Галстук клоуна - 10

она.
*
Чтобы не ссориться, я в шутку и демонстративно сел боком к сцене.
*
- Не позволяй ей так говорить с собой, – строго сказал мне Заппа, – Ответь ей.
*
Но я не знал, что ответить.
Да и рта раскрыть не успел.
как Кукла выдала гневно–сумбурно-суфражистский спич,
что плясать голой перед мужиками,
это унизительно для женщины,
для всех женщин.
И всё это – наше мужичье допотопное быдловство,
считать женщину своей рабыней и т.д. и т.п.
И вообще – если б она знала, куда мы едем, она бы ни за что не поехала -
туда, где унижают женщину, ездят только неандертальцы со своими неандертальскими бабами.
Мы с Запой молчали.
Наташа почти соглашалась.
*
Закончила Кукла примерно так:
- Бабы перед вами на цыпочках ходят, трусы снимают – только чтобы вам угодить. И вы думаете, что вы – мужичьё – управляете миром. Но миром управляем мы – бабы. Мы - управляем миром!
*
Миром – не миром, но войной точно.
И я в этом убедился в Чечне.
2002–ой год, Грозный в руинах.
*
Президент дал Звезду Героя мальчику,
убившему полевого командира Цагараева.
Администрация президента велела одному из ТВ–каналов сделать фильм.
*
В Грозном мне поставили два условия –
до 19.00 возвращаться на охраняемую территорию, где наша группа жила –
в это время армия уходила на блок–посты
и в город вылезали боевики.
И второе – чтоб никого из группы не выкрали,
ездить только с охраной, спецназами силовиков.
*
А с охраной, это значит  -
из «газели» выбегают два бойца – с пулемётом и снайперкой,
отбегают метров семь и садятся на колено со стволами в разные стороны,
потом выскакиваю двое с калашами с подствольниками и садятся на колено у
дверей,
потом выходишь ты...
Какое кино?
*
И на тебя смотрят люди.
С нескрываемой ненавистью.
Особенно, женщины.
С жаждой мести в глазах.
За мужей, за сыновей.
Какое тут кино?
*
Удалось договориться со старшим Ямадаевым,
бывшим полевым командиром, переметнувшимся к федералам –
у него был орден Герой Нации под номером 1,
у Дудаева № 2.
*
Покатили с утра в Гудермес.
Ждали полдня.
Ямадаев приехал часам к четырём –
извинился, дела, дела, якобы, покушение было.
*
- Валим, валим! Он тебя парит. Чтоб не успели в Грозный до семи, -
шепчет охрана,
– Давай сворачивайся, на засаду нарвёмся!
*
Снимали недолго, но время уже восьмой час.
Старенькое уже пустынное шоссе Гудермес-Грозный разбито снарядами.
*
По пути увидел пожилую чеченку с арбузами.
Сказал водителю остановиться.
Охрана зарычала.
*
Вышел, чеченка прячет глаза.
- Дай мне, мать, четыре арбуза, - попросил я её –
арбузы огромные - два охране, два на группу.
- Возьми уж все пять, - говорит она, потому что у неё было всего пять арбузов.
*
Вижу, мальчишки играют в пыли гильзами и какими–то щепочками –
дети войны, даже игрушек нет.
- Ну, давай все, - киваю на детей, - Только один порежь мальчишкам.
- Я им свой арбуз порежу, а ты бери свои, - неласково отвечает она мне, - Им не нужны твои подарки.
- Тогда я не возьму ни одного, - сказал я ей.
Время к восьми – арбузы у неё сегодня уже вряд ли кто купит.
*
Она стрельнула в меня чёрным взглядом,
огонь мести чуть поутих:
- Ладно. Будет по–твоему. Мужчина сказал, - с трудом встала и стала взвешивать арбузы.
Когда я взял четвёртый,
она тихо сказала:
- Спасибо, сынок.
*
- Ну, ты тупой! Рвём отсюда! Привалят на*! Щас башки всем поотрезают! – хрипел старший охраны.
Странные мысли на войне в голову идут:
- Ну, убьют – так убьют. Мимо судьбу не проскочишь  Маму только жалко – плакать будет.
- Не парься, прорвёмся! – растеряно ответил я ему.
- Пгогыёоомся… - передразнил он, хоть у меня и нет дефектов речи, - … ты, что ли прорываться будешь?
Делать фильм на войне невозможно.
Или делать о ненависти.
*
В Грозный мы проскочили
И никто нам башки не поотрезал.
А через год, а то и два, приснился мне странный сон –
будто не прорвались мы тогда,
а попали в засаду.
Сидим, связанные, в какой-то палатке, что ли, или землянке,
спецназовцы все в крови, из съёмочной группы почему–то только я один,
вокруг бородатые в камуфляже бродят с ножами
и как–то давит горло.
Вдруг, пригнувшись, заходит какая–то пожилая женщина,
смотрит на нас, пронзает меня чёрным взглядом ненависти,
но мне, вроде, знакомы её глаза.
Она отворачивается и что–то по–чеченски коротко говорит старшему камуфляжному
по–матерински, но властно.
И я непонятным образом понимаю – она сказала:
- Отпусти их. Он арбуз твоему купил.
И он почему–то ей подчинился...
*
И проснувшись, я вдруг подумал –
