Рябь

Санитар помог Сергею затащить носилки в машину и вытянулся «по струнке».
-Разрешите идти, товарищ доктор! - гаркнул он.
-Да иди ты, иди. И прекрати вытягиваться, что мы — в армии что ль? - устало ответил ему Сергей.
-Есть! - крикнул санитар.
-Стой! Погоди, погоди.. Скажи Шварцу, что я его тут жду. И пусть он сигарет еще захватит, а то вообще кошмар без них.
-Jawohl! - Ответил санитар и сел в кабину.
Послышался треск, шум двигателя, хлопок, и машина, выстрелив облаком черного дыма, дребезжа уехала прочь.
Сергей вздохнул, вынул из кармана последнюю сигарету и закурил, оглядываясь вокруг. У дверей подъезда суетилось еще несколько санитаров и докторов. Некоторые заполняли необходимые бумажки, другие разгоняли любопытных зевак. Из окон дома время от времени выглядывали жители, с интересом разглядывавшие происходящую под окнами суету и негодующе качали своими непричесанными, лохматыми и забигуденными головами.
«Досадно, досадно...»
«Смотри-ка, еще одного уволокли!»
«Эх, народ... Скоро всех мужиков повыдергивают!»
«Ну вот, теперь и у нас началось!»
«Ужасть-то какая...Кошмарище...»
Да уж...верно... - подумалось Сергею -  И ведь третий уже за неделю! Живет себе человек, никого не трогает, а потом раз — и свалится посреди улицы, как этот. И ведь болеют то все! Ничего общего между ними нет. Все...как там молодежь-то говорит...«рандомно». Эх, ладно, нечего тут слюни распускать. Работать надо.
Сергей выбросил бычок и направился к собранию врачей у подъезда. Там развивалась перепалка между личностью в строгом деловом костюме и кем-то из медицинской бригады, судя по всему, санитаром. Личность ругалась и неистово размахивала руками, пытаясь втолковать что-то санитару, который, в свою очередь, стоял абсолютно спокойно, с нескрываемым интересом наблюдая за действиями человека в костюме. Подойдя ближе, Сергей смог разобрать что-то про «сокрытие необходимой информации» и «превышение должностных полномочий».
Завидев Сергея, личность взглянула на него и, просияв, затараторила:
-Ну хоть вы-то! Вот вы-то! Вы-то же умный человек! Это же сразу же видно! Ну вот скажите же этому молодому человеку, что он не имеет права мешать моей работе! Ведь я-то же ничего плохого не делаю! Я-то же свою работу делаю, молодой человек! Ну уж вы-то же должны понимать, молодой человек, что уж я-то вреда не сделаю! Ведь я-то не для вреда же, я же для пользы! Ведь народ-то должен знать правду!...
Произнося все эти слова, личность дрожала и подергивалась, словно бритый пудель на морозе. Сергей почувствовал нарастающую головную боль. Так всегда бывало, если Сергею приходилось общаться с этим человеком. Андрей Исаев — второсортный журналист, мнящий себя вестником правды, защитником слабых, и прочая, и прочая...
«Ну что ж...можно и как в армии...» - подумал Сергей.
Он жестом прервал словоизлияния Исаева и сухо скомандовал: «Уберите отсюда!». Двое санитаров квадратного телосложения молча взяли журналиста под руки и унесли прочь.  Некоторое время крики «Произвол!», «Народ-то же должен же знать правду!» и что-то вроде «Я-то вам всем покажу!» еще сотрясали воздух, но вскоре затихли, и вся улица, казалось, впала в оцепенение.
Сергей обернулся и обнаружил, что все вокруг замерли и смотрели на него с некоторым удивлением.
-Что? - неожиданно сухим голосом спросил Сергей, и это вывело окружающих из ступора. Они отвернулись и продолжили заниматься тем же, чем занимались две минуты назад.
На плечо Сергея легла чья-то тяжелая рука. Он резко обернулся и обнаружил стоящего рядом с ним Шварца.
