утра не на работу.
*
Ройзман:
- «Фриц Янович усадил нас полукругом возле письменного стола
и с характерным для него акцентом объяснил,
что всегда хозяин дома обносит гостей чаркой вина.
Он же, Цируль, хочет, чтобы гости обнесли его чаркой поэзии».
*
То есть – главный мент Москвы и области
взятку с издательства и кафе решил взять стихами.
А сам – даже не налил.
Как–то невежливо.
*
И нельзя не предположить,
что в тот день Цируль накрыл лёгкую полянку в своём кабинете
и по поводу своего переезда в Москву,
и по поводу нового назначения,
и по поводу знакомства с интересными людьми, друзьями Есенина –
человек, долго проживший в Средней Азии
дорогих гостей насухую не встретит.
*
Несмотря на то, что Цируль приятельствует с Янисом Рутзутаком,
которого сам Ленин прочил на пост генсека вместо Сталина,
(логично предположить, что Рутзутак и вытащил Цируля в Москву)
Фрицу Яновичу и самому нужно вливаться в московский бомонд.
И делать это следует не всухомятку.
*
Тут надо вспомнить –
и Шершеневич, и Мариенгоф –
моднейшие поэты Москвы.
Отец Шершеневича известный адвокат,
мать оперная певица Львова.
Родственник Мариенгофа – заведующий Центропечати Борис Малкин.
Есенину (через Блюмкина) сам Троцкий даёт журнал.
А журнал тогда – как ТВ канал сейчас.
И большие деньги.
*
И кстати, не факт, что на той встрече не было Якова Блюмкина –
он тоже состоял в членах «Ассоциации вольнодумцев –
просто писать о Блюмкине куратор из соответствующих органов Ройзману не советовал.
*
Как помним – отец Роймана директор кафе Союза поэтов.
Цирулю нужны эти люди и их связи,
это не только поэты –
это деловое знакомство с деловыми людьми Москвы.
И далеко не последними.
Цируль обязан был выкатить поляну.
Или он не главный мент Москвы и губернии.
*
Ройзман:
- «И мы по очереди стали читать свои стихи…»
*
Бедный Цируль – сколько их там?
Не всякий мент выдержит столько стихоплётов в такой подозрительно мужской компании.
И рискну предположить, что пришли все они к Цирулю
с жёнами и любовницами.
Есенин – с Августой Миклашевской:
Заметался пожар голубой
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Драчки, значит, не будет – поэт в завязке.
*
Шершеневич наверняка был с красавицей–актрисой Юлией Дижур,
(жаль тут нельзя вешать по тексту фото)
*
Мариенгоф со своей женой – актрисой Никритиной.
(тоже ничего девушка, только со злыми глазами).
*
Мейерхольд придёт с Зинаидой Райх –
Хоть Мариенгоф и пишет, что она была «дебелой дамой с лицом как тарелка»,
на фотографиях Райх очень даже и красотка.
Грузинов – с гражданской женой, поэтессой-скандалисткой Ниной Хабиас.
И Блюмкин тоже не брезговал красивыми женщинами.
*
Ну и выпили, конечно, за знакомство, закусили.
Первый тост, второй…
И погнали стихи читать –
поэты же.
*
Наверное, начал Шершеневич, как самый старший,
своё самое модное в те годы стихотворение,
кстати, посвящённое Яше Блюмкину
(и кто сказал, что его на той пирушке не было)
Другим надо славы, серебряных ложечек,
Другим стоит много слёз, –
А мне бы только любви немножечко,
Да десятка два папирос.
А мне бы только любви вот столечко,
Без истерик, без клятв, без тревог,
Чтоб мог как–то просто какую-то Олечку
Обсосать с головы до ног.
...
Тут Цируль мог подметить:
- Клакол «апсасать» – какой–то... фроде и уместный, а ф тоже фремя и неадекфатный – дефушек, скорее аплизыфают, чем апсасыфают. А вот девушки... ну, да это пукфоетстфо.
*
Потом читал Мариенгоф:
А ну вас, братцы, к чёрту в зубы!
Не почитаю старину.
До дней последних юность будет люба
Со всею прытью к дружбе и вину.
Кто из певцов не ночевал в канаве,
О славе не мечтал в обнимку с фонарём!
Живём без мудрости лукавой,
Влюбившись по уши, поём.
...
*
Ну, может, Иван Грузинов прочёл своё бессмертное:
Затылком вши
И ветер ёрником на ляжки
Бегущего авто.
Фальшивым облаком торгуя
Косоворотка
Ночную муть жуёт как медленную жвачку
Слюнявит десятиаршинные
Морщины п**д.
Подмышкой мышку придушить
И выпрет день дебелым животом
У ротной
Прачки.
(лирическое отступление:
и вот тут случился затык -
нехорошее слово было с одной звёздочкой
и то ли автомат сработал,
то ли кто-то излишне бдительно читал
но статью забанили,
потому что по новым законам
звёздочек должно быть две)
«Ротная прачка», правда, слегка напоминает «Лунную прачку» Альбера Жиро,
да и п***ы у поэта Грузинова всё... какие–то... глобальные, семиметровые...