а не тот ли пятый арбуз помог нам тогда проскочить?...
Женщины распаляют войну.
Но они же, могут её и остановить.
*
- Вот если б я на мужской стриптиз так пялилась, как ты … –
всё терзала меня Кукла,
- … и там танцевал такой… –
она смешно показала качка
и указательными пальцами двух рук отмерила ну, очень большой...
- … ты б меня, наверное, убил!
*
- Ну... Куколка, ну, много, - сказал я про размер.
*
- Хорошо, - согласилась она
и показала в два раза меньше.
*
- Ну... тоже многовато… – сказал я.
*
- Ладно, – согласилась она
и показала совсем мало...
*
- Ну и… чего тогда смотреть? – спросил я.
*
… Кукла засмеялась,
Заппа тоже.
Наташа зашлась в истеричном смехе.
Конфликт, вроде, был исчерпан.
Но, почему–то думаю, с этого клуба и пошли наши проблемы.
*
- Брэйк, брэйк! –
сказал  нам Заппа, голосом судьи на ринге,
– На шаг назад и разошлись по углам. Следующий раунд – в койке, –
и снова деликатно спросил у Куклы:
- Но... ты позволишь нам посмотреть Амазонку?
- Амазонку – да, – разрешила ему Кукла, – Это твой бизнес.
- А ты? – спросил он у Наташи.
- Да хоть засмотритесь! – отмахнулась та.
*
Помню угрюмого и мохнорылого, явно пьющего и явно художника,
который доказывал, что Заппе не следует выдвигаться в президенты США:
- И ты думаешь, Фрэнк – у тебя получится?
- Я делаю. И у меня получается, – уклончиво ответил он.
*
Помню его фразу:
- Все яйца в одни трусы не кладут.
И грохот смеха.
А вот к чему она была сказана –
увы, не вспомню...
*
Амазонка была девушка красивая, рослая,
с великолепной и неуловимо атлетической фигурой.
Она сразу вышла в луче раздетая,
под музыку, на диких стрипах, подошла к пилону
и каким-то немыслимым образом взмыла вверх –
народ зааплодировал.
Я подумал, что там не без страховки.
Но на чём она крепится?...
*
Это был сногсшибательный акробатический номер:
помесь женщины–змеи с гимнасткой –
и чем Амазонка держалась за этот пилон – было непонятно.
Но от неё совершенно не пахло эротикой,
это была суператлетика,
а по ушам били безграмотные миксы на стыках попурри.
*
- Ну что? – когда всё кончилось, спросил меня Заппа.
- Музон – не пришей кобыле хвост, - ответил я, – И мне кажется, это  акробатический номер, а не...
*
- Это для лесбиянок, – шепнул мне Заппа.
Я сделал всепонимающее лицо.
*
Чуть позже Амазонка подсела к нам и ещё раз поразила –
обычная и даже застенчивая девчонка лет восемнадцати,
в широких, скрывающих фигуру джинсах, такой же вислой куртке
и бейсболке по самые глаза, чтоб не узнали
Но больше поразила её партнёрша с двумя дюралевыми кофрами –
лет около сорока, маленькая, с фигурой подростка, угловатая
и даже не пытавшаяся быть приветливой -
она пронзила меня откровенно злобно–тёмным взглядом,
когда Амазонка села рядом со мной и притиснулась,
по причине простой – места на диване было мало.
И я видел – эта дамка–малявка готова была насмерть драться за свою пассию,
хотя никто никаких поводов и дать не успел.
И от кровавой разборки за обладание этим роскошным телом,
меня спасло только то, что Амазонка быстро попрощалась и ушла.
И малявка с кофрами вместе с ней, метнув на меня победоносный взгляд,
типа - она моя, понял!
Да, подумал я, что стриптиз–то с дамами делает.
*
Запомнилась история Заппы о какой–то очень старенькой
истончено светской и крайне набожной старушке,
которая знала ещё Айседору Дункан
и кучу ещё каких–то американских знаменитостей,
которых мне идентифицировать не удалось.
Старушка устраивала раз в месяц обеды для избранных с изысканной кухней
и раз пригласила Заппу, к которому пришёл уже первый успех.
И конечно, рассказала, как встречалась с Дункан и Есениным.
*
Дальше – слово Заппе:
- А я, сдуру, возьми, да и ляпни:
- А этот Ezenin, говорят, козёл был редкий.
И божий одуванчик, с  манерами и речью дамы XVIII-го века, одной ногой уже на небесах, а второй ещё за столом, мне вдруг сказала:
- Сам ты, Zappa, бл*дь, козёл, нах*й!
*
После бурной вспышки смеха, закончил историю:
- За то – я прочитал Ezenin. Хороший поэт. Покруче Дилана. 
Вместо смеха, к моему удивлению (где Есенин - где какой-то там Дилан?) ,
все безоговорочно и серьёзно кинулись поддакивать.
- А одуванчик потом сказала, что благороднее и воспитаннее человека, чем этот русский paysan Ezenin, она пожалуй, больше и не видела.
И эта фраза поразила меня более всего.
*
- А, правда, Есенина убило КГБ? – спросил кто–то.
О Есенине я тогда мало что знал и не мог сообразить, как ответить.
Помог Заппа,
Стал нараспев:

