Откуда появилась в посёлке цыганка Анжела никто не знал. На "костре", где тусовалась ночами наша молодёжь, она пела... И пела так красиво, так, мы считали, "профессионально", как можно было услышать только на пластинке или по радио. Странно, но Анжела не пела ничего цыганского: в её репертуаре была только модная эстрада; особенно любила она вещи всем известного тогда ансамбля "Цветы". Анжелу не надо было просить: когда мы рассаживались вокруг костра, и наступала на некоторое время тишина, ей протягивали гитару, и девушка начинала петь.
Небольшого роста, ладная... тёмные волосы были схвачены на затылке в толстый "хвост", смуглое лицо имело правильные черты, глаза не чёрного, а скорее чайного цвета. Как пела она, умело подыгрывая себе красивыми переборами, поют только цыгане: громко, переливисто, качая звук, следя за красотой голоса и не очень задумываясь о смысле слов. И парни, и девчонки были без ума от нашей таинственной Анжелы. Пацаны пытались бить клинья, но цыганка уходила ещё до рассвета, отметала всех провожающих и растворялась в темноте.
Меня тянуло к ней магнитом. Старательно, как мог, выучил с пластинки песню "Звёздочка моя ясная", и, была - не была, в одну из ночей стал подпевать ей. На костре не хлопали - долгое молчание означало всеобщее одобрение; уходя, цыганка оглянулась на меня - направился, было, за ней, но услышал:
- Без провожатых!
Я остался.
В следующую ночь, после совместного пения, цыганка подсела ко мне на бревно:
- Ты поёшь как цыган.
- Почему?
- Зазывина в голосе есть, - плечо Анжелы коснулось моего плеча, меня дёрнуло током. - Проводи.
Когда уходили, кто-то ехидно крикнул нам вслед: "Спелись!" И все заржали.
Стояла белая ночь. Над нами висело лиловое небо с бледными звёздами; восток едва розовел, но дорога и вся улица были как на ладони. Жители смотрели сны, петухи и собаки тоже спали, только соловьи на черёмухах и ракитах вдоль дороги оглушительно заливались, и каждый, завидя нас с Анжелой, старался пуще соседа. Сирень отцветала, в воздухе висел её прощальный аромат... Сладкий и тревожащий юные души аромат начала лета.
На девушке были черная кофта и чёрная узкая юбка до пят с высоким разрезом сбоку, из которого то и дело выглядывала смуглая нога.
- Тебя Серёгой зовут? - спросила Анжела.
- Ага.
- А лет сколько?
- Шестнадцать.
- Мне семнадцать.
- Ты с детства поёшь?
- Конечно. Наши все поют. Со старшим братом по электричкам ходили... он с гитарой, я с бубном. Орали, пока не охрипнем... лавэ* зарабатывали - нам больше давали чем гадалкам.
- А гадать умеешь?
- Какая ж цыганка гадать не умеет.
Мы вышли на край посёлка, пересекли перелесок, за которым оказалась покосившаяся и с виду нежилая заброшенная изба. Возле дома стояла телега, невдалеке на поляне паслась стреноженная лошадь.
- Здесь наши живут, я у них ночую, - сказала Анжела. - не пойду домой, давай погуляем. Нам нельзя гулять с русскими, но дед с бабушкой наверно спят: лампа не горит... живём с керосиновой лампой: видишь проводов нет. Мы здесь ненадолго. Меня выдают замуж, а я не хочу за него - вот и сбежала к деду.
- Так и не выходи.
- У нас не спрашивают.
Пошли дальше и набрели на сруб строящегося дома с голыми стропилами… зашли внутрь, сели на сложенные штабелем доски. Анжела пристально посмотрела мне в глаза:
- Рядом с тобой есть Татьяна, кто она?
Я был поражён:
Татьяна - моя родная сестра. Как ты узнала?
Анжела улыбнулась:
- Я цыганка.
Помолчали.
- Ты в ресторане "Восток" бывал?
- Я ещё не был в ресторане.
- Пою в цыганском варьете у Березовского.
Неожиданно Анжела встала, распустила волосы, тряхнула головой, расправив их по плечам... подобрала высоко юбку, так что оголились смуглые бёдра, села верхом на мои колени, прижалась всем телом и повалила на доски; её волосы, пахнувшие костром, закрыли наши лица. Анжела стала целовать мои глаза, губы... кончиком языка щекотала уголки губ, касалась моих зубов, языка... Я целоваться не умел, лежал неподвижно, задыхался и дрожал как в лихорадке. Комары пищали над нами.
- Моя любовь к тебе чиста как воды Ганга, - вдруг произнесла Анжела.
Наверное ей хотелось сказать что-то красивое, романтичное... и вспомнилась фраза из какого-то индийского фильма. Мне показалось это смешным - я не к месту хмыкнул и улыбнулся. Девушка подняла голову:
- Ты меня не любишь?!
- Люблю.
- Не ври цыганке. - Поднялась, одёрнула юбку, - амэ гаём*, наши могут проснуться. - Быстро пошла в сторону цыганского дома.
Я, молча, шёл за ней. Открыв низкую дверь, оглянулась:
- Когда полюбишь, найдёшь меня.
Начинался рассвет. Я подошёл к рыжей лошади, погладил её лоб с белым пятном и побрёл домой.
Больше Анжела на костёр не приходила... пропала, никто её не видел.
Через неделю я поехал в "Восток".
Ресторан был полон цыган, в основном мужчин: бархатные пиджаки, яркие рубахи, перстни, золотые зубы. Выступления ещё не начались, я прошёл за кулисы и спросил у цыгана, видимо танцора, который разминался перед большим зеркалом, отбивая чечётку ногами в мягких сапогах:
- Привет, ром, Анжела работает?
Танцор что-то крикнул по-цыгански в открытую дверь комнаты, я разобрал только "Анжела". На пороге появился молодой бородатый цыган:
- Тебе Анжелку? Её не будет, зачем она тебе, парень?
- Да так...
- Ты из Володарки?
- Да.
- Она туда больше не приедет. Она моя сестра, парень. Её увезли в Одессу - жениха нашли хорошего.
Я спустился по широкой лестнице к пруду с утками и долго сидел на скамейке. Потом пошёл через парк на трамвай.
Лет через десять в дверях поселкового магазина я пропустил выходящую молодую женщину, цыганку, ведущую за руку маленькую девочку; глаза наши на мгновение встретились. Я узнал Анжелу... Посмотрел вслед, она не оглянулась. Ожили воспоминания... машинально походил меж полок с продуктами, что-то купил. Возле крыльца магазина стояли белые "Жигули". Спускаясь по ступеням, увидел за рулём Анжелу - она улыбалась и приглашающе кивала на соседнее сиденье. Я открыл дверцу и, немного смущаясь, плюхнулся рядом:
- Привет! Какими судьбами? Решил, что ты меня не узнала.
- Конечно узнала. Чувствовала, что мы встретимся: утром приехала сюда к родне. Как зовут-то меня помнишь?
– Ещё как помню - Анжела.
– Помнишь...
Мы радостно смотрели друг на друга. Анжела была ещё очень молодой и очень красивой, только несколько утомлённые глаза и над правой бровью маленький светлый рубец.
– Вот Каринка, дочка, — кивнула на заднее сиденье. Я обернулся:
– Дядя Серёжа.
Девочка приветливо улыбнулась.
– Она от русского, младшая. А старшая – Ева, я сбежала с ней из Одессы от своего. Вот, заплатила, — Анжела наклонила ко мне голову, показывая шрам, — живу с русским в Таганроге - тоже длинный и тоже Серёга.
– Да ну?
– Ага! А у тебя сын?
– Всё-то ты знаешь!
– А как же, мне положено, — засмеялась.
– Анжела, а ведь я тогда приезжал в "Восток".
– Я знаю... мне брат рассказал. – Она подарила мне взгляд, какой может согревать человека всю жизнь. – Ладно, поехали мы с Каринкой. До свидания, Серёга, мы ещё встретимся, я знаю.
Она приблизилась и поцеловала меня в щёку, я погладил её волосы.
Выбрался из машины, и когда проходил вдоль магазина, Анжела притормозила, опустила стекло и перекрестила меня:
- Храни Господь!
Зачем плетёшь ты свои кружева, жизнь? Зачем тебе нужно, чтобы люди, живущие в разных уголках земли своими разными жизнями, вдруг замирали иногда, задумчиво устремляли взоры вдаль и вспоминали... И каждый раз, возвращаясь памятью в те мгновения, томилась их душа, щемило сердце и казалось, что надежда на встречу не так призрачна. Благодарю тебя, жизнь.
Больше мы не встретились с Анжелой никогда. Ошиблась цыганка. Хотя... прошло только тридцать лет, и всё ещё может случиться.
*Деньги. (цыг.)
*Я пошла. (цыг.)
