Глава 17. Разговоры и зрелище

него свело мышцы, треснула верхняя губа, а зуб, соскочивший с кости, ударился о язык. Но Томас, отпив следующую порцию эля, продолжал наблюдать за сумеречным небом, а Вильям не продолжал говорить, хотя до начала из диалога имел большой интерес к этому и придумал достаточно вопросов, чтобы задержать мужчину на две питы.
Скучая, Вильям решил отдать своему вниманию для мысленного описания видимую части лица Томаса, в подобном занятии часто находя для себя развлечение. На черепе прямоугольной формы, края которого заостряла линия роста русых волос, сходившая от висков бакенбардами, под гнётом большого носа измельчали голубо-серые глаза, не утяжелённые нависшими над ними светлыми узкими бровями. Но смотря на лицо Томаса нельзя было весь свой взгляд отдать носу, под которым краснели пухлые, обветренные губы.
Кузнец осушил питу, и Анна принесла следующую, которая заняла место своей приспешницы, плотно встав в натёртые, красные углубления пальцев.
— Ты говорил, что уйдёшь, когда допьёшь. — заметил Вильям, когда смог безболезненно пошевелить прикушенным языком.
— Говорил.
— Ты что, не хочешь со мной говорить? — не вытерпев, воскликнул Вильям, выплёскивая гнев не только в голосе, но и перебирая пальцы рук.
— Я отвечаю на твои вопросы.
  Услышав крик отрабатывающего долг помощника, к концу ответа Томаса, к столу подошёл Хьюго.
— Он тебе мешает? — обращаясь к посетителю, спросил о Вильяме трактирщик.
— Нет, мы просто говорим. Возвращайся к своим делам. — Томас повернулся к хозяину паба.
В то же время перед Вильямом предстала вторая часть лица, поразившая его. Будто бы сшитое из двух разных кусков кожи, оно, после того как Хьюго горделиво отошёл от стола, перевело оба глаза на Вильяма. Новая половина была безобразна. Её лоб рассекал глубокий синий шрам, от которого отходили ветви поменьше и спускались до скул, после чего они останавливались перед обожжённой белой, дублённой кожей, накрывавшей оставшуюся часть нижней половины лица.
Вильям не смог сдержать самообладания и отшатнулся.
— Что ты хотел? — не относя кружку от губ и для удобства подперев локоть руки, которая держала питу, кулаком левой, неспешно произнёс Томас.
— Я встречался с твоим сыном, Андреем. —решив помиловать его манерность, снизошёл до разговора Вильям. — И, как я понял, он не справляется один, а я не хочу работать здесь.
— Ты мне не нужен.
— Ты загоняешь бедного мальчика.
— Иди, отрабатывай долг.
Томас, тяжело вздохнув, отвернулся к окну, а Вильям, просидев перед ним с минуту, воспрянул с новой силой.
— А после того, как я отработаю?
— Нет.
— Это потому, что я француз?
— Ты француз? — переспросил Томас, в удивлении сморщив лицо и приглядевшись к Вильяму.
— Да.
— Возможно.
И сам Вильям теперь заметил, что акцент его почти исчез, когда сознание разрешило говорить не картавя.
— А если не из-за этого, то почему? — раззадорившись, добивался ответа Вильям.
— Я с пьяницами не работаю.
— Ах это из-за долга… Ну и пусть так. — в секунду переменил настроение Вильям и вышел из зала.
Добравшись до последней комнаты, он упал на одеяло, положил перед собой нож, достал из-под головы свёрнутый плащ и, накрывшись им, отвернулся к стенке.
— Никто, никто…— не успокаиваясь, повторял Вильям в разных тонах, громкостях и интонациях, пока не уснул.
«К его счастью, Хьюго говорит громко и его бормотание никто из ужинавших не услышал, а то бы завтра ему бы уже не пришлось думать о том, куда пойти после того, как закончится отработка.»
Всё утро у Вильяма было прескверное настроение, он молчал за столом, в тишине дома слушая вместе с Анной и Хьюго скудные песни птиц, и бессловно простоял за барной стойкой до обеда.
