невозмутимостью и отстранённостью, и даёт ответ. – И твой поступок будет в пределах разумного, вполне соответствуя твоей точки зрения анархиста. – И ожидаемо уже и Алексом, приподнявшимся на колени и смотрящего на развивающиеся с Максимилианом события с этого полу присеста, этого типа в очередной раз в себе перемыкает от разъяренности, и само собой его руки так и не доходят до применения оружия. А его начинает трясти от бешенства, и он, пуская слюну, начинает всё сказанное Максимилианом оспаривать, и, судя по тому, как он всё это делал, то он больше пытался себя оспорить, вступив в жаркий дискуссионный спор с самим собой.
– Нет! – С жалкой попыткой выдавить из себя насмешку над сказанным Максимилианом, качая головой в стороны, проговорил хриплым голосом этот преступный тип. – По твоему не выйдет. Я больше не позволю тебе меня запутать. – Здесь он резко так отводит от виска Максимилиана револьвер и, бл*ь, для Алекса, наводит его на него. Отчего Алекса прямо-таки прижимает к земле какая-то неестественная сила более мощного притяжения, которая видимо вступает в свои права воздействия на человека, когда он сильно напрягается при виде реальной угрозы для своей жизни, и непонимания причин того, почему всё это случилось именно с ним.
– А ведь меня моя интуиция ранее предупреждала о том, чтобы я сидел дома и никуда не ехал, а я как обычно её не послушал, и в итоге нарвался на вот такой интригующий сюжет. – И что только в голову не придёт, когда на тебя смотрит дуло пистолета. И Алекс под дулом направленного на себя оружия даже начал рассчитывать на чудо. – С такого расстояния промахнуться тоже можно. Тем более у него руки трясутся, и особой кучности при такой стрельбе не добьёшься. А если учесть не особую мотивацию в моём устранении этим преступником, а скорей даже наоборот, ему будет желательно на моём примере попугать Максимилиана и добиться от него выполнения выдвинутых им условий, то... Кстати, каких? – А вот дальше Алекс не смог пойти в своём рассуждении, застряв на этом вопросе, который и перевёл его внимание на Максимилиана. Кто стоял у стены дома как ни в чём не бывало, с каким-то прямо корёжащим Алекса визуальный слух равнодушием, и смотрел на предпринятые шаги этим преступником в плане его убеждения быть с ним более покладистым.
А между тем этот преступник де факто, а де-юре он пока что покушающийся и заявляющий на право так называться гражданин, не собирается тут шутить, о чём он так и заявляет. – А что ты скажешь на то, что я убью вас обоих. Вначале твоего спутника, что б ты вдоволь насладился своим свидетельством, а затем тебя сделаю свидетелем своей смерти.
– Тогда ты не убьёшь во мне свидетеля, как ты того хочешь. А ты его зафиксируешь в моей смерти. – Ровным голосом, как будто ничего из ряда вон выходящего не происходило, поговорил Максимилиан, с издевательским пренебрежением смотря на все потуги этого типа вывести его из себя и сделать очевидцем этого события. – К тому же и в этом ходе твоей мысли есть признаки разумного начала. Ты, – и это будет принято следствием, – таким образом пытался замести следы своего преступления, направив следствие по ложному следу, типа ограбления. – А вот это заявление Максимилиана уже не понравилось и Алексу, чего-то для себя ничего хорошего не увидевшего в этой поддёвке преступника Максимилианом. Чем он всё это время и занимался, как сейчас решил решить Алекс, кому совершенно не улыбалось стать ложным следом для следствия. То есть очевидцем, прямым участником этого преступления. И уж лучше быть свидетелем всего этого события. А чтобы так получилось, Максимилиану нужно поубавить пыл и не раздражать так агрессивно этого съезжающего всякий раз в эту прогрессию типа, как только Максимилиан ему отвечает.
А преступник на этот раз впал в растерянность, не сумел найти в себе то, что на этот счёт сообразить. А это вроде бы не плохой признак, а может и ещё хуже, чем всё прежде. И приходится всем ждать, что на этот счёт надумает этот преступник угрозы преступления де-факто (надо же как-то его определять физически и умственно; и пусть будет так, как никак; преступника должны знать в его преступное лицо), переводящий свой взгляд с Максимилиана на ствол своего револьвера, с него на Алекса, и опять смотря на Максимилиана, на центр этой цикличности события.
И преступник угрозы преступления, хотя бы по причине того, что он стал инициатором всего здесь происходящего (не может же он всё сразу бросить), приходит к решению, что дальше делать. И судя по его брошенному в сторону Алекса хищному взгляду, то это его решение больше всех не понравится именно Алексу. Что так и вышло.
– Так вот значит как. – Делает этот пролог к дальнейшей результативной части своего обращения преступник угрозы преступления. – Значит, я должен поступить нелогично, как к тому ты меня подталкиваешь, – кивая на Максимилиана, преступник угрозы преступления обозначает, кто за всем эти стоит, и кто, в общем, есть зачинщик и уж точно не свидетель, как себя старается не инкриминировать Максимилиан, – если следовать твоей логике и с её позиции посмотреть на всё происходящее. И теперь-то я понял, что можно противопоставить твоему свидетельству. Твоё же свидетельство. – Уткнувшись взглядом в Максимилиана, сказал, как отрезал преступник угрозы преступления. И как смотревший в этот момент на Максимилиана Алекс понял, то тому удалось на самые доли мгновения поколебать непреклонную позицию Максимилиана, в которую вдруг закралось сомнение под воздействием не расщепленных на атомы вариантности истин.
