В первые мгновения деловая суета на площади перед храмом родила в сердце Гершеля смятение. Но минутное волнение проходило очень быстро, превращаясь в радостный восторг. Нежданно - негаданно, его пастушеские будни прервались увлекательным путешествием! Заняв место Иуды, он оказался в помощниках у отца. Росточки гордости, пробивающиеся из осознания своей новой роли, внезапно родили худые мысли.
"Ах, если болезнь Иуды затянется, то именно он, Гершель, станет спутником отца во время поездок в Иерусалим! И тогда, быть может, красавица Милка, на которую заглядывались все мальчишки, станет его невестой!"
Промелькнувшая в голове мысль, одарив секундной сладостью, в следующее же мгновение родила стыд. Мальчик быстро взглянул на отца, опасаясь, что тот прочтет по лицу его порочные мечты. Офир занимался устройством животных. Его движения, лишенные суеты источали уверенность. Внутренне поморщившись от нечаянного греха, Гершель стал ему помогать.
Торговля, неспешно начавшись утром, ближе к полудню становилась все оживленней. Выполняя поручения отца, Гершель помогал покупателем доставлять ягнят в помещения храмового комплекса. Безупречная репутация Офира привлекала покупателей. Животные не имели недостатков и полностью подходили для принесения в жертву.
- Возьми в повозке молоко с лепешкой и подкрепи свои силы. У нас сегодня еще много работы, - в словах отца слышались теплота и забота.
Направляясь в сторону повозки, Гершель заметил нечто необычное. В гомоне и суете торговой площади резко выделялся один человек. Его гневный взгляд не был обращен к кому-то конкретно. А непонятные выкрики с обличительными интонациями адресовались, как бы ко всем сразу.
- Дом, нареченный домом молитвы, вы соделали вертепом разбойников! Подите же прочь из дома отца моего!
Ударом ноги разъяренный мужчина опрокинул стол меновщика денег. Со свистом рассекая воздух, длинный бич в его руке обрушился на спину жертвенных животных. Торговцы, движимые страхом разбегались перед нападавшим. Офир стоял рядом со своим имуществом и, не отрываясь, смотрел на приближающегося человека. В какой-то момент он дрогнул и отступил в сторону, освобождая путь к загончику с ягнятами. Гершель, который все это время прятался за повозкой, выскочил и бросился к отцу. В какой-то миг он оказался между грозным человеком и жертвенными животными. Свист бича и яркая вспышка света пронзили мальчика, после чего он упал без чувств…
Вернувшееся сознание сопровождалось темнотой и болью. Лежащему на спине Гершелю показалось, что его лицо горит. Он вскинул руки и ощутил на своих глазах повязку из мягкой ткани. Что-то влажное сочилось из-под нее, стекая по щеке. Не в силах стерпеть боль, подросток застонал и повел руками по сторонам.
- Отец…
- Да, сынок, я здесь.
- Что со мной, отец? Мне очень больно – все лицо горит…
- Лежи спокойно, я уже послал за лекарем. Ты хочешь пить? Давай я дам тебе воды.
Приподняв голову ребенка, отец поднес к его губам горлышко глиняного кувшина. Теплая вода не принесла облегчения. Саднящая боль не утихала, перерождаясь в пульсирующие уколы. Мальчик морщился, не в силах сдержать стоны. Офир держал его голову и гладил по волосам. В какой-то момент Гершелю показалось, что его отец плачет. Мучительные минуты медленно тянулись в ожидании помощи. Наконец, подросток услышал незнакомый голос, обращающийся к отцу:
- Мне надо осмотреть рану.
Аккуратные пальцы медленно стянули повязку с лица. Чуть заметное светлое пятнышко осветило кромешную тьму. Осторожно трогая веки, храмовый лекарь исследовал поврежденные глаза. Тканью, смоченной в прохладной воде, целитель протер раны. Это несколько смягчало боль, но темнота, обступавшая ребенка, вызывала у него панический страх.
- Я ничего не вижу! Почему я ничего не вижу, отец? Сейчас ночь?
Гершель чувствовал легкое дрожание родных рук на своей голове. Ему очень хотелось услышать что-нибудь ободряющее. Что-то, что объяснит произошедшее и утешит его. Ответов на вопросы не последовало и только умелые руки лекаря обрабатывали раны на изуродованном лице. Прошло несколько тягостных минут, прежде чем голос целителя обратился к мальчику:
- Сейчас, Гершель, ты выпьешь снадобье и уснешь. Потерпи еще немного.
