Говорят, что плохой сон, чтобы он не сбылся, нужно непременно кому-нибудь рассказать. А сон Серёжа плохой увидел. Да ещё в ночь на пятницу, которая ко всему ещё была и 13 числом месяца.
Снилось ему, будто высунулся он из своего окна и смотрит на клён, что растёт под окном. До осени ещё далеко, а ветви у дерева почти голые. И, длинные да тонкие, свисаю, как верёвки, почти до самой земли. Вдруг телефон звонит. Сергей берёт трубку и слышит в ней голос своего старинного, из детства ещё, друга Миши:
- Серёжа, здравствуй! Это я. И я умираю. Приезжай срочно, прямо сейчас. Я сказать тебе самое важное должен…
А Сергею так не хочется из дому выходить и ехать на другой конец города, в новостройки, где Мишка теперь живёт. И он отвечает:
- Ты, Миш, извини меня. Не могу сейчас. Никак не могу. Маме стало плохо, я «Скорую» вызвал и вот теперь жду.
- Умерла твоя мама, ей уже ничем не поможешь,- говорит в трубку Мишка, и далее идут короткие гудки отбоя.
Тут Сергей просыпается. И первое, о чём думает, что сон рассказать кому-то надо, чтоб не сбылся. А рассказать некому, потому что мамы у него нет уже несколько лет. И получается, что во сне он врал Мишке, и тот это знал.
Сергей берёт телефон и набирает Мишкин номер. Несколько длинных гудков прервал голос приятеля:
- Да, Серёг, говори, только быстро. Маме стало плохо, и я «Скорую» вызвал, вот сижу теперь, жду…
Сергей оторопел, замешкался, потом пробубнил:
- Ты прости меня, Миш, это не срочно. Потом перезвоню. А тёте Любе привет и пожелания скорейшего выздоровления.
Мишка «окейкнул» в трубку и дал отбой.
После звонка этого поразительного Серёга что делать не знал и стал смотреть в окно на рано оголившиеся кленовые ветви…
Жили они с Мишкой в одном подъезде с самого рождения. И отцов с самого рождения у них не было. Потому что родились они оба в 86-ом, в то самое время, когда отцы их поехали тушить ядерный пожар в Чернобыле. Пожар потушили, но оба остались там, упокоились навечно.
Надя и Люба, матери Серёгина и Мишкина, жили скромно и трудно, как почти вся страна жила тогда. Но мальчишек своих, сыновей, воспитывали и кормили, как могли и умели.
Еды в стране становилось всё меньше, а хаоса всё больше. И необходимо было искать выход, потому что мальчишки росли, и надо было дать им возможность вырасти.
Серёжкина мама, Надежда, преподавала физику в средней школе. Но на 53 доллара зарплаты прокормить себя и сына не могла, а потому «предала» любимое дело и пошла работать горничной в гостиницу, где её буквально «оглушили» двухсотдолларовой зарплатой.
Мишкина же мама Люба, после архитектурного института, стала торговать на одном из многочисленных вещевых рынков, как грибы возникших в разных концах их города.
А в это время по телевизору румяный потомок замечательного детского писателя сообщал всему миру, как превосходно продвигаются «реформы» у нас в стране.
Это видели и слышали обе женщины, в редкие выходные садившиеся на кухне то в Серёжиной, то в Мишкиной квартире и попивавшие водочку, к которой обе приохотились как-то постепенно, сами того не заметив.
Мальчишки же в это время учились в школе и ходили на тренировки в спортивную секцию, где осваивали все тонкости дзюдо.
Однажды в гостинице пьяный постоялец начал приставать к Надежде, за что та, после уговоров, решительно ни к чему не приведших, сломала об него швабру, которой убирала в номере, и была уволена в этот же день.
Через неделю хозяин контейнера, в котором Люба торговала женским бельём, обнаружил недостачу товара. Разбираться, Люба или её сменщица виновны, не стал и уволил обеих.
Обе снова оказались безработными, тогда как американцы усиленно радовались за нашу страну, потому как встали мы, окончательно и бесповоротно, «на путь демократических реформ».
Почти месяц соседки и подруги по несчастью пытались хоть куда-нибудь устроиться. Наконец глава местного ДЭЗа Нушик Карапетовна взяла их к себе уборщицами, чтобы мыли подъезды.
Но через полгода «благодетельницу» посадили за какие-то финансовые махинации, а весь персонал ДЭЗа уволили, чтобы «очистить ряды» работников коммунальной сферы.
И тогда почти сорокалетние женщины, совершенно отчаявшись, «пошли на трассу», ярко раскрасив лица и надев платья и колготки с люрексом.
В первый раз вышли они на своё «рабочее место» 1 июня, в День защиты детей. В городе было холодно и дождливо. Они же стояли и улыбались свету проезжавших мимо фар, содрогаясь от ужаса: а вдруг кто-нибудь из водителей остановится и захочет воспользоваться их услугами. А если никто так и не остановится?
… И в этот же самый день, почти на другом конце мира, в Алжире, умирал Ив Сен-Лоран – один из законодателей мировой моды, лейбл фирмы которого был на дешёвых китайских платьях-подделках, в которые Надежда и Любовь были одеты. Затухающим голосом уходящий кумир миллионов женщин завещал сжечь своё тело и прах развеять в садах «Жардин Мажорель» в марокканском городе Марракеше, где кактусовый лес постепенно становится лесом из бамбука, а в маленьких прудах неторопливо плавают пятнистые японские карпы, и лотосы устилают поверхности этих прудов…
И телевизоры в этот вечер рассказали всему миру о постигшей нас всех трагедии.
А в это же самое время стояли и ничего не знали об этом общечеловеческом горе две русские женщины на обочине трасы, кокетничая с невидимыми потенциальными клиентами в ожидании заработка, чтобы накормить ужином сыновей, которые сейчас были на тренировке.
Менее чем через год Надежду, Серёжкину маму, сбил пронёсшийся мимо грузовик. Упала она в придорожную канаву, даже не успев закрыть глаза и не перестав притворно улыбаться.
Сейчас вот Люба, Мишкина мать, умирала от какой-то болезни, здесь же, на трассе, полученной.
Но сыновья же не знали обо всём об этом, потому что росли, учились и занимались спортом…
… не знал и Ив Анри Дона Матьё Сен-Лоран, потому что в это время вот уже несколько лет, как прах его был развеян над роскошным садом в Марокко, и люди успели забыть о нём. Только диковинные африканские птицы, живущие здесь, оплакивают его и по сей день…