(За что, кстати, поэт Грузинов был арестован ГПУ и отсидел несколько месяцев)
На что тов. Цируль должен был заметить:
- Тофарищ поэт! Такие пальшие п**ты «слуняфить» – слуны не хфатит. Да и в платнОм мире куннилингус не очень атапряют - у них это назыфается «ф пилотку лазать».
*
Эпатажнице Нине Хабиас, с её похабно-затейливыми уляля–шарашурами,
читать точно не дали.
см. «Графиня Похабiас» –
http://www.proza.ru/2017/07/01/87
*
Наверное, Матвей Ройзман прочёл:
В ёмкий, незадетый ничем,
В сумрак за окно пролиты
Два стальные глаза свечей,
Два, - слезящие молитвы.
Прячется голубкою рука
Под большой платок в цветочках
Что начнут бутон распускать,
Сыпя крапом лепесточным.
Только стеарин зашипит,
Жаля бронзовый подсвечник,
И стучат в поднос тишины
Капли, капли слов неспешных.
И напрасно каплю ловлю
Залежи души обрызнуть,
Чтоб забил запоздалый ключ
Голубой, нездешней жизни.
Верно радость мне не дана
Средь пророчеств балагурных
Повторить: «Ато Адонай!»
В неживой, отпалый сумрак.
Не берусь оценить, хорошие это стихи или совсем не очень,
но тут Цируль тоже должен был поправить:
- Атонай – это вчерашний тень челофека. Непроизносимый имя Пога Атонаи лутше заменит на Палитбюро ФэКаПэ(пэ).
*
Сахаров, к счастью, стихов не писал.
Настал черёд Есенина…
*
Ройзман:
- «Есенин с большим подъёмом прочитал отрывок
из «Страны негодяев».
Цируль был взволнован.
- Какой вы молодец, - сказал он Сергею, – Какой большой молодец!»
*
Говорят, читал Есенин, как бог.
И думают, что это у него от рождения.
Однако, если внимательно читать воспоминания,
то выяснится, что Есенин ещё в 1915-том
был уроки в Петрограде у одного из лучших мастеров сценической речи.
*
А в чём, собственно, большой молодец Есенин?...
Кроме потрясающего чтения.
Обычно печатают так:
Чекистов:
- Ну и ночь! Что за ночь!
Чёрт бы взял эту ночь
С ... адским холодом,
И такой темнотой...
Но в стенах Моссовета,
с видом на Тверскую и обелиск Свободы
(раньше памятник Скобелеву, сейчас Юрию Долгорукому)
Есенин, наверное, прочёл «с ... ядским холодом»...
( второе лирическое отступление:
тут случился второй затык -
было ещё две буквы б и л
и это, видиомо, стало второй причиной забанить)
Молодец Есенин –
начальнику Московской губернской милиции Цирулю понравилось.
Чекистов:
- Мать твою в эт–твою
(читай правильно)
Ветер, как сумасшедший мельник,
Крутит жерновами облаков
День и ночь...
День и ночь...
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живёт он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор...
Чекистов у Есенина хает и полоскает всех –
«грязную мордву», «вонючих черемисов», русский народ:
- Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что...
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божии...
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Ха–ха!
Что скажешь, Замарашкин?
Ну?
Или тебе обидно,
Что ругают твою страну?...
Молодец Есенин –
все уже догадались, что Чекистов, это Троцкий –
И менту–Цирулю нравится.
Мать твою, ё... твою! – звучит в Моссовете на Тверской.
Потом приходит бандит Номах:
- Что другие?
Свора голодных нищих.
Им всё равно...
В этом мире немытом
Душу человеческую
Ухорашивают рублём,
И если преступно здесь быть бандитом,
То не более преступно,
Чем быть королём...
Я слышал, как этот прохвост
Говорил тебе о Гамлете.
Что он в нём смыслит?
Гамлет восстал против лжи,
В которой варился королевский двор.
Но если б теперь он жил,
То был бы бандит и вор.
Потому что человеческая жизнь
Это тоже двор,
Если не королевский, то скотный.
Ай, молодец Есенин!
Всем понятно, что Номах это,
как сказал бы Цируль:
- Фылитый Нэстор Махно!
Номах:
- Со мною несчастье всегда.
Мне нравятся жулики и воры.
Мне нравятся груди,
От гнева спёртые.
Люди устраивают договоры,
А я посылаю их к чёрту.
Кто смеет мне быть правителем?
Пусть те, кому дорог хлев,
Называются гражданами и жителями
И жиреют в паршивом тепле.
Это все твари тленные!
Предмет для навозных куч!
А я – гражданин вселенной,
Я живу, как я сам хочу!
Ай, как хорошо!
Если б Цируль получил не «домашнее» образование,
он должен был знать:
гражданин вселенной, по-гречески означает - космополит
и придумал его Сократ (470 – 399 до н.э.),
который по утверждению Эпиктета (50 - ок. 140) сказал:
(правда, через триста лет)
«Если верно то, что утверждают философы
о родстве между богом и людьми,
тогда на вопрос о родине
человек должен отвечать словами Сократа:
я не афинянин или коринфянин,
а я космополит»
(«Беседы»).
А вот ещё Номах–Махно:
- Я знаю мою игру.
Мне здесь на всё наплевать.
Я теперь вконец отказался от многого,
И в особенности от государства,
Как от мысли праздной,
Оттого что постиг я,
Что всё это