К губам ребенка прикоснулся край гладкой чаши. Маленькими глотками мальчик начал пить травяной отвар. Действия терпкой жидкости проявилось почти моментально. Его сознание начало мутиться, унося с собой остроту болезненных переживаний. Прежде чем уснуть он успел услышать несколько слов, обращенных лекарем к его отцу:
- Правый глаз потерян полностью, а левый сильно поврежден. Сможет ли он восстановиться? Сказать сложно…
Отвара, который целитель дал Офиру, хватило на все три дня возвращения домой. Каждый раз, когда стоны сына, лежащего на повозке, усиливались, отец давал ему глоток и мальчик проваливался в спасительное забытье. В родном доме, Гершелю отвели дальнюю, наиболее прохладную комнату. По совету столичного лекаря мать делала настой из полевых ромашек и протирала раны на лице сына по нескольку раз в день. Это приносило небольшой облегчающий эффект, но никак не влияло на потерянное зрение. Пытаясь утешить любимого ребенка, она гладила его по голове, говоря, что все наладится, хотя сама уже перестала в это верить.
Через несколько недель болевые ощущения прошли. Лежа в полной темноте, Гершель, думал о произошедшем. Из восторженного подростка, обретшего в Иерусалиме нечаянную радость, он в одночасье превратился в слепца. В мыслях его не осталось места для мечтаний о святом городе. Он вспоминал счастье своих пастушеских будней, где на безмятежных просторах лугов паслись стада отца.
«Как много радости у человека, имеющего зрение. Не счастье ли, любоваться красотами мира каждый день? Все это было у меня и всего этого я отныне лишен…»
Горечь от осознания своей ущербности усугублялась мыслями о Милке.
«Красота ее больше не порадует моих глаз. Невозможно, чтобы Милка оказалась невестой калеки. Да, и никакая другая девушка не станет женой слепца.»
В такие минуты горячие слезы текли из глаз Гершеля, и он отчаянно корчился на своем ложе. Выходить на улицу не было ни сил, ни желания. Тоска злой змеей обвивала сердце, лишая жизненных сил. Неожиданное утешение пришло от разговора со старшим братом. Иуда, обычно скупой и сдержанный на слова, пришел в комнату к Гершелю и, сев рядом, взял его за руку.
- Во всем случившемся, брат, я чувствую свою вину. Горько сознавать, что мое недомогание повлияло на твою участь. Не я ли должен был оказаться на этом месте?
Слова Иуды всколыхнули в памяти младшего брата худые мысли по поводу его болезни. Греховные мечтания, посетившие Гершеля в Иерусалиме, обличительным набатом застучали в сердце. Слепые глазницы породили слезы. Несмотря на стыд, острое желание рассказать обо всем брату толкало на откровенный разговор. Смущаясь и плача, он поведал Иуде о позорных мечтаниях, пусть и на короткое время, но прельстивших его сердце в священном городе.
- Прости, брат, за то, что я пожелал тебе зла! Бог преподал мне урок. Я заслужил это уродство …
- Нет – нет, Гершель, ничего ты не заслужил! Несколько нечаянных мыслей не могут быть причиной для такого наказания. Не Бог, а дьявол наделил тебя слепотой. Я слышал про происшествие в Иерусалиме. Разве наш отец и другие торговцы делают нечто позорное, что буйные бродяги набрасываются на них?!
С этого дня духовная близость с братом стала для Гершеля источником жизни. Перестав прятаться в дальней комнате, он вышел на улицу и участвовал в посильных работах. Все изменилось. Долгие месяцы слепоты привели его к осторожности не только в поступках, но в словах и мыслях. Глубокое смирение и спокойствие младшего сына удивляли его отца и умиляли мать.
Особым утешением для Гершеля стали слова брата, о том, что Милка спрашивала про него. Это сообщение не рождало в душе калеки пустых надежд, ведь слепец не мог стать главой семейства. Но сама мысль, что первая красавица села думала о нем, дарила теплоту. Тихая радость еще более укрепились после короткого разговора с девушкой. Несколько простых слов, сказанных при встрече, отозвались в душе Гершеля маленьким праздником. Дорогие сердцу интонации породили восторг. Счастье охватывало влюбленную душу, раскрашивая красками внутреннюю темноту.
