Владимир Макаров-Чалдон
БАНАЛЬНАЯ РАЗВЯЗКА
«К чему существовать,
если некому себя посвятить?»
Эмиль Золя
- Матка! Матка! – раздался за забором мальчишеский крик. Услыхав его, Сережка пинком открыл калитку и выскочил на улицу Береговая. Увидел, как двое пацанов заворачивали за угол, и побежал за ними. За углом начинался спуск к реке. Село, центр района по площади равного Франции, стояло на крутом берегу. Высота обрыва на взгляд была не менее десяти метров. А точно ее никто не измерял. Спуск извивался по обрыву. Летом и зимой по нему спускалась и поднималась лошадь, запряженная в двухколесную тележку, на которой лежала на боку деревянная бочка емкостью пятьсот ведер. Дед Петрович весь светлый день возил воду для хозяйственных нужд населения. Зимой бочку устанавливали на санях, и спуск от расплескавшейся из бочки воды покрывался льдом. На большой скорости летела детвора на санках по спуску. Санки катились по льду реки еще метров сто. У матерей порой сердце замирало от страха, что дети могут угодить в прорубь. Из большой проруби Петрович на-бирал воду в бочку, а пониже было несколько прорубей поменьше. В них женщины полоскали белье. На тридцатиградусном морозе руки женщин были красные, как гусиные лапы. Однако только лжец мог бы сказать, что женщинам холодно.
Сережка сбежал по спуску на берег. Берег был усеян мелкой и крупной галькой. Кое-где с берега в воду уходили деревянные мостки длиной два-три метра. С них женщины полоскали белье летом, а пацаны использовали их как трамплины при купании.
Ангара стремительно катила свой широченный стан на свидание с Енисеем. Из-за поворота стремнина уже вынесла огромной длины плот. Он до того был длинен, что бревенчатая избушка сплавщиков и уборная на верхнем его конце (по течению реки) казались выстроенными для детей, а сплавщик у рулевого весла был как лилипут. Такие плоты местные жители называют матками. Сплавляют их обычно четыре-пять человек, знающих реку, как свои пять пальцев. Все их вооружение рулевое весло и шесты.
Сережка присоединился к пацанам. Зачарованные, разворачивающейся на их глазах борьбой человека с водной стихией, мальчишки смотрели на реку, широко раскрыв глаза. Не прошло и тридцати минут, а матка уже скрылась за поворотом. Сережкины друзья стали медленно подниматься в село. Сережке не хотелось уходить с берега. Каждый день он бывал на берегу, и каждый раз река не хотела его отпускать, словно магнитом притягивая к себе. Он не мог отвести глаза от стремительно несущейся воды, от зеленой тайги, которая на другом берегу начиналась чуть ли не от уреза воды.
Однако на этот раз что-то ему мешало в полностью отдаться очарованию природой. Невольно он оглянулся. На обрыве стоял высокий человек лет сорока пяти в черной шинели, в форменной фуражке и мрачно смотрел на реку. Это был Витковский – начальник линейного участка. Появился он в селе прошедшей осенью 1949 года. Привез молодую жену с двумя мальчиками, двухлетними близнецами. С началом навигации он часто одиноко стоял на обрыве. Сережка слышал как отец, думая, что он спит, рассказывал матери: «Войну Витковский встретил в чине капитан-лейтенанта. Отличился при защите северного морского пути во время нападения немецкого крейсера «Адмирал Шеер». Войну закончил в звании капитана первого ранга. Демобилизовался по здоровью, а вскоре был назначен начальником крупного речного пароходства. Нынешняя жена была у него секретаршей. Она и окрутила его. Родились мальчики, он оставил свою семью, у него там трое детей. Как водится, первая жена написала заявление в парторганизацию. На собрании ему вынесли строгий выговор, а ЦК исключил его из партии за половую распущенность. Он был освобожден от занимаемой должности и отправлен в наше село». Мать добавила: «Она не только окрутила его, она его и раскрутит. Ты посмотри, как она одевается! При его - то зарплате, где он деньги возьмет на её наряды?» «Если любит, то перестанет форсить» - закончил отец.
Сережка не мог сказать почему, но мрачная фигура стоящая на обрыве вызывала у него озноб. Боялись её и другие пацаны. Сережка повернулся и побежал догонять друзей.
Быстро прошло короткое сибирское лето. В феврале село взбудоражила новость: «Ночью арестован Витковский!» Вначале было недоумение: «За что?!» Потом поползли слухи: «Растрата! Молодая жена требует, давай, да давай деньги, а он же их не печатает».
Вначале следствия Витковский сидел в камере предварительного заключения в селе. С началом навигации его увезли в ближайший город. Уже было ясно, что он получит большой срок. Перед его женой встал вопрос: «Как жить дальше?» Детей надо кормить. На большую часть имущества был наложен арест, специальности у нее не было. Зато была молодость, смазливое личико и умение обольщать мужчин. И уже не только кумушки, любительницы перемывать косточки своих ближних, знакомых и незнакомых, но и люди солидные заговорили, что с соломенной вдовой живет самый завидный жених в селе Алексей Верхотуров.