– Что могу сказать. Только, посмотрим, Лимит. – Отвечает Максимилиан на не заданный вопрос во взгляде на себя своего оппонента, как оказывается, зовущегося Лимитом.
– Тогда смотри на то, как я буду истязать твоего спутника. И будь свидетелем, нет, не моего преступления против личности, а своего равнодушия и бессердечности к тому, что без твоего свидетельства, а выступи ты в качестве очевидца, то получило бы новое для себя жизненное прочтение. – А вот теперь начинает проясняться то, что имел в виду этот преступный тип, когда заявил, что он нашёл ключик для сокрушения позиции свидетельства Максимилиана. Он задал другой вектор направленности свидетельства свидетеля, где свидетель теперь вынужден оставаться нейтральным лицом к своему свидетельству своего свидетельства против своего свидетельства (вот как всё сложно, и здесь без силлогизма кратной степени не разобрать). Отчего его логика, этот инструмент коммуникации его разума с реальности, попав в ловушку парадокса, начинает зацикливаться на всей этой каше в голове и ломаться, принимая нелогичные и неразумные с не парадоксальной точки зрения решения.
О чём, а обо всё этом, о чём не приведи господь глубоко придётся задуматься и затем со всем этим неразрешимым вопросом жить, хорошо, что только мельком сейчас прибились своим разумом к этому источнику понимания слов этого преступного типа Алекс и Максимилиан, и дальше углубиться им не дал всё он же, приступив к формированию развернувшихся по его почину здесь, и сейчас замерших событий.
– Ну так что скажешь? Начинать мне? – обращается с этими вопросами к Максимилиану этот разрушитель логического построения мира Лимит, определённо провоцируя Максимилиана на его прямое вмешательство во всё сейчас происходящее, и делая его свидетельский статус, говоря юридическим языком, ничтожным. Правда, и его молчание можно будет квалифицировать, как молчаливое вмешательство в происходящее. Вот только будет сложно определить с каким знаком было это вмешательство. При этом защитник Максимилиана при его юридическом сопровождении рассматриваемого с ним дела, легко может сослаться на имевший место факт угрозы жизни Максимилиана и его принуждение к отказу от своего свидетельского статуса.
Так что было множество вариантов объяснения причины ответного молчания Максимилиана в сторону своего оппонента. А вот то, что он не посмотрел на Алекса, то для Алекса здесь нет других вариантов объяснения этого бессердечия поведения Максимилиана. – Падла он. И я бы посмотрел на то, как бы он посмотрел на меня, когда бы я оказался на его месте и ничего бы не предпринял, чтобы меня за него тут наказывали и били.
– Что ж. Если ты не против, то я приступлю к тому, против чего ты ничего не имеешь. – А вот что это сейчас такое было со стороны этого преступного также против морали типа Лимита, передёрнувшего так аморально факты, где именно Максимилиан науськивал этого душевного негодяя к тому, чтобы преступить закон и все права личности Алекса, не совсем понятно. А он здесь как бы не причём, всего лишь свидетель, отстранённое от факта своего преступления лицо, которое не имеет в себе основ крепкой и самостоятельной личности, – он безвольная тряпка, к тому же с большим эго самомнением, где мнительность играет первое слово, – и оттого за его поступками всегда стоит чужая воля. В данном случае воля Максимилиана. Кто своей упорной позицией невмешательства, побудил когда-то его ученика, а сейчас преступника, к этому преступлению, которое должно было доказать Максимилиану, что он не безвольная тряпка, а…Посмотрим.
На этих словах преступник угрозы преступления Лимит как-то для Алекса неожиданно резко и близко разворачивается, в упор в него смотрит, и задаёт совершенно неосмысленный для Алекса вопрос: «И мне ещё долго ждать?».
И Алексу ничего другого не остаётся делать, как подохренеть от непонимания того, чего от него хотят и чего он ещё тут задолжал ему. И не хочет ли тот сказать, что он сам должен дать повод и нарваться на негативное к себе отношение этого типа. Кто, видите ли, без особой причины не бьёт людей. А вот если его выведешь их себя, то он за милую душу по тебе пройдётся кулаком. Что между тем противоречит всему тому, что уже здесь с Алексом было, однозначно без повода со своей стороны получивший от этого типа по голове. А объяснять всё это тем, что так наиболее разумно было, если хочешь навязать численно превосходящему противнику свою повестку дня, как-то уж сильно цинично.
– Чего ждать? – как бы это не было опасно для себя, Алекс всё же задаёт в ответ этот вопрос.
– У моря погоды. – Очень уж особенно пояснил своё требование к Алексу этот преступный тип Лимит. Из чего у Алекса появилось некоторое новое его понимание в плане того, что тот шёл к своему этому преступлению против личности не извилистым путём, а по накатанной его видением жизни и её правил дорогой.
И Алекс поскольку, по стольку сообразив, что тот от него хочет, поднимается на ноги, чтобы лицом к лицу, а не лицом к ноге этого типа принять от того, что он задумал на его счёт. Ну а когда лицом к лицу, да ещё и с вызовом встаёшь к этой перед собой опасности, то это всегда вызывает у источника этой опасности, нет, не уважение, а необходимость принять во внимание уже исходящую от тебя опасность ответного действия. Так что этот преступный тип не стал вот так сразу нагибать ударами Алекса, а он решил в нём осмотреться и отыскать в нём слабые места. А то, кто знает, вдруг его револьвер даст осечку и тогда ему придётся рассчитывать только на самого себя.
– Кстати револьвер. – Преступного