-Прости, - несколько сконфуженно сказал Шварц, - Не хотел тебя пугать.
-Да ничего, - ответил Сергей. - Быстро ты. Неужто Бергманн уже доехал?
-Да нет. Ну, не знаю. Он мне из машины звонил, а я тогда уже сюда почти приехал. Сигареты я, кстати, взял. Так и знал, что у тебя кончились.
С этими словами он протянул пачку «Орла». Сергей взял одну сигарету и закурил.
-Спасибо, - ответил он. - Слушай, а чего это ты вдруг решил сам сюда приехать? Ты ж вроде не любитель просто так кататься.
-А я и не просто так, - ответил Шварц, тоже прикуривая — У меня к тебе предложение есть. Пошли отсюда к чертям, а?
-Сбежать предлагаешь? - спросил Сергей, оглядываясь вокруг. Суета, царившая возле подъезда еще несколько минут назад, несколько приутихла. Складывалось впечатление, что все окружающие, включая квартирных зевак, напряженно прислушиваются к его разговору со Шварцем.
-Ну почему сразу сбежать,а? - обиженно сказал Шварц. -  Я, между прочим, отпросился — чувствую себя что-то не очень сегодня, - заметив испуг на лице Сергея, Шварц поспешно добавил — Да ничего серьезного, просто переутомился я в кабинете. Проветриться надо. Так, чтобы не в душных коридорах и от этих подальше, - Шварц раздраженно махнул в сторону врачей. - Я и тебя отпросил, если что.
-Ну раз отпросил... - протянул Сергей, - А, пошли! Ну их всех нахрен!
Бросив последний взгляд на санитаров, Сергей заметил, что все они слегка качнули плечами, будто облегченно вздохнув.

-Уроды! - крикнул вслед санитарам Исаев, поправляя съехавший набок галстук. Чертовы невежи, - подумал он. Одернув рукава, он демонстративно развернулся на одних каблуках и зашагал прочь.
Злость кипела в нем и порождала неприятные мысли, но он и не попытался этого остановить, а даже наоборот, позволил этому чувству развиться в нечто масштабное. И чем злее становился Исаев, тем четче представлялся ему его дальнейший путь.
Оглядевшись по сторонам, он удовлетворенно хмыкнул и свернул в узкий переулок. Оттуда он пошел дальше, на восток, петляя дворами, чтобы не попадаться лишний раз на глаза случайным прохожим. Кажется, его кто-то окликнул, и даже кажется, он послал этого «кого-то» к такой-то матери, но Исаев не был уверен в этом. Все его мысли были заняты продумыванием стратегии, и ничто относящееся к миру внешнему и не вписывающееся в грядущий план, Исаева абсолютно не волновало.
Он не заметил, как вышел на центральную площадь. Вокруг царила какая-то грандиозная суета: огромная толпа, растекшаяся ровным слоем по всей асфальтовой поверхности площади то тут, то там звучала на разный манер — от визгливо-напуганных, до откровенно враждебных и крамольных тонов. Все столбы и стволы деревьев были облеплены плакатами с изображением каких-то ломано-многоугольных символов. Никаких слов на плакате не было, так что Исаев не имел никакого понятия, что значили эти символы.
Однако,  люди на площади, как казалось Исаеву, в большинстве своем отлично знали, что делают. Они, не обращая внимания на него и его незнание, суетливо носились туда-сюда, раздавая указания и исполняя их. Несколько человек в желтых куртках настраивали прожекторы, кто-то расклеивал плакаты, кто-то (как казалось Исаеву) просто бегал и размахивал руками. Все были заняты, каждый своим делом. И все ждали. Что-то готовилось. И это «что-то» , судя по всему, было большим, основательным, подготовленным расчетливо и с истинно русским размахом.
Исаев хищно улыбнулся. Он не знал, что здесь происходило, но каким-то внутренним чутьем ощущал, что вся эта возня ему еще пригодится.