Когда колокол пробил полдень, Анна внесла в паб и поставила на стол отца три тарелки с рагу, содержавшее в себе те же ингредиенты, что и утренняя похлёбка, но не залитые водой.
— Вильям, о чём ты вчера говорил с Томасом? — поинтересовалась Анна, когда в её тарелке оставалось больше половины рагу, а чашка Вильяма пустая стояла в центре.
— Когда ты отдала меня Андрею, два дня назад, мы с ним разговорились, подружились. — хандря, неохотно выпустил мужчина. — Раз я не могу с ним встретиться сейчас, то хотел больше узнать о нём у его отца. Но Томас не умеет говорить!
— Это ты его ещё в худшем виде не видел. — ехидно вставил Хьюго. Если бы ты не ушёл, а досидел ещё две питы, тебе бы, я думаю, понравилось, как он выговаривает слова по буквам.
— Если бы я остался, то не думаю, что тебе бы хотелось, на следующий день чинить всю мебель. — сквозь зубы огрызнулся Вильям, бесцельно смотря в зал.
— Я с детства знаю Андрея и, думаю, даже лучше Томаса. О чём ты его спрашивал? — Анна взвалила на себя тяжёлый взгляд Вильяма, пытаясь смягчить мужчину улыбкой своего пухлого лица.
— Постой. — перебила она начавшего речь Вильяма и обратилась к отцу. — Сегодня вечером, на площади. Разреши нам сходить! Здесь никого не будет.
— Пойдём вместе. — задорно согласился трактирщик, допивая эль.
— А что будет на площадь? — заинтересовался Вильям, а тяжесть эмоций начала исчезать.
— Мы встретим там Андрея. Он наверняка придёт. — не выслушав вопрос, сразу после слов Вильяма, не успев понять которые, вставила Анна.
— Зачем нам идти на площадь? — сдерживая голос тихим, улыбнувшись, повторил мужчина.
— Казнь Герберта.
От сдержанности не осталось и следа, пропала грусть и уступила первенство лихорадочному увлечению, приобретённое Вильямом после первого посещения подобного мероприятия.
— В чём он обвинён?
— И обвинён, и вина доказана, и осуждён. — всех интересовало будущее зрелище, и Хьюго занял место в разговоре.
— Он украл стадо овец, но Иоханн смог его поймать. — объяснила Анна, обрадовавшаяся воспрявшему энтузиазму Вильяма.
— Но не расстраивай меня, не может быть, чтобы только казнили!
— Перед повешеньем ему отрубят оставшееся ухо.
— Что же он украл в первый раз?
— У меня бутылку эля — удалив более обезображивающую его лицо усмешку, ответил трактирщик.
— Прекрасно! Давайте скорее с этими закончим… Доедайте быстрее… И поспешим на площадь. — с ликованием и трепетным волнением командовал Вильям.
Мужчина не мог усидеть на месте — подпрыгнул со стула, бегом отнёс тарелку в свою комнату, где бросил её на стол, и, вернувшись в зал, начал бегать между столами, прислуживая посетителям.
Колокол пробил четыре часа, и опьяневшие англичане начали свой путь к выходу из паба, а Вильям, которого чувство скорого наслаждение беспрерывно наделяло силами, собирал деньги и относил Анне пустые питы, каждый раз при встрече заигрывая с девушкой.
К пяти часам паб опустел.
— Скорее, скорее! — торопил Вильям, подскакивая к Анне и вытирая последние кружки, подбегая к окнам и закрывая ставни.
Прибрав паб в вид, достаточный для закрытия, Вильям подхватил стоявшую у стола Хьюго Анну под руку, и они выбежали из заведения. Отец беглянки, ещё не успевший досчитать проданного алкоголя, сперва было возмутился поступку мужчины, но тут же вспомнил объяснение Вильяма в первый день, когда тот вдавил его в стену, и возвратился на место, не сказав ни слова.
— Постой, постой, Вильям! —останавливала Анна бегущего и вместе с тем тянущего её за собой Вильяма.
Она упёрлась ногами в рыхлую дорогу, зацепилась за рытвину и затормозила Вильяма.
— Ну что! — горячась, воскликнул мужчина, но, повернувшись, увидев красное, запыхавшееся лицо спутницы, смягчился. — Прости. Давай пойдём, но не медленно. Согласна?
