весь набор стихов. Там есть единичные удачи, именно некоторые из них привлекли упомянутых композиторов. Но в целом большая часть стихов сборника состоит из девичьих фантазий, которыми были так полны подподушечные тетрадки тогдашних барышень.
Таким образом, приведённые два обстоятельства позволяют мне сделать вывод, что А.Брандт – женщина.
Обратимся вновь к адресным книгам Петербурга. До 1912 года ничего подходящего там нет: есть купеческая жена, есть некая дама неуказанных занятий. Но вот в 1913 году (то есть по сведениям, собранным для ежегодника в 1912 году), в списке жителей впервые указана Александра Николаевна Брандт, свободный художник, жена помощника присяжного поверенного Льва Георгиевича Брандта, коллежского секретаря.
Совпадение с годом издания «Японской лирики»? Возможно. Принцип составления адресной части «Всего Петербурга» был достаточно свободен, но как–то было принято приводить адреса всех, кто мог принципиально заинтересовать возможных заказчиков (для художников и архитекторов), учеников (для музыкантов), антрепренёров (для артистов). Есть отдельный раздел «Свободные художники», в котором собраны адреса художников и архитекторов. Там А.Н.Брандт отсутствует. Тогда можно предположить, что звание свободного художника Александра Николаевна получила после учёбы в Петербургской консерватории (а возможно, и заграницей). Петербургские краеведы могли бы пролить свет на это, пробуя разыскать её в архивах среди выпускников консерватории. Что А.Н.Брандт – музыкантша, говорит ещё и то, что имена выпускников консерватории, выбравших путь домашних учителей, нигде в истории культуры уже не упоминаются (по архивам Московской консерватории знаю, что таких выпускников женского пола всегда было достаточно). Если бы А.Н.Брандт была художницей, скульптором, архитектором или актрисой, то её имя рано или поздно где–нибудь мелькнуло бы. Но она присутствует только в сборниках «Весь Петербург (Петроград)» вплоть до 1917 года – в том же звании свободного художника и жены уже присяжного поверенного. Затем её следы и следы её мужа теряются.
В каком возрасте А.Н. Брандт получила звание? Продолжительность учёбы в консерватории (как и в Академии художеств) в те времена была величиной непостоянной, а тем более для замужних (дети, семья...). Она могла получить это звание и в 25, и в 30 лет. Я не стал бы говорить об этом, если бы меня не заинтересовал ещё один вопрос: кем Александра Николаевна Брандт приходилась владельцу типографии и издательства Юлию Николаевичу Эрлиху, издавшему её сборник?
И Брандты, и Эрлихи были представителями тех семей русских немцев, которые приехали в Россию очень давно, начиная с петровских времён. И я вот думаю, проглядев печатную продукцию типографии Ю.Н.Эрлиха, где совсем не было случайных изданий, в основном это была техническая и справочная литература, а если художественная, то высокого уровня: а не была ли Александра Николаевна родственницей Юлия Николаевича? Только родственные связи могли закрыть глаза издателю на невысокий художественный уровень стихов и их неподготовленность к печати (там есть пропущенные опечатки и чувствуется отсутствие профессиональной работы над гранками). Психологически я готов признать Александру Николаевну Брандт урождённой Эрлих. Младшей сестрой? Если она окончила консерваторию в возрасте за 30, то вполне вероятно (отец Юлия Николаевича умер в 1883 году в возрасте 71 года). Если же в возрасте до 30, то скорее племянница или что–то вроде того. Но это уже только мои предположения.
И главный вопрос: почему Александра Николаевна спряталась за мужской псевдоним «А.Брандт»? Не знаю.
P.S. Из Предисловия переводчика
ЯПОНСКАЯ ЛИРИКА.
Переводы А. Брандта.
С.–ПЕТЕРБУРГЪ.
Тип. Ю. Н. Эрлихъ (вл. А. Э. Коллинсъ), М. Дворянская 19
1912
– 3 –
Въ составъ слоговъ японскаго языка входитъ либо одна гласная буква, либо согласная и гласная; слогъ всегда оканчиватся гласной буквой, а въ словахъ нетъ такихъ слоговъ, на которыхъ лежало бы ударенiе.