В июле Витковского привезли в село. В доме культуры состоялся показательный суд. Суд длился три дня. И каждый день зал, вмещающий 300 человек, был переполнен.
Внешне Витковский был спокоен, по-военному четко отвечал на вопросы. Вину свою признал, объяснил, что привык жить на большую зарплату и зарплаты начальника участка ему не хватало. Он все время крутил головой – кого-то искал в зале. «Жену ищет! Жену!» - перешептывались женщины. Жена же на суд не пришла. Суд определил для Витковского срок заключения в 25 лет. Через день после окончания суда Витковского на моторной лодке повезли на пересыльный пункт. Он и два сопровождающих милиционера отплыли в восемь часов утра, а в примерно в одиннадцать часов подул ураганный ветер. Даже старики потом не могли припомнить ничего подобного. Ангара накатывала на берег волны высотой два-два с половиной метра. К вечеру ветер стих. А утром в селе стало известно, что ниже порога на берегу нашли разбитую моторную лодку, на которой конвоировали Витковского. Как только в село поступило об этом известие, милиция организовала поиски. Милиционеры и работники линейного участка на лодках с мотором и без мотора осматривали острова и берега. Два отряда охотников, во главе с двумя милиционерами прочесывали тайгу. Через пять дней нашли трупы конвоирующих Витковского милиционеров. Продолжались поиски Витковского. Его нужно было найти живого или мертвого. Иначе на отделе милиции повис бы побег.
Через два дня после похорон милиционеров в селе появился Иннокентий Крысанов. Его фамилия была Рукосуев. Но большинство коренных жителей села были Рукосуевы. И чтобы отличать одного от другого в ходу были прозвища. Нередко прозвища передавались из поколения в поколение. У Иннокентия, Кешки, как его в селе называли, и отец и дед носили прозвище - Крысанов. Теперь уже никто и не знал, почему это прозвище прилепилось к их роду. Кешка работал бакенщиком. На острове ниже порога у него был служебный домик. Он был вдовец, детей у него не было. Поэтому в селе в доме, который он наследовал от родителей, он зимовал, а в навигацию появлялся в нем, когда приезжал в село купить хлеб, патроны или по вызову начальства. Кешка прославился тем, что никак не мог поверить, что Витковский это фамилия его начальника, а не прозвище. И жители села, смеясь, долго повторяли Кешкин вопрос: «Слыш паря, а какая у Витковского фамилия?»
Кешка был взволнован. И обычно сдержанный, как и все сибиряки, на этот раз чуть-ли не каждому встречному рассказывал: «Понимаш паря, проверил я обстановку, причалил к берегу, подхожу, понимаш, к избушке и чувствую, в ней кто-то есть. Открываю дверь, смотрю, за столом сидит мой начальник – Витковский. В руках у него обрез, еще с гражданской у меня сохранился. Я, понимаш, зимой, когда мишку иду добывать, его на всякий случай за поясной ремень сую.
- Здравствуйте, Виктор Михалыч, - говорю, - а тебя грешным делом уже похоронили. А он усмехнулся недобро:
- Забыли, что я Моряк. Для меня это не шторм, а небольшое волнение.
- Что делать думаешь, Виктор Михалыч?
- В сумерках свезешь меня в село. Детей посмотрю, в последний раз помилуюсь с женой, а утром пойду сдаваться. Ты, Кешка, и представить себе не можешь, как я люблю ее и как она мне дорога!
- Тебе-то она дорога, да не ждет она тебя, с другим милуется.
- Врешь! – закричал он, вскочил на ноги, - застрелю! – кричит. А у самого обрез в руках прыгает – руки трясутся. Вижу человек ни в себе, упал я перед ним на колени:
- Не стреляй, Михалыч, дорогой мой начальник, не виноват я, не вру я, а только правду тебе говорю! Спуталась она с Верхотуровым! Посмотрел он мне пристально в глаза, потом весь ослаб, вроде как меньше ростом стал. Рухнул на стул и застыл в оцепенении. А я ползком, ползком, да за дверь. А что, понимаш, этот лешак запросто застрелить мог. Подбегаю к берегу, а в это время два милиционера на моторке мимо бегут. Я замахал руками, а кричать боюсь. Подплыли они:
- Что с тобой дядя Кеша? – спрашивает меня Матренин Сашка, Матрена, понимаш, соседка моя, Сашка-то на моих глазах вырос. Я все им обсказал. Они курки у наганов взвели, да к избушке. Один у окошка встал, а Сашка в дверь вошел:
- Витковский! – кричит,- бросай оружие! А начальник мой словно очнулся от этого крика. Поднял голову, посмотрел на Сашку, увидел, что из-за Сашкиной спины я выглядываю. Усмехнуся криво:
- Поверил я тебе Кешка, не пристрелил, а ты меня выдал. Покачал укоризненно головой, вставил дуло обреза в рот и спустил курок. Понимаш, какой человек был?!»
г. Электрогорск, 2012 г.