Анна не могла ответить — задыхаясь, она махала перед лицом руками, пытаясь разогнать около него небольшой ветер. Отдышавшись, девушка выпрямилась и подала Вильяму руку, которую тот с жаром схватил и хотел было снова понестись на площадь, но, вспомнив обещание, зашагал, через пару метров перенеся свою руку на не очерченную талию Анны.
До рынка пара шла одиноко, и была несколько раз опережена более быстро шагавшими мужчинами.
— Как давно ты знакома с Андреем? — спросил Вильям, после того как они возобновили путь.
— Я же говорила — с детства. — недовольным голосом, от того, что мужчина весел и полон сил, когда у неё всё ещё кружится голова, что всё равно смягчалось влажным, прохладным воздухом, выговорила Анна.
— Я помню, но это понятие растяжимое: с пелёнок, лет с пяти или познакомились уже на улице. — уточнял Вильям, прижимая девушку к своему плечу.
Успокоив нервы, Анна облокотила голову на костлявую руку мужчины, сухощавость которой была заметна по висящей на ней ткани рубашки, не закрытой плащом, в спешке забытым дома, которые выкраивались по одному лекалу на жилистых крестьян.
— С детства. — мягко начала рассказ девушка, а Вильям, заслушиваясь её нежным голосом, присмирел. — Я расскажу, но я знаю это только по рассказам других… Я с отцом об этом не говорила, а он и не начинал. Андрей старше меня на один год, и ещё до его рождения отец и Томас были хорошими друзьями, лучшими и единственными друг у друга. Оба женились… сначала родилась сестра, а через пять лет мы — Андрей и я… наши семьи крепко дружили — я могла ночевать неделями в кузнеце, и отец с мамой не волновались; то же и с Андреем. Интересно, когда мама сидела с тётей Идой — женой Томаса — они мечтали, что умрут в один день?..
— Если тебе трудно, можешь не продолжать. — заботливо предостерёг Вильям, когда девушка замолчала.
Анна не поднимала на мужчину покрасневших глаз, но слёзы не текли, а только заполняли глазницу, размывая перед девушкой обзор дороги. Несмотря на то, что мать Анна помнила плохо, у неё осталось к ней сильное детское чувство привязанности. Вытерев глаза рукавом платья, а после проведя им по носу, девушка продолжила:
— Мы с Андреем были очень шумными и непоседливыми детьми, и родители сильно от нас уставали, поэтому раз в несколько недель отводили нас к бабушке с дедушкой, а сами уезжали куда-то. Когда мне было пять, нас поручили на день родителям Томаса, а сами ушли к берегу. Они парами гуляли у обрыва: папа с Томасом, а мама с Идой. Недалеко было поле с цветами, и Томас с отцом пошли нарвать букеты для жён. Начался дождь, он был и за день до этого. Но родителей это не смутило, и они продолжили отдыхать. Пока папы старались с цветами, мамы прошли чуть дальше и зашли на выступ. Первым собрал цветы Томас, а папа возвращался уже когда тот был в нескольких метрах от мам. Они стояли, наклонившись, и смотрели на реку. А дождь был сильным, и земля уже не могла сдержать влагу… и тогда.
Анна остановилась и заплакала. Успокаивая её, Вильям обнял девушку, и, молча, они простояли несколько минут, пока Анна не расцепила свои руки, крепко сдавливающие спину мужчины, и закрыла ими лицо, после чего натёрла глаза, вытерла всё лицо рукавами, так что большая часть ткани потемнела.
— Они упали. —дрожавшим голосом снова начала Анна, до конца рассказа часто утиравшая лицо кистями рук. — Томас побежал к ним, а когда добежал и отец, то увидел, как Томас держал двумя руками Иду, а тело мамы уносило течение. Она уже была мертва, так как упала на скалу. Но и Томас не смог удержать жену — дождь намочил их руки, и они расцепились. Ида упала в воду и течение сильно побило её о камни. Её вынесло к берегу, и Томас отнёс её домой, а тело мамы утонуло. Вечером Ида умерла.
— Но почему…
— Я ни с кем не