Небо сегодня будто бы выкрасили серой краской, из баллончика, потому что ровно и плоско всё, без разводов и потёков. В старину такой цвет, кажется, называли «дикИм». Не совсем подходящее название. Лучше бы «тоскливым». Или «безысходным»?..
А впрочем, как ни назови,- на душу небо такое давит с упорством могильного камня: сильно и постоянно. И приводит её, душу эту самую, в состояние какого-то оцепенения. Есть, однако, в этом тупом спокойствии и свои плюсы. Думаешь о грустном. И если думать не прекратишь, не напьёшься или снова спать не ляжешь, то непременно к мыслям придёшь самым высоким и важным для каждого человека. Потому что как бы люди животными ни притворялись, ни мельчили своей жизни в крошки, в прах, в самое что ни на есть ничтожное состояние, людьми всё же остаются. Всегда. И только за это их любить и беречь можно и нужно.
Наташку, когда-то соседку мою по подъезду, а сейчас настоящую пьяницу и бомжиху, давно уже никто не берёг и не любил.
Давно, слишком давно, чтобы это помнить, жила она в квартире напротив вместе с матерью, работавшей на шинном заводе. Отца у неё, кажется, никогда не было, а вдвоём с матерью жилось им неплохо. Мать работала, а Наташка в школе на твёрдые «тройки» училась, и ребёнком была беспроблемным, потому что убрать в доме, сварить обед, пока мать на работе,- это для неё делом было привычным и даже за дело не считалось.
Когда мать засобиралась выходить замуж, то Наташка ей сказала:
- Нет, мама, свадьба должна быть настоящая, чтобы с платьем и фатой…
И сшила сама ей платье. Да такое замечательное, что после свадьбы его все материны подруги перемерили, крутясь перед зеркалом и разглядывая в него, вывернувшись почти в спираль, свои непомерно большие зады, которые в этом платье и вправду казались меньше.
Жених, дядя Миша, был мужчиной солидным и обстоятельным, в меру пьющим и лысым, как бильярдный шар. Прожил он в законном браке с Наташкиной матерью год, пока его, пьяного, не ограбили и не убили как-то вечером на улице. Бывшая дядь Мишина семья на похороны только заявилась с двумя гвоздичками в руках у жены и дочерей. Мать была чёрной от искреннего горя, а потому Наташка похоронами занималась одна. Всё сделала пристойно и не хуже, чем у людей. Хотя сама к тому времени уже успела родить дочку от студента, который полтора месяца проходил практику у них на заводе, а потом убыл к себе на родину, так и не узнав даже, что станет отцом. Ну, так вот. У Наташки уже к тому времени дочка была, и она кормила её сама, грудью. А тут – похороны. Но Наташка со всем справлялась и никому не жаловалась.
Похоронили, значит, дядю Мишу, и зажили они втроём, мирно, тихо и пристойно.
Дочка Наташкина была её полной ушастой копией. Такая же коротконогая, крепкая, с туго заплетёнными двумя косами, которые подчёркивали её оттопыренные уши, обрамлявшие широкое скуластое лицо с небольшими глазами и лишь слегка намеченными бровями. Она тоже была твёрдой «троечницей» в школе, но зато – старостой класса, выбранной на должность за особое усердие при уборке кабинета и на школьных субботниках.
Это уже потом, после смерти матери, Наташка стала, сначала изредка, а потом всё чаще и чаще попивать. Девчонка к тому времени школу закончила и по семейной традиции пошла работать на шинный, который находился в двух автобусных остановках от нашего дома.
Когда я впервые увидел Наташку пьяной, то очень удивился. А она особенно приветливо со мною поздоровалась и тут же начала рассказывать мне, что дочь её стыдится, потому что заочно поступила учиться в техникум, и когда приглашает к себе подруг, то матери говорит, чтобы ночевать домой не приходила. Ну, вот, Наташка так один раз у подруги переночевала, а в другой раз – просто на лавочке у подъезда, благо дело летом ночи у нас тёплые стоят.
К тому времени, как у Ленки, дочки Наташкиной, появился Васёк, Наташка уже, что называется, не просыхала. А потом и совсем пропала куда-то.
Я Ленку спрашивал, когда случайно встречались в подъезде, как там мать поживает. Она говорила, что та уехала к двоюродной сестре, вдове, жившей под Ростовом. Так вот они теперь там вдвоём в большом доме с садом и коротают век…
А сегодня утром собираюсь на работу, поглядываю в окно на серое небо и про то, что людей жалеть нужно, думаю. Выхожу из квартиры, а на пороге теперь уже Ленкиной с Васьком квартиры, прямо на коврике, спит пьяная Наташка, подложив руки под щёку. Рядом с нею, прижавшись к хозяйке, лежит рыженькая дворняга, которая на меня зарычала, как только я наклонился, чтобы разбудить Наташку.
Когда она спросонок захлопала глазами и взяла собаку, сразу же замолчавшую, на руки, спросил, что она тут делает.
Наташка сказала, что дочь в дом её, наверное из-за собаки, не пускает. Она ещё с вечера пришла, просила, чтобы пустили помыться хоть и Малюльку накормить. А зять даже не открыл, так через дверь и разговаривал.
Когда я спросил её о том, почему она от сестры уехала, она долго таращила на меня непонимающие глаза, а потом только и спросила:
- Сестра? Какая сестра? Чья? Моя?.. Нет у меня никого, только вот Малюлька осталась…
Был на море в Анапе.