Так прошло три года. Смирившись со своей слепотой, Гершель полюбил молитвенное уединение. Имея при себе длинную палку, юноша уходил по дороге на несколько сот шагов от села и молился в тени одинокого дерева. Пребывая в кромешной тьме, он взывал к Творцу, воспевая по памяти псалмы царя Давида и иногда молясь своими словами. Не желая хулить Господа, он изо всех сил старался забыть, сказанное братом. Мысль о том, что его слепота дело рук дьявола смущала, лишала смиренного покоя и рождала тяжелые вопросы:
«Кто был этот странный человек? Что стало причиной его безумного поведения? Неужели он, и в самом деле, одержим дьяволом?»
Неразрешимые вопросы тяготили Гершеля, так как рождали ропот на Бога. Долгие месяцы ему удавалось удерживаться от греховных мыслей, пока неожиданное известие не лишило его присутствия духа. Это была новость о помолвке Милки и Иуды. Лишившись смиренного покоя, несчастный слепец пошел к заветному дереву и попытался предаться молитве. Слезы по навсегда утерянной любви катились по щекам, не принося облегчения, лишь распаляя обиду. Вместо молитвы из сердца Гершеля изливались проклятые вопросы, порождавшие гнев и досаду:
«Суровый урок за одну худую мысль! Мыслимо ли такое наказание для неоперившегося юнца, мечтающего о красивой девушке!? Нет - нет, воистину был прав Иуда, называя безумца на площади слугой дьявола. Горе же несчастному калеке, чью жизнь погубили злые силы!»
Слезы еще продолжали течь по лицу Гершеля, когда он услышал отдаленные голоса и шаги нескольких мужчин. Стыдясь своих чувств, слепец постарался взять себя в руки и отер слезы на лице. Путники приближались. Обрывки фраз слышались все более отчетливо.
- Учитель, мы пойдем в село купить хлеба и набрать воды...
Путники удалились, оставив того, кого они назвали "учителем" рядом с юношей. Мужчина устало сел, прислонившись к стволу дерева.
Немного помедлив, Гершель, совершенно неожиданно для себя, задал незнакомцу вопрос:
- Кто ты и почему спутники называют тебя "учителем"?
- Учитель знает нечто неведомое другим и готов этим поделиться. Кто желает слушать, тот становиться учеником.
- И каково твое знание? Чему ты учишь своих спутников?
- Мое знание помогает людям найти ответ на проклятые вопросы, терзающие их сердца. И сегодня, Гершель, я мог бы ответить на
Меня впечатлила идея связать ключевую сцену из Нового Завета с маленьким человеком. Как принято законами даматургии: и конфликт, и разрешение уже подразумеваются из такого события. Мы знаем, что Иисус объяснит содеянное и ждём этого. После этой трагической сцены хочется читать втройне.
Единственное, я бы сказал, нарекание, от меня будет о реакции Гершеля. Он, узнав своего обидчика, не возроптал еще сильнее, а сразу же почувствовал благодать. Возроптал лишь после, слишком после шокирующего известия, которое должно было послужить толчком.
В этот момент, простите, не верю. От Иисуса может исходить благодать и успокаивающее чувство, несомненно. Но эта благодать не останавливала ненавистников Иисуса, а наоборот, распыляла. "И плевали ему в лице".
Гораздо интереснее было бы показать внутреннее упрямство к этой благодати. Попытаться пролить свет почему, не смотря на нее, ненавистники злились еще больше на примере Гершеля.
И не нарекание, а скорее, вопрос, вызывает заявление Иисуса, что он спас Гершеля от жестокой участи. По тексту не совсем понятно, лично мне, что Милка была обещана Иуде еще до того, как Гершель ослеп.
Сцена с прозрением мне напомнила Эдем из Божественной комедии, где герой увидел нимф. Не знаю, случайно ли, но получилось идеальное плетение, если предполагался такой читательский опыт. Вот он — Эдем, и там же будет — совершение первородного греха — нарушение запрета Господня.
Суть произведения, как мне кажется, я уловил. Она о путях господних и так называемом божественном попущении, о котором говорили некоторые богословы. В идеальной вселенной Бога должен быть пережит опыт для духовного возвышения, что и подчеркнуто в финале произведения.
Заметил, что в комментариях кто-то написал, что на самоубийцу не сойдет благодать. Я немного интересовался этим вопросом. В библии про запрет самоубийства ничего не сказано напрямую. Разве что самоубийство противоречит воле Бога: "Плодитесь и размножайтесь". Еще смотрел видео, где батюшка трактует, что самоубийца уже не может раскаяться, но не раскаялся ли Гершель и не раскаялся ли Иуда (один из апостолов) перед тем, как наложить на себя руки? В прочем, как и Анна Каренина.