              Rude given the joy,
              Given a gentle sadness.
              I don't need anything,
              I don't sorry.

              I pity myself a little,
              Sorry for stray dogs
              This straight road
              I was led into a tavern.

Все почему–то засмеялись,
- Ужасный перевод! – возмутилась Наташа, – Это не Есенин, а чёрте что!
С трудом но, догадался сам:

                Грубым дается радость,
                Нежным даётся печаль.
                Мне ничего не надо,
                Мне никого не жаль.

                Жаль мне себя немного,
                Жалко бездомных собак,
                Эта прямая дорога
                Меня привела в кабак.

А меня Заппа в очередной раз поразил –
Пастернак, Альбер Жиро, которого я не читал, теперь Есенин –
я по серости своей тогда всё никак не мог понять,
что этот усатый и лохматый и уже немолодой рок–музыкант с гитаркой на пузе –
он суперинтеллектуал.
*
Помню сел за стол человек, с виду типичный препод из универа –
твидовый пиджак с замшевыми заплатками на локтях, вельветовые брюки,
недозасстёгнутая на одну пуговицу рубашка без галстука и белая футболка под ней.
И когда нас представили, сразу сказал мне:
- Аа–а! KGB прислало?
За столом воцарилось неловкое молчание.
*
- Да, – не стал скрывать я.
- И какое задание? – ехидно спросил он.
И что тут человеку скажешь?
*
- Да вот – будем делать мистера Заппу президентом Соединённых Штатов, –  объяснил я с лицом человека, сильно уже подуставшего от этого занятия.
Никто не засмеялся.
А он порывисто встал и быстро пошёл прочь.
*
- See you soon? – предупреждающе строго и не очень приветливо кинул я ему в спину.
Он обернулся на меня какими–то дико–птичьим глазом
и пошёл ещё быстрее.
*
- Не надо в Америке так шутить! – зашипела на меня вежливой гусыней Наташа, – Здесь таких шуток не понимают.
- Да нормально он сказал, – махнул рукой Заппа, – Мудаков надо учить. Только не смешно. Надо было сказать:  прислали Дилану нобелевскую пробивать.
Все грохнули со смеху.
Тогда это было очень смешно.
Смешнее, чем на самом деле.
Хотя и сейчас смешно.
*
- Нет, нет, не Дилану, - весело поправился Заппа, – Литлу Ричарду!
И вдруг выкатив безумные глаза, стал лупить пальцами по столешнице
и запел:
            A–wop-bop-a-loo-bop-a-lop-bop-bop!
и взвизгнул так, что весь зал обернулся –
ну, один в один, как Литл Ричард:
            Tutti Frutti, aw rooty…
и это глубочайшее