Холодно сегодня уже по-зимнему. Стынут руки и ноги, мёрзнет нос. Но солнечно и сухо.
Не успевшие даже пожелтеть листья падают с клёнов с шорохом, похожим на шелест бумаги, которая подмокла, а потом высохла. От этого края листов вспухли и неряшливо закурчавились. И вроде новая бумага, чистая, а уже состарилась, писать на ней нельзя, потому что и буквы будут столь же корявыми, неискренними какими-то, нечестными…
В такие утра дома не сидится, хотя знаешь, что улица встретит тебя неуютом остатков осени и возможной простудой. А потому придумываешь себе дело, чтобы только выйти. Например, в магазин, за лампочкой. Старые ещё все целы, но начинаешь себя уговаривать: пусть будет, про запас.
Надеваешь пальто, выбираешь перчатки. Какие взять? Тонкие ещё, без подкладки? Или нужно уже что-нибудь потеплее? Шею обматываешь шарфом, ещё не кашне, но уже не шёлковым, и распахиваешь дверь настежь .
Глотаешь сразу же уличный воздух, и он растворяется в крови, как холодная водка, которая не успела согреть желудок, а уже опьянила: начинает чуть кружиться голова, и ещё хочется, хотя бы глоточек. И тепло тебе, хорошо, хотя лоб и нос сразу замёрзли.
Стоишь несколько мгновений, раздумываешь: а, может, ну её, эту лампочку, потом как-нибудь?.. Что если просто пойти побродить, побездельничать на виду у людей. Они же не знают, что ты никуда не идёшь. Можно сделать серьёзное лицо и направиться быстрым шагом, словно дела у тебя, неотложные, срочные.
Да ладно! Можно и не притворятся, и вообще про людей не думать. А идти просто и по дороге стихи сочинять:
- Хватаю за волосы осень,
За влажно-рыжую косу…
Ах, чёрт возьми! Эти уже до меня сочинили…
Или так тогда:
- Утонуть бы сегодня в печальной реке,
Только чтобы солнце светило.
И увидеть пред этим, как там, вдалеке,
Берег глинистый русло подмыло…
Не забыть бы, когда приду домой, записать. Или – ладно, бог с ними, пусть пропадают: слова же всего-навсего.
Иду, автоматически ускоряюсь вместе с теми, кто обгоняет меня и кто движется навстречу.
Не помню, где-то прочитал недавно, что русские мужчины по каким-то там исследованиям и опросам вошли в число трёх самых некрасивых в Европе. Ну и ладно, ну и пусть! Зато я, некрасивый, на их фоне не так заметен буду. И ещё одно «зато»: женщины у нас – глаз не оторвать. Даже когда некрасивые – всё равно красавицы.
Вон какое диво движется сейчас мне навстречу. Немолодая уже, а какая призывная. И ведь по всему видно, что ничего для этого специально не делала. Просто живёт она так, с такими вот глазами, которые осеняют такое лицо. В обрамлении этих волос, которые, наверняка, лишь чуть причесала с утра. А ноги чуть вихляются на высоких каблуках сапог. Зачем такие в сапоги прятать? Так бы и ходила весь год в летних туфельках, так бы и сияла матовой припухлостью своих щиколоток.
Она увидела, что мне понравилась, а потому – чуть больше, чем нужно, завиляла бёдрами. И это тоже – отлично, когда человек знает, что хорош собой, и щедро дарит себя всем: нате, любуйтесь.
И эти три маленьких очарования, которые ещё очень нескоро станут женщинами, даже не зная пока, насколько прекрасны, торопятся в школу и темпераментно обсуждают, «… какая она нечестная! У других списывает, а сама не даёт…»
И эта старуха прекрасна, просто – феерически! Видно, в поликлинику направилась, на приём к доктору, который и остался, в сущности, единственным человеком, что станет её внимательно слушать. Потому она и встала сегодня рано-прерано и долго приводила себя в порядок. Причесывалась и даже губы красила. Ба! Ещё, кажется, и глаза!! И духами, какими-то древними, от неё веет, «Кармен», кажется. Мама моя такие любила, потому и помню запах.
А день осенний набирает силу и по-настоящему красивым становится.
Небо такое бледное и воздух цвета «воздуханет». Берёзы, притомившиеся за лето быть русскими красавицами, изнывают под золотыми шалями листвы. Клёны жухлую зелень стараются скинуть при каждом порыве даже самого слабого ветерка. А дворники метут, неспешно и обречённо, понимают всю бессмысленность своих усилий.
Ладно, вернусь домой. Работать надо. Писать. Напишу-ка очерк об осени…
Вхожу в подъезд, автоматически проверяю содержимое почтового ящика. Ничего нет, кроме тетрадного листка, в клеточку, с полями красными. Свёрнут пополам. Разворачиваю и вижу только одну строчку, явно написанную женской рукой: буквы чёткие, аккуратные и ровно по разлиновке идут. Это женщины, пусть в минуты душевных тревог или даже катастроф, всё равно помнят о том прилежании, которому их в школе учили:
« Возвращайся. Я тебя жду. Очень.»
Мне? Нет. Меня уже давно никто не ждёт. Те, кто ждали, теперь уже ушли. Наверное, просто ящиком ошиблись. Какой же он счастливый, тот, кого ждут.
А я? А я даже лампочку не купил!..
|