Витька вообще-то дурак был. И дурак – набитый. Потому что, во-первых, если бы не был, то ничего этого с ним бы не произошло. А во-вторых, так его за глаза, а иногда и прямо в лицо, называли многие.
В первый раз это обидное слово он услышал ещё в самом первом детстве, когда во дворе, в песочнице, соседский мальчишка, примерно его ровесник, заревел и сказал, что это его лопатка. А ярко-красное сокровище с жёлтой ручкой Витьке мама только вчера купила, когда с работы домой шла. Сосед же орал и требовал: «Мояяя… отдааай…» И оробел тогда Витька, глядя на завистливое горе соседа, и протянул, растерянно, её «страждущему» и сказал только: «Возьми тогда… Не плачь…» Тот взял и долго ещё потом с ненавистью косился на Витьку.
Когда дома мама спросила, где его новая лопатка, Витька ничего лучше не придумал, как сказать правду: «Я её отдал… Она ему нужна была…» Вот тогда-то мама и бросила сыну через плечо это самое «дурррак» с долгим, рокочущим «р», отчего было ещё обидней.
И опять Витька растерялся, не знал, как себя вести. И, чтобы мама не переживала, уже вечером попросил у неё прощения. Она сначала даже не поняла, за что винится сын. А потом, осознав, как-то так наспех отмахнулась и от него, и от лопатки, и от нанесённой ею обиды.
И стал Витька жить дальше, но как-то уже не так, как до этого жил… Всегда ему было стыдно за людей, которые неправильно поступали и жили дальше по-прежнему.
В школе, где-то в самой середине срока, отпущенного каждому человеку на то, чтобы там отбыть, у него списал контрольную по математике сосед по парте. Назавтра у того в тетради красовалась пятёрка, Витька же получил три. Сосед эту пятёрку Витьке с необычайной гордостью показывал, а тому было непонятно и стыдно и за «отличника», и за учительницу Анну Васильевну.
Ничего, конечно, выяснять он не стал. Но после этого случая Серёга – тот самый сосед-везунчик – тоже стал Витьку дураком называть, что, однако, не мешало ему списывание Витькиных работ сделать устойчивой традицией.
После окончания школы Сергей был страшно Витькой не доволен, потому что тот не захотел поступать в тот вуз, куда подал документы «его школьный друг». Опять, в сердцах, он назвал Витьку дураком и прекратил с ним всякое общение.
И опять стыдно было Витьке за людей.
Когда же на последнем курсе он влюбился в Аню, то, на мгновение, ему показалось, что не такой уж он и дурак, коли такая девушка, как Аня, обратила на него своё избалованное вниманием других внимание. Она охотно ходила с Витькой в кино и на танцы, бывала даже у него дома несколько раз, после чего мама стала спрашивать его: «Ну, и как там наша невеста?..» Витька всякий раз краснел, опускал глаза и отвечал: «Нормально…»
Перед самой защитой диплома Аня сказала Витьке (они сидели в кинотеатре, и сеанс вот-вот должен был начаться), что она выходит замуж за курсанта лётного училища, и сразу после окончания они уезжают в Москву, куда её будущего мужа направляют учиться в Академию. Тут уж Витька совершенно осмелел и спросил: «А как же я?..» На что Аня как-то удивительно легко, широко распахнув глаза, ответила:
- А что – ты? Я ведь даже на свадьбу тебя пригласить не могу, ты же понимаешь…
Витька сделал вид, что понимает, но было как-то уж очень стыдно, стыдно так, что он даже не мог вспомнить, какой фильм они в этот раз смотрели.
После того как диплом оказался у Витьки и ещё двадцати четырёх юных инженеров на руках, один из них предложил Витьке отметить это замечательное событие на даче, в кругу друзей. И знал ведь Витька, что его берут для некрасивой подруги девушки хозяина, ну, чтобы все были по парам. Знал! Но так горько помнилось ещё расставание с Аней, что Витька не раздумывая согласился.
Поехали вшестером. За рулём машины, куда все и уместились, был сам хозяин, вернее, хозяйский сынок, потому что шикарная дача была родительской, конечно.
Вечером, когда веселье было ещё в самом разгаре, Витька ушёл смотреть телевизор, а потом вообще спать отправился. Назавтра, с самого утра, гости, во главе с хозяином, продолжили наливаться дорогим виски из родительского бара. Не пил лишь Витька, потому что совершенно не понимал: зачем он-то здесь был нужен.
После обеда решили возвращаться. Витька думал, что машину, как единственный трезвенник, поведёт он, но за руль опять сел хозяин Алик, как Витька его ни уговаривал этого не делать. Ехали долго и постоянно глохли в пути, пока, наконец, при выезде с просёлка на трассу, чтобы взлететь на горку, Алик газанул неоправданно сильно, и машина, несколько раз перевернувшись, упала в кювет.
Это потом уже, в больнице, Витька узнал, что пятеро отделались только синяками и ушибами. Но ведь он-то – дурак. А потому и сломал позвоночник.
Приговор врачей был однозначным и окончательным: пожизненное инвалидное кресло.
И назавтра, все пятеро, заявились к Витьке в больницу с апельсинами и цветами. У него приятно защекотало под ложечкой от такого внимания. Ту самую некрасивую подругу было даже жаль, потому что у неё красовался большой пластырь над бровью.
Спросили Витьку, как он себя чувствует, а потом Лена, девушка Алика, обеспечившая Витьку своей товаркой-не красавицей, приступила к главному, собственно, ради чего пришли:
- Вить, а Вить! Ты, это… скажи следователю, что за рулём ты сидел, а не Алик… А?
Алик, приобняв её за плечи, подвинулся ближе к Витьке и продолжил:
- Ты же всё равно теперь инвалид, поэтому тебе ничего не будет, а меня посадят…
И тут захотелось Витьке, чтобы ну хоть кто-нибудь сейчас подул ему на сердце, как мама в детстве на разбитую коленку дула, чтобы было не так больно…
