А был он человек-салют.
Это когда в тёмное небо устремляется магниево-белая стрела, которая вдруг на самом кончике расщепляется на десятки красных дуг-прутьев, с шипенье превращающихся сразу же в зелёные и голубые осколки, которые потом уже опадают на землю золотой мерцающей пылью.
Красиво? Конечно. Когда это салют, а не человек.
Вот если человек так же стремительно, как салют, меняет цвет, меняет свои убеждения и взгляды, это, как минимум, кажется странным.
А для него не странным это было, а естественным, как дышать.
Когда ещё в школе, в пионерах, был он звеньевым (это если на рукаве – одна красная полоска нашита), то легко мог на пионерском сборе, угадав, чего же хочет классный руководитель, поднять ту самую руку с красной полоской и начать гневно обвинять, в чём нужно было сейчас обвинять, друга, с которым уже несколько лет сидит за одной партой. А на перемене перед этим самым сбором тот угощал его в столовой коржиком и компотом. И не страшно было. И слово «предательство» не всплывало в глубинах его души, может быть, просто потому, что уже тогда души в нём не было.
И в армии, когда служил, с удовольствием два раза в неделю, как было назначено, докладывал замполиту, о чём говорят в роте, кто не доволен младшим, а кто, может быть, и средним комсоставом подразделения.
После армии продолжил учиться, потому что у отслуживших парней были же ведь льготы при поступлении. На первом же студенческом собрании в старосты группы предложил себя сам, чтобы отмечать отсутствующих на лекциях, а не быть отмеченным кем-то другим.
Приятелю, учившемуся с ним в одной группе, сказал, что видел девушку, с которой тот встречался, с другим. Когда приятель со своей подругой расстался, то он стал ухаживать за нею сам, потому что папа её был замдекана их факультета. Бывал даже у них дома, а уже на 5 курсе принёс и поставил у них в ванной комнате свою зубную щётку, ибо папа-замдекана уже несколько раз намекал ему, что в семье ждут, когда же он сделает предложение «их Нелличке». Потому, видно, и окончил институт с красным дипломом. И сразу забыл о Нелличке. Даже зубную щётку забирать не стал. Рассудил так: «Да что там! Она же копейки стОит…» И не стал опускаться до такой низости.
На работе начальнику сразу понравился, потому что умел очень приятно здороваться, чуть улыбаясь и застенчиво опуская глаза.
А спустя некоторое время стал ухаживать за его секретаршей, после того как узнал, что она доводится руководителю их учреждения дочерью. И в доме у них стал бывать и даже на дачу с ними вместе ездил. Планов его грандиозных чуть не сорвала потенциальная тёща, потому что начала интересоваться возможным зятем совсем не как будущая мать жены.
Он смог вести себя так, что и дочь и мать были глубоко убеждены, что страсть он испытывает именно к ней, а не к конкурентке-родственнице.
После того как начальник замолвил за него словечко и устроил руководителем отдела в смежной торговой фирме, обе женщины ему как-то сразу разонравились. Хотя при встречах с их отцом на производственных совещаниях, он проникновенно жал руку так и не состоявшемуся родственнику и интересовался здоровьем членов его семейства.
Через несколько лет, когда его персональный счёт в банке изрядно поправился, он задумал жениться по-настоящему. Но тут неожиданной преградой встала его престарелая матушка, которая любую женщину, появлявшуюся у них в доме, воспринимала как потенциальную конкурентку на роль хозяйки дома, хоть обожаемому сыну её было уже к сорока.
Но он же – энергичный. Умный. Изобретательный…
Через пару месяцев врачебный консилиум постановил, что стареющая женщина нуждается в постоянном медицинском и бытовом присмотреть, который можно обеспечить должным образом лишь в доме престарелых. Сюда-то он и поместил драгоценную родительницу, и она поселилась в комнате на четверых со всеми удобствами. Хлопотать об отдельной для неё комнате он не стал (дорого же ведь очень!) и объяснил это тем, что мать его очень любит общество женщин, примерно равных ей по возрасту.
И стал он теперь всем женихам жених. Деньги приличные – есть. Квартира, единоличная, трёхкомнатная – тоже. Плюс дача совсем не далеко от города и подержанная иномарка, которую к тому времени уже мог себе позволить.
Итак, следующий шаг – женитьба. Претендентку искать долго не пришлось, потому что к этому времени скоропостижно скончался генеральный директор их фирмы, и наш герой, как мог, принялся утешать его вдову, бывшую всего на 13 лет его старше. Женщина так привыкла к тому, что рядом с нею всегда есть мужчина, который решит любые её проблемы и будет вести дела фирмы, в которых она ничего не понимала, что уже через три месяца после похорон стала женою нашего знакомого.
Оказалось, что быть мужем зрелой богатой женщины совсем не трудно, и после забот о ней остаётся ещё масса свободного времени. И время это можно потратить целиком и полностью на себя. И на свои удовольствия.
Потому молоденькая симпатичная секретарша появилась в его приёмной довольно скоро. Она-то и сопровождала его в официальных и неофициальных командировках как по стране нашей необъятной, так и за её пределами. А за пределами – в основном в те страны, у берегов которых плескалось какое-нибудь тёплое море.
Загар с них обоих не успевал сходить круглый год.
Жена же на все эти его забавы смотрела сквозь пальцы ровно до тех пор, пока он не задумал развестись с нею, отсудив фирму, доставшуюся от предыдущего мужа, которой сейчас довольно успешно руководил сам.
Опытная женщина совершила почти невозможное: наняла дорогущих адвокатов, которые отсудили у него не только фирму, но и всё то имущество, которое ранее принадлежало ему лично.
После того как он прочувствовал всю силу бедности, от которой успел уже отвыкнуть, на собственной шкуре, она, через доверенных людей, дала ему понять, что прощение возможно, но только при полной его покорности.
Он немедленно согласился на все её условия и вновь вернулся «в лоно семьи». Но это была совсем уже другая семья. В доме и на работе за ним следили все, даже шторы на окнах. И обо всех его деяниях и перемещениях немедленно докладывалось хозяйке. После чего следовала молниеносная и жестокая расправа.
А потом супруга решила, что мужа нужно лечить. Собрала врачебную комиссию, которая постановила, что он буквально остро нуждается в успокоительных препаратах, которые тут же и были назначены…
… После нескольких лет такой вот жизни от дел он отошёл совершенно. Всё время сидел дома. Загар давно уже сошёл с его лица и тела. И если бы кто-нибудь посмел заглянуть в окна их загородного коттеджа, то увидел бы его, растолстевшего и лысого, в глубоком кресле, с газетой в руках. А если бы этот кто-то позволил себе заглянуть ещё ему и в лицо, то махнул бы безнадежно рукой и сказал: «А-а-а… Это всё – так: просто ещё один сбитый лётчик…»