При такихъ условiяхъ въ японскихъ стихотворенiяхъ не можетъ быть ритма. Рифмы также нетъ: постоянное повторенiе рифмъ, оканчивающихся на гласные буквы, было бы монотонно.
Въ виду отсутствiя ритма и рифмы, способомъ для образованiя стихотворенiй является счет слоговъ въ строкахъ.
Въ стихотворенiяхъ более древняго времени число слоговъ въ строкахъ менялось отъ 3 до 11; позже стали преобладать чередующiяся строки въ 5 и 7 слоговъ.
Основною чертою японской поэзiи является крайняя сжатость изложенiя; наиболее краткой формой стихотворенiя въ более древнее время была «ката–ута», состоящая изъ трехъ строкъ, изъ коихъ въ первой строке 5 слоговъ, а во второй и третьей по 7 слоговъ.
– 4 –
Изъ двухъ ката–утъ составляется такъ называемая «седока». Еще длиннее «нага–ута». Однако, все эти формы применяются редко, такъ какъ съ конца 8–го века нашей эры получила решительное преобладанiе «танка» или «ута», – стихотворенiе иъ 5 строкъ, изъ коихъ въ первой и третьей по 5 слоговъ, а во второй, четвертой и пятой по 7 слоговъ.
Примеромъ танки можетъ служить следующее стихотворенiе:
Оираки но Знай я, что старость
кому то шири себа хочетъ меня навестить,
надо сашите я бы заперъ дверь,
наши то котаете сказалъ бы ей: «нетъ дома»
авацарамаши во. и не принялъ бы ее.
Японскiй поэтъ долженъ вложить свою поэтическую мысль въ пять строкъ танки.
Какъ японскiй художникъ, рисуя одну цветущую ветку, успеваетъ дать предста–вленiе о всей весне, такъ и японскiй поэтъ въ короткую танку умеетъ вложить всю глубину своего чувства и вызвать определенное настроенiе.
Въ Японiи лирика съ давнихъ поръ ценилась высоко. Уже въ восьмомъ веке нашей эры была издана обширная антологiя – Манiошу, составленная изъ 4497 стихотворенiй (изъ нихъ 4173 танки), а въ 905 году издана вторая знаменитая антологiя – кокиншу.
Въ десятомъ веке было учреждено «вака–докоро» нечто въ роде главнаго уп–
– 5 –
равленiя стихосложенiя, со стипендiями для поэтовъ, поэтическими школами и пр. тогда же получили право гражданства публичныя состязанiя, на которыхъ читали свои стихи поэты, собиравшiеся изъ разныхъ местъ Японiи.
Однако, окончательная победа танки надъ другими формами стихотворенiй была несчастiемъ для японской поэзiи, застывшей в формализме.
Паденiю поэзiи способствовали какъ вака – докоро, издававшее новыя антологiи, такъ те самыя публичныя состязанiя, которыя сперва содействовали разцвету поэзiи: банальныя темы, задавшiеся на состязанiяхъ императорами и придворными, свели поэзiю къ искусству вкладывать банальную мысль въ определенное число слоговъ.
Примерами формы хай–кай могутъ служить следующiя стихотворенiя поэтовъ Ямозаки Сооканъ (1465–1583) и Кикаку (1661– 1707):
Не будь москитовъ,
я прелесть летней ночи
ценилъ бы выше!
________________
– 6 –
Если бы къ луне
приделать ручку–какой–
бы вышелъ вееръ!
Въ новейшее время замечается новый подъемъ японской лирики, причемъ она сохраняетъ старыя формы: новыя формы, заимствованныя изъ европейскихъ литературъ, yспеxa не имели.
И теперь еще сочиненiе танокъ почитается важнымъ деломъ и вместе съ темъ элегантнымъ спортомъ; императоръ ежегодно сочиняетъ несколько стихотворенiй и досихъ поръ существуютъ вака–докоро и публичныя состязанiя поэтовъ.
Очерки японской литературы съ многочисленными примерами японскихъ стихотворенiй даютъ:
М. Aston, history of japanese literature, 1899; К. Florenz, Geschichte der japanischen Literatur, 2–te Ausgabe, Leipzig 1909 и M. Revon, Anthologie de la litеrature japonaise, Paris 1910 (collection Pallas).
