Солдатик любви

случае, в шашки я играл гораздо менее успешно. Людьми азартными мои «бабушки и дедушки» вовсе не были, в лото играли по копейке, которые перед игрой раздавали всем поровну из блюдечка синего стекла, тогда как ничто на свете меньше десяти копеек и не стоило, только спички, и то в Москве, и то бумажные. В Москву мы ездили с отцом и с матерью, которые в Москве жили, и учились, и снимали комнату. Ездили мы, как я понимал, чтобы я вволю накатался на лифте и на всю оставшуюся жизнь напился «шоколадного» молока. Мне и в голову не приходило, что шоколадное молоко, это – то самое ненавистное какао, которым бабушка меня пичкала в Курске чуть не каждое утро. Еще в Москве было замечательное метро, про которое знал даже мороженщик дядя Вася.

– Ну как, москвич, в метро катался? – спрашивал дядя Вася.
– Катался – отвечал я, впрочем, более поглощенный ловкими волшебными движениями его рук, наполнявших мороженым вафельный стаканчик, – и на лифте катался…
– Скажи, пожалуйста, настоящий москвич! – хохотал дядя Вася, широко открывая рот. Нет необходимости уточнять, что родился я именно в Москве.

Мы ездили в Алушту, когда мне было без малого четыре года, и я плохо, что помню, кроме громадных сочных груш, пахучего сладкого черного винограда и синего моря. А через пару лет мы снова ездили в Алушту и путешествовали на большом катере в Кучукламбат. Я плавал в тихой прибрежной воде в окружении мелких медуз, цепляясь руками за усеянное мелкой галькой дно. Относительно медуз я уже знал, что есть их, во всяком случае, нельзя. В Алуште было много фонтанов и почти во всех жили большие серьезные карпы, которых отдыхающие кормили улитками, пойманными в том же самом фонтане – надо было только сначала камешком разбить коричневую скорлупку. Жизнь была замечательная не потому, что мне покупали конфеты, а потому, что жить было очень интересно. Мне и через пятьдесят с лишним лет многое интересно, поэтому я и не жалуюсь на собственно жизнь, даже когда у меня совсем нет денег.

А ездили мы в мягком вагоне, и пили особенный пахнущий дымом железнодорожный чай, а еще отец всегда отдавал мне свой сахар. В вагоне был длинный покрытый ковровой дорожкой коридор. Под окнами была ступенька, стоя на которой можно было долго смотреть в открытое окно и, почти оглушенным гудками паровоза и стремительным грохотом встречных поездов, нюхать необыкновенный железнодорожный дым. Но больше всего я любил большие красивые тульские пряники, которые продавались в Курске на вокзале…


* * *