Пробираясь через толпу, Исаев невольно съежился, как всегда бывало с ним, если вокруг было много народа. Он шел в самой гуще людей, но его, казалось, никто не замечал. Он шел, расталкивая всех этих не в меру суетливых крестьян, ругаясь, и съеживаясь еще сильнее, словно бы стараясь создать свое собственное пространство посреди этого хаоса, подчеркнуть свою «отдельность» от окружающих. Да, безусловно, он чувствовал, что назревающее «нечто» пойдет ему на руку, но иметь какое-то непосредственное отношение к этому, а уж тем более принимать участие он совершенно не намеревался. С площади Исаев вышел почти вприсядку, что могло бы рассмешить каждого, кто это увидел. Но, как и все это время, никто не обратил на него никакого внимания.
Поправив смятый костюм и вернув на место вновь съехавший набок галстук, Исаев пошел дальше, теперь еще старательнее выбирая самые узкие и немноголюдные переулки. Несмотря на радостное, хищное ожидание скорой расправы над санитарами-обидчиками, настроение его заметно упало. Возня на  площади не давала ему покоя. Он чувствовал, что кроме сиюминутной выгоды, вся эта толпа принесет этому городу, и Исаеву в частности, немало проблем, словно бы он уже сейчас видел конечную цель собрания на площади, и цель эта казалась ему ничем иным, как уничтожением интеллигенции, к коей Исаев всегда себя причислял. От этой мысли Исаев съежился вновь, теперь уже от самого настоящего страха. Два чувства боролись в нем — жажда мести и набирающий силу страх — и он никак не мог отделаться ни от одного из них. Но в какой-то момент страх возобладал, и Исаев мысленно представил бегущую на него толпу, размахивающую факелами, тычущую вилами, услышал истошный вопль сотни глоток, затем до него донеслось отчетливое воинственно-маршевое «На фонарь! На фонарь!», превратившееся вдруг в нечто более резкое и опасное, наподобие автоматной очереди.
Он, словно обезумев, рванул вперед, пока преследующее его «На фонарь!» не превратилось в скомканное «Нафнрь!», а затем и вовсе исчезло. Припав к стене ближайшего дома, Исаев сел на землю, но не так, как садятся на стул обычные люди, а будто бы рухнув, словно мешок с картошкой. Пытаясь успокоить свое разбушевавшееся воображение и разогнавшееся до немыслимых скоростей сердце, он нервно, резко, словно его били током, принялся оглядываться по сторонам, и, завидев неподалеку одиноко стоящий электрический фонарь, резко, словно профессиональный атлет, вскочил на ноги и, борясь с накатившей на него тошнотой, ринулся прочь из переулка. Он то и дело оглядывался через плечо, с силой, до боли в глазах, опасаясь увидеть тот одинокий фонарь, будто бы он мог передвигаться и преследовать журналиста.
Наконец путь его окончился и он смог вздохнуть с облегчением. Перед ним величественной громадиной возвышалась Ратуша. Огромное сооружение из черного мрамора казалось монолитом, потрясающих размеров неприступной скалой. Стоя рядом с Ратушей, Исаев ощутил всю свою мизерность и неважность, но он не злился. Сердце его трепетало от восторга и искреннего раболепия перед этой громадиной, символом силы и власти Правительства, которое Исаев почитал, которому поклонялся, и частью которого, пусть и весьма незначительной, словно песчинка в фундаменте египетских Пирамид, он являлся. Отблески неожиданно начавшего моросить дождя сверкали на солнце, заставляя здание Ратуши светиться, придавая ей некую священную нереальность.
Постояв в нерешительности, словно великий грешник перед входом в храм, Исаев шагнул на первую ступень массивной лестницы, ведущей ко входу. Ступеней было много, и Исаеву казалось, что чем выше он поднимается, тем мельче он становится. На секунду ему показалось, что Ратуша проглотит его полностью, растворит его, но это не вызвало у него испуга или отвращения. Наоборот, он вдруг, с какой-то маниакальной ясностью осознал, что в этом-то