Русский свет

             

Даже если когда-нибудь, вдруг, мне пришла бы в голову мысль уехать навсегда из России, знаешь, почему я этого не сделаю?..
Потому что уверен, что буду тосковать…
… тосковать по русскому свету…
И слово «свет» здесь не в значении «русский мир», а в самом прямом, исходном значении – « не тьма».
В Африке, скажем, свет плотный и густой, льющийся ровным , постоянным потоком. Он так плотен, что даже края теней под африканским солнцем кажутся  обгрызенными. Свет  там проникает повсюду и вскоре становится навязчивым и утомительным. Через пару недель его, кажется, начинаешь уже ненавидеть.
Азиатский свет какой-то розоватый, скромный, и вначале кажется даже стыдливым. Но спустя короткое время понимаешь, что он безжалостен и упрям, равнодушен к твоим страданиям и жестокосерд.
Индийский свет нежен и трогателен, зеленоват, как океан, который его опоясывает, и застенчив. Ему сразу же начинаешь доверять, не ожидая подвоха.  Но, спустя короткое время, понимаешь, что ты обманут. И от того, что обгорел на солнце, или от смущения, что тебя так просто провели, начинаешь краснеть, будто вяленое мясо.
Свет в Таиланде  сверкает и искрится, пенится бьющей в глаза роскошью и синевой. Но вскоре начинаешь смотреть на Сиам слегка прищуренными глазами, потому что режет их запах острой тайской еды и человеческого пота, легендарного дурьяна и пряностей.
Удивительно трогателен свет Израиля, его Иудейской пустыни. Всегда ровный, бежевый и будто бы ускользающий. Обманчивый, сквозь него не сразу разглядишь вдруг возникающий из пустыни Вечный Город, который долго-долго перед тобою струится, словно бредовое марево, и манит, и убегает в золотистую глубину… Или это от жары разум начинает мутиться?
Выгнутые полотнища греческого света абсолютно прозрачны, ничем не пахнут и стянуты крепким узлом на Олимпе, где по-прежнему покоятся Великие Боги, лениво приоткрывающие глаза, чтобы полюбоваться своим отражение в гигантских зеркалах, сотканных из света и уходящих в небеса.
А русский свет совершенно особенный. Всегда разный, в зависимости от времени года и дня, но – милосердный и трогательно резной, «пятнистый русский свет» - как назвал его Набоков. Даже когда он испепеляюще жаркий, всё же скромный: не лезет в тень, которая в лесу, например, может быть похожа на ночь даже в самый солнечный день. Стыдливо слаб нашими долгими вёснами, когда неделями небо серо от облаков, и свет сочится из них, точно сыворотка сквозь марлю, когда мама делает домашний творог. И мутный такой же, как сыворотка.
А в июне, когда с вечера он с трудом замирает и тут же, почти через мгновение, занимается в другом конце неба. Тогда русский свет удивительно кроток, точно юное дитя, что проснулось раньше родителей, прошлёпало босыми ногами к дверям их спальни и осторожненько выглядывает из-за угла серыми огромными глазами, желая и боясь разбудить спящих.
Если тогда же, в июне, в самую короткую ночь лечь где-нибудь на лугу в самом центре русской земли и долго смотреть ввысь, то свет наш виден  будет даже ночью. И отражается он в миллионах глаз народа, к которому и я принадлежу. И по свету этому, неповторимому, в глазах узнАю их, моих соотечественников,  в любом конце мира, куда бы судьба меня ни занесла. И любить их буду, потому что в глазах наших живёт всегда русский свет…