договор,
Договор зверей окраски разной.
Люди обычаи чтут как науку,
Да только какой же в том смысл и прок,
Если многие громко сморкаются в руку,
А другие обязательно в носовой платок.
Мне до дьявола противны
И те, и эти.
Я потерял равновесие...
И знаю сам –
Конечно, меня подвесят
Когда–нибудь к небесам.
Ну, так что ж!
Это ещё лучше!
Там можно прикуривать о звёзды...
Ах, как фсё это слафно –
фисеть ф петле и прикуривать от сфёзд!
Маладец, Есенин! Пальшой маладец!
*
Ещё немного, всего пару лет и дав месяца
и ему дадут прикурить в «Англетерре».
От трубы парового отопления.
Замарашкин:
- Уходи…
(Трясёт винтовкой.)
- А не то вот на этой гитаре
Я сыграю тебе разлуку.
Номах:
(смеясь)
Слушай, защитник коммуны,
Ты, пожалуй, этой гитарой
Оторвёшь себе руку.
Спрячь–ка её, бесструнную,
Чтоб не охрипла на холоде.
Я и сам ведь сонату лунную
Умею играть на кольте.
Замарашкин:
- Ну и играй, пожалуйста.
Только не здесь!
Нам такие музыканты не нужны.
Номах:
- Все вы носите овечьи шкуры,
И мясник пасёт для вас ножи.
Все вы стадо!
Стадо! Стадо!
Неужели ты не видишь? Не поймешь,
Что такого равенства не надо?
Ваше равенство – обман и ложь.
Старая гнусавая шарманка
Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов – хорошая приманка,
Подлецам - порядочный улов.
Дай фонарь!
Ай, как харашо!
Немного только не в струе ВКП(б) –
Номах–Махно – он же анархист и бандит,
но всё равно очень хорошо.
Но и комиссары у Есенина не лучше.
Комиссар Рассветов рассказывает в салон–вагоне поезда комиссару Чарину, как однажды в Америке
с прощелыгой–индусом попалили из ружей золотой пылью в скалу,
а потом впарили эту скалу, как золотоносную жилу и наварили кучу денег.
Но тут комиссар Чарин не согласен:
Значит, по этой версии
Подлость подчас не порок?
Если б Цируль не был сыном батрака
и образофание получил не «начальное» и «домашнее»
он бы спросил:
- Это наферно, Острофский – «Пэтность не парок»?
Рассветов:
- Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Все курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера.
От еврея и до китайца
Проходимец и джентельмен,
Все в единой графе считаются
Одинаково - business men,
На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льёт.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жулье.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп, или пьян.
Вот она – мировая биржа!
Вот они – подлецы всех стран.
- Так - страна некаяеф – это канэшна, Амэрика! – должен был догадаться Цируль.
- Ну, естественно! – наверное, ответил бы ему Есенин, – Не СССР же.
Первый голос:
Ну конечно, в собачьем стане,
С философией жадных собак,
Защищать лишь себя не станет
Тот, кто навек дурак.
Рассветов:
Дело, друзья, не в этом.
Мой рассказ вскрывает секрет.
Можно сказать перед всем светом,
Что в Америке золота нет.
Там есть соль,
Там есть нефть и уголь,
И железной много руды.
Кладоискателей вьюга
Замела золотые следы.
Калифорния — это мечта
Всех пропойц и неумных бродяг.
Тот, кто глуп или мыслить устал,
Прозябает в её краях.
Эти люди – гнилая рыба.
Вся Америка – жадная пасть,
Но Россия... вот это глыба...
Лишь бы только Советская власть!...
Мы, конечно, во многом отстали.
Материк наш –
Лес, степь да вода.
Из железобетона и стали
Там настроены города.
Вместо наших глухих раздолий
Там, на каждой почти полосе,
Перерезано рельсами поле
С цепью каменных рек-шоссе.
И по каменным рекам без пыли,
И по рельсам без стона шпал
И экспрессы и автомобили
От разбега в бензинном мыле
Мчат, секундой считая доллар.
Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Всё курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера...
Если б Цируль получил не «домашнее» образование,
он бы усёк – «курьеры, курьеры, курьеры…» – это Гоголь…
От еврея и до китайца,
Проходимец и джентельмен —
Все в единой графе считаются
Одинаково – bisnes men.
На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льет.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жулье.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп, или пьян.
Вот она – Мировая Биржа!
Вот они – подлецы всех стран…
Ну и так далее.
Вплоть до «стальной клизме» России.
А стальная клизма –
это Сталин,
с его индустриализацией.
Ай, как хорошо!
*
Хоть Есенин и превратил в поэме
войну Белой и Алой Роз
в войну белой и алой рож,
а точнее ж*п – ...
(третье лирическое отступление:
в этом ужасном слове я не поставил звёздочку.
Но как пристально и бдительно
читают тут некоторые пысменники.
Которые, обычно, кроме себя ничего не читают)
...в поэме нет ни одного положительного героя,
один Замарашкин
и тот замарашкин –
но главный мент Москвы остался доволен.
*
Матвей Ройзман:
- «После этого Фриц Янович выдвинул ящик своего письменного стола,
достал протокол обследования «Ассоциации»
и сказал, что мы работаем хорошо.
Он посоветовал нам выступать на заводах.
Приехавший Мейерхольд пригласил Цируля побывать в своём театре.
Фриц Янович сослался на то, что очень занят,
но обещал в ближайшее же время посетить театр.
Он сделал надпись наверху протокола и объяснил,
в каком отделе подучить справку о перерегистрации «Ассоциации».
*
И всё?...
И вся история?
Если б мы её не досочинили жёнами да стихами
и читать бы там было нечего.
*
По совести рассуждая –
не Цируль должен был проставляться,
а имажинисты (имажиОнисты) должны были накрыть ему стол в «Стойле Пегаса» –
не они нужны Цирулю,
Цируль нужен им.
Что, вполне возможно и произошло –
посидев немного у Цируля в кабинете,
все плавно переместились в «Стойло»,
продолжать банкет,
благо, это от Моссовета пять минут ходьбы по Тверской...
*
И вот там уже Есенин и потешал и Цируля, и публику «Страной негодяев»,
а Грузинов своим «морщинами»
Да так оно, скорее всего и было.
Только вот зачем Матвей Ройзман,
явно писавший свои воспоминания под контролем КГБ,
упомянул имя Цируля...
*
продолжение - http://www.proza.ru/2019/10/19/453
