Нееет… Природу не обманешь…
Лето нынешнее было тёплым и дождливым. Кажется,- рай для деревьев и трав: зеленеть им и расти ещё долго-долго. Ан,- нет. За окном замаячил август и, хоть тепло и солнечно по-прежнему, и тихие дожди каждый день перепадают, - всё. Начали ржаветь листья, сохнуть и скручиваться, падать на землю в предвкушении близкой осени.
После второго август, Ильина дня, вода в прудах и реках, по приметам, стынет. Так оно и есть: и тёплая, вроде бы, ещё, а вот всё равно не освежает, а студит. Как-то костям от неё холодно…
Кувшинки в заводях покрыли чешуйчатым панцирем всю гладь воды. И только подует ветер, топорщатся эти чешуйки, загибаю края листьев, и гладь гладью быть перестаёт. Не манит к себе вода, не приглашает освежиться. Даже дрожь по телу волной пробегает.
И вот в этом самом августе, когда так хорошо вокруг, Степан Яковлевич решил жениться. В первый раз в своей жизни, хоть годочков ему было немало – цифра «шестьдесят» отчётливо всплывала на горизонте.
Но он настойчиво себя уговаривал, что в 60 мужчина ещё ого-го как мужчина! Даже лучше, чем в 25, потому что здоровье ещё – вполне, не пышет, правда, но и не распадается на составляющие. А вот жизненный опыт и понимание людей такие, что человек почти стопроцентно застрахован от того, чтобы не наделать глупостей.
А не женился он раньше потому, что как-то всё некогда было. То учился, потом карьеру строил. Потом мама долго болела, и ни о какой личной жизни не могло быть и речи. Год назад мама умерла. И остался Степан один. Совсем один. Что называется, как перст.
Сначала в себя приходил, осваивался с новой одинокой жизнью. А потом вдруг затосковал, закручинился. И не спалось ему, не читалось. По театрам, до которых всю жизнь был охотником, не ходилось. И вот нынешним августом, когда солнце днём стало таким же нежным, каким было утром, сделалось особенно невмоготу.
И Степан Яковлевич даже выработал стратегию действий.
Рядом с его домом был парк, где каждый вечер на танцплощадке на открытом воздухе собирались такие же, как он, немолодые и танцевали под пластинки, где были записаны мелодии, которые он слышал ещё совсем молодым человеком по радио.
И пошёл он однажды вечером туда, на танцплощадку…
Народу было, несмотря на будний день, на удивление много. Женщин больше, гораздо больше, чем мужчин, отчего шансы Степана Яковлевича очень даже возрастали.
Скромно присел он на лавочку и стал рассматривать публику. Не публику, женщин, конечно!
Были среди них и почти молодые, которым едва перевалило за сорок. Были и совсем «архивные» дамы, которые, наверное, помнили о своей половой принадлежности только по имени и отчеству, записанным в их паспортах.
Никто из дам приглашать Степана Яковлевича не торопился. Тогда он стал разглядывать «конкурентов». Почти все они были старше его, по крайней мере, так ему казалось. И почти все какие-то пузатые, задастые, с окороками на боках, которые скрыть не могли даже свободные летние рубашки. Только один без живота. Но для того, чтобы назвать его стройным, нужно было обладать яркой фантазией. Это был старичок за семьдесят, который скорее напоминал гербарий мужчины, чем его самого. Одним словом, уподобился он в этот момент Наташе Ростовой, которая, впервые явившись на бал, немедленно вынесла вердикт всем дамам сразу: «Есть такие же, как мы, есть хуже нас!..»
И вот жизнерадостный ведущий этого «мероприятия на свежем воздухе», лысоватый толстячок в малиновой бабочке на почти отсутствующей шее, провозгласил в микрофон, что, «идя навстречу пожеланиям несмелых кавалеров», он объявляет «белый танец».
Тут же на лавочку, где одиноко сидел Степан Яковлевич, «спикировала» пышнотелая соломенная блондинка с ярко-красным маникюром и таким же пылающим искусственным рубином на одном из толстых пальцев. Она чарующе, как сама, наверное, думала, улыбнулась Степану Яковлевичу, обнажив сильно пострадавшие от возраста зубы, испачканные такой же кроваво-красной губной помадой, и прожурчала хрипловатым голосом курящей женщины:
- Молодой человек, позволите ангажировать вас