Калейдоскоп. Продолжение 4

13

Мама с папой беседовали на кухне:
- Что-то Лиза у нас плохо выглядит, утомленная какая-то, круги под глазами
- Может, заболела?
- Или влюбилась?
- И с Соней все время шушукаются.
- Надо заставлять ее гулять побольше, и лучше кушать. Не ест почти ничего!
-
…Шарманка играла снова. Цветное стекло складывалось в картины. На них надвигался высокий темный борт теплохода, казавшийся огромным. Толпа несла их к узкому трапу, соединяющему борт с берегом. Людская масса сметала все на своем пути, и нельзя уже было вырваться из этого обезумевшего месива. Если человек падал, то тут же попадал под ноги бежавших, и его затаптывали в считанные минуты. Вопли, крики, стоны.
Петя не заметил, как эта людская волна выплеснула его на тесную палубу, и только здесь он понял, что остался один, один на всем белом свете на борту судна, переполненного людьми, бегущими без оглядки из охваченной революцией России. Куда они стремятся, где найдут пристанище, как сложится их судьба, не знал никто. Старая Никитична сгинула в людском водовороте, и Петя больше никогда ее не видел.
А перед Лизиным взором предстал маленький мальчик, прячущейся в трюме огромного корабля, где было темно и сыро. Ребенок дрожал от страха, холода и потрясений. И позже: Петя выбрался на палубу, затравленно озираясь, пробирался между спящими вповалку людьми, нагроможденными в проходах вещами. Вот он подошел к спящей на багаже женщине, держащей в руках узелок. Голова ее безвольно откинулась во сне, пальцы разжались, поклажа начала выскальзывать из них, мальчик молниеносно подхватил котомку и юркнул за угол. Вот Петя добрался до трюма, рассмотрел свою добычу и рассмеялся: он стал обладателем нескольких вареных картошин, головки лука и краюхи хлеба. Это было великолепно!
И позже. Маленького мальчика, дрожащего от озноба и мечущегося в бреду, нашли матросы, вынесли на палубу. Пассажиры обступили найденыша, качая головами. Над ним склонилась молодая женщина, одетая в элегантное пальто. «Осторожно, мадам Дебре, у него может быть тиф!». А ребенок повторял в забытьи: «Мамочка, дай мне калейдоскоп и шарманку, где они?». И прижимался горячей щекой к рукам незнакомой женщины, державшей его на коленях.
Серое бескрайное море равнодушно несло на своих волнах корабль, полный людей. Они бросили все, что было в минувшей жизни. Самой этой жизни, такой, какой ее помнили и знали, уже не существовало. Что ждало впереди? Нищета? Новая Родина, или вечная тоска по утраченному прошлому? Бесконечные вопросы, на которые не было ответов…
В своем сне Лиза не видела, как незнакомая дама выхаживала Петю. А позже уже не смогла расстаться с одиноким ребенком. Она вырастила его как родного сына, и окружающие знали его под именем  Пьера Дебре. Он обрел новую Родину и любящую семью.

14

Парижская жизнь Пети Михайлова сложилась удачно. Он попал к людям небедным, которые смогли, нет, не заменить утраченных близких, но восполнить их отсутствие, дать сироте надлежащие заботу, любовь, образование. Наступил момент, когда Петр, принявший фамилию приемных родителей, получил диплом юриста и занял место в фамильном бизнесе, адвокатской конторе. Налаженное дело процветало. Пьер встретил девушку, полюбил, создал семью. Вскоре родился сын и наследник Владимир, в котором души не чаяли все из клана Дебре. Жизнь продолжалась, двигаясь по накатанной колее. И далекая Россия оставалась только в смутных детских воспоминаниях, расплывчатых и странных. Например, в семье говорили о фамильных драгоценностях рода Михайловых, оставленных во время пожара в разгромленной усадьбе. Их не успели спасти бежавшие хозяева. Речь шла о подвале флигеля, но точное местонахождение тайника известно не было. О том, что это были за ценности, история умалчивает. Почему-то все прибывали в уверенности, что это должно быть золото, и в немалых количествах.
С детства маленький Пьер рассказывал о шкатулке, засунутой им при побеге из Михайлова в дупло старого дуба. Что было в ней – не помнил. А по ночам часто видел во сне женское лицо с разными глазами (один серый, другой – зеленый), склонившееся над ним.
И вот теперь старший Дебре стар и немощен, прикован к постели. Все дела на этом свете завершены, итоги подведены. Он готов к переходу в иной мир. И женское лицо с разными глазами все чаще склоняется над ним, ласково, загадочно улыбается и зовет его… «Мама!» – шепчет старец, - «Я хочу к маме! Но я потерял то, что она мне дала. Мама будет недовольна. Помогите! Помогите найти мамино наследство!» Пьер мечется в беспамятстве. «Хлеба! Дайте корочку хлеба!… Кушать хочется, так хочется кушать, Никитична!». Стоящие рядом родные переглядываются. Прикроватный столик ломится от явств и деликатесов.
…Владимир Дебре снял трубку телефона и набрал московский номер. «Есть разговор!» – сказал он ответившему человеку.

15

Звонок из Парижа заинтриговал. Иван Иванович Задорожный знал Владимира Дебре давно, и фактом звонка удивлен не был. Но, выслушав просьбу давнего знакомого, можно сказать, даже друга, задумался. Рассказ в телефонной трубке привел в недоумение. Серьезный человек, с которым их связывали деловые интересы в Париже, просил посетить пригород какого-то богом забытого городка в средней полосе России (его Родину) и заняться … поисками клада! Иван Иванович брился перед зеркалом, переваривая полученную информацию. Услышанное не влезало ни в какие рамки, однако отказывать Дебре не представлялось возможным. «А почему бы и нет?» – рассуждал Задорожный. Отпуск он не брал несколько лет и даже не помнил, когда в последний раз отдыхал от работы. Он представил нарядную сентябрьскую дорогу, желтеющие перелески, яркое солнце и мерное шуршание асфальта под колесами… Радио напевает что-то приятно-ненавязчивое. Захотелось уехать куда-нибудь далеко, где тебя никто не знает, и ты не знаешь никого, и от этого свободен и счастлив… Отдохнуть от людей. Отдохнуть от проблем. В конце концов, отдохнуть от себя. «Почему бы и нет?» – повторил он вслух. «Михайлово, так Михайлово, какая разница!».

Иномарка с московскими номерами затормозила возле указателя: «Михайлово – 2 км». Собственно, по обочинам уже тянулись жилые дома. Рядом проходила железнодорожная ветка. В дали виднелся вокзал, нарядный, недавно покрашенный в веселый розовый цвет, напоминающий праздничный торт.
Местный житель Серафим, по кличке Фима,  временно не работающий (уже пятый год), с тоской слонялся у пивного ларька и, в который раз, пересчитывал наличность, которой явно не хватало даже на маленький стаканчик живительного напитка. Серафим маялся и уже подумывал отправиться в местную аптеку за настойкой боярышника. Чужую тачку он приметил сразу и замер в ожидании. Приезжие сюда заглядывают нечасто и неспроста. Из машины вышел мужик, ухоженный, даже холеный, «упакованный», из этих, которые не из работяг. Такое Серафим определял сразу. «Вот они где бабки-то …» – затосковал Фима.
Водитель иномарки подозвал аборигена, состоялся короткий разговор. Соглашение было достигнуто. Купив несколько бутылок «Клинского», приезжий вместе со своим новым знакомым сели в машину и отбыли в направлении, заданном указателем.