- Наконец-то теперь тебе правильно всё написали! – за спиной Порфирия Недотёпина, вещающего на стену очередную никчёмную наградную бумажку за доблестный труд, неожиданно раздался насмешливый голос Милены, его жены.
Он обернулся и увидел, что несмотря на кажущееся одобрение, лицо её действительно выражало издевательское презрение.
«Странно…», - подумал Недотёпин и продолжил смещать рамку то влево, то вправо, чтобы она висела ровно. Как никак, а – сотая, юбилейная!
- А твоим закадычным друзьям, Прогибалову и Пройдохину, наверное, премии дали немаленькие в очередной раз, - не унималась Милена.
- Дали… Ну и что? – пожал плечами Недотёпин. – Зато мне вручили при всём коллективе в торжественной обстановке, а они получали свои премии в кассе, когда этого никто не видел. Только в приказе напечатали… Так его никто и не читает…
- Лучше бы про тебя тоже никто не прочитал… А «ТАКОЕ», - сказала Милена, сделав акцент именно на слове «такое», - вручать только при большом скоплении народа. Кстати, по сколько тысяч твои друзьям обломилось?
- По двадцать пять, - промямлил тихо Недотёпин и добавил. – Не в деньгах счастье…
- Конечно, счастье – в туалетных бумажках, напечатанных на принтере! Они даже не уподобились купить в книжном магазине нормальные бланки.
Тут Недотёпин мысленно согласился с женой, но всё же решил, что смысл – во внимании к человеку, а не в том – на бумаге какого качества это самое внимание оказано. А Милена продолжала гнуть свою линию:
- Ничего себе! По двадцать пять тысяч! Как говорится: кому – фейхоа, а кому – ни-че-го! Вот почему тебе не дали премию в двадцать пять тысяч? Я бы тогда взяла ещё немного в кредит и съездила бы на недельку в Сочи…
- А теперь в Сочи поедут жёны Прогибалова и Пройдохина – рога им наставлять. А ты ведь у меня – верная и трудолюбивая. Пока они за счёт своих мужей красоту наводят во всяких сомнительных салонах, ты трудишься и днём, и ночью сиделкой в больнице… Сутки через трое… Тьфу ты, перепутал опять – трое через сутки… Совсем себя не жалеешь… И я тебя практически не вижу, а в свой единственный выходной после выматывающих трёх – отсыпаешься целый день… И тебе за это – ни премии, ни бумажки на стенку… А ты вот меня попрекаешь…
Когда Порфирий упомянул о её «рабочей деятельности», Милена чуть смутилась и покраснела, но Недотёпин не заметил её минутного замешательства – говоря, он по-прежнему любовался вручённой ему бумажкой, уже аккуратно висевшей на стене среди прочих аналогичных.
Чтобы увести мысли мужа от темы «трое через сутки», Милена спросила:
- Дорогой, ты хоть читал, что они там тебе понаписали?
- Конечно, любимая… Раз «надцать» уже перечитал, и с каждым разом становлюсь всё счастливее и счастливее…. Да ты сама послушай – Недотёпину Порфирию Простоволосьевичу за трудолюбие и высокие производственные показатели. Число, месяц… Подпись директора, печать… Всё, как положено…
- Чуть выше…
- Чуть выше – только слово «Благод…» Ой, что это??? – от увиденного у Порфирия Недотёпина едва не случился инфаркт.
- Вот именно! – Милена почувствовала себя в этот момент кровожадной тигрицей, готовой растерзать в клочья свою жертву, а иными словами – унизить мужа на словах, а не презирая украдкой. – Если сам не можешь, то я сама прочитаю – «БЛАГОДЫРНОСТЬ»! Тебя наградили одного изо всего многочисленного коллектива «БЛАГОДЫРНОСТЬЮ», то есть дали понять, что все эти годы они тебя БЛАГОДЫРИЛИ И БЛАГОДЫРИЛИ… И большего ты не заслуживаешь! А будешь и дальше так усердно горбатиться – вручат ещё СРАМОТУ И ДУПЛОМ!
Пока Милена выплёскивала всё, что у неё накипело на душе, Недотёпин пришёл в себя, ещё раз прочитал, улыбнулся и пробубнил себе под нос:
- Слово-то какое интересное – «БлагодЫрность»… Кажется, неологизмом называется, авторским…
