.
- Ты когда уезжаешь?
- Завтра утром автобусом до Кировограда, а потом самолетом до Харькова.
- Как жаль..., что так быстро.
Тогда я тихо шепнул другу: «Паш, дай нам возможность поговорить наедине». Тот понимающе кивнул.
- Ну ладно, Виолетта, пока. Я на днях как-нибудь забегу к тебе еще. А тебя, Вадим, я жду дома.
Павел ушел, и мы остались теперь вдвоем. Воцарилось неловкое молчание, которое каждый не знал как нарушить. Первым нарушил его я.
- Ну, как ты живешь?
- Нормально …
- Как с учебой?
- Довольно таки успешно. Постоянно получаю стипендию.
- А на личном фронте как?
- Да, никак. А ты?
- Хорошо, вот уже закончил второй курс. Через год выпуск и назначение.
- Будешь летать?
- Да в составе экипажа командира эскадрильи.
- Это же постоянная опасность.
- Ну и что же? Как у нас говорят, «жизнь летчика, как платье балерины, легка, изящна, и так же коротка». –я и перед неей явно бравировал.
- Это ужасно. А у тебя девушка есть?
В ответ я как-то неопределенно пожал плечами.
- Ты знаешь, я искренне сожалею,