Изъ сборниковъ переводовъ японскихъ стихотворенiй наиболее известны: Chamberlain, japanese poetry, 1911; Bethge. Japanischer Fruehling, Leipzig, Inselverlag 1911; K. Florenz, Dichtergruesse aus dem Osten, 8 Auflage, 1911; P. Enderling, Japanische Novellen und Gedichte, Leipzig 1905 (Reclam's Universalbibliothek).
Pyccкie переводы японскихъ стихотворенiй имеются въ маленькой книжке:
– 7 –
Китай и Японiя въ ихъ поэзии, Москва 1905, а также (Позднякова) въ Живописномъ Обозрънiи и Вестнике иностранной литературны за 1898 годъ и въ статье Ник. Дубровского въ № 321 газеты «Речь» за 1911 годъ.
Стихотворенiя, помещенныя въ настоящей книжке, переведены съ немецкаго и французскаго языковъ, и взяты преимущественно изъ сборника Бетге и изъ исторiи японской литературы Флоренца.
Не стремясь сохранить форму стихотворенiй, переводчикъ старался сохранить ихъ духъ и ихъ примитивность.
Дополнение 2023 года.
Историки и краеведы, занимавшиеся историей Витебска, завершили мои разыскания по «А. Брандту».
Итак, я назвал в своей статье мужа Александры Николаевны Брандт: Лев Георгиевич Брандт, помощник присяжного поверенного, коллежский секретарь. Вот его (и жены) дальнейшая судьба.
Лев Георгиевич (Оттович) Брандт (1884–1942) был сыном дипломата–востоковеда Георгия Васильевича (Отто Вильгельма) Брандта (1854–?), окончившего факультет восточных языков С–Петербургского университета). Предполагаю, что Александра Николаевна в своей работе над переводами пользовалась консультациями свёкра. Называю их родственные отношения по–русски, так как они все были не только давно обрусевшими немцами, но и православными.
В 1898–1906 годах Л.Г. Брандт учился в немецкой гимназии Петербурга, а в 1911 году окончил юридический факультет Петербургского университета и работал секретарём в Петербургском окружном суде, затем в 1916–1917 годах числился помощником присяжного поверенного.
При советской власти трижды арестовывался, неоднократно увольнялся из–за происхождения. В 1918–1929 годах работал учителем в школах Ленинграда, в 1929–1932 годах преподавал в пединституте имени А.И. Герцена, в 1930–1931 годах – в Ленинградском рабочем антирелигиозном университете, в 1932–1935 годах – в Музее истории религии АН СССР.
Около 1935 года переехал с женой в Витебск (вынужденно, из–за репрессий, последовавших после убийства С.М. Кирова), где его работа была связана с музейной экспозицией Витебского пединститута. Официально он являлся лектором Витебского музыкального училища. В этом качестве в начале Великой Отечественной войны даже написал антигитлеровское воззвание «Бить фашистов беспощадно», опубликованное в центральной витебской газете 29 июня 1941 года.
Но как только Витебск был оккупирован гитлеровцами, с первых дней предложил свои услуги немецким властям. Вначале он упоминается как переводчик военной комендатуры, но вскоре возглавил оккупационное Витебское городское управление.
Вместе с женой жил в многоквартирном доме витебской общины фольксдойче на Смоленской улице (дом 13, квартира 13, дом не сохранился). 30 января 1942 года он был убит в своей квартире вместе с женой Александрой Николаевной. До сих пор остаётся неизвестным, кто убил Л.Г. Брандта. Ни одна из многочисленных подпольных групп не взяла на себя ответственность.
Естественно, витебские историки выяснили, кем была его жена. Итак:
Александра Николаевна Брандт (ур. Кутлер) (1886–1942), дочь обрусевшего немца, российского государственного деятеля, видного кадета Николая Николаевича Кутлера (1859–1924), ставшего одним из создателей советского червонца. Принимала ли она участие в сотрудничестве мужа с оккупантами – неизвестно.
Источники и литература о Л.Г. Брандте и его жене приведены в сетевой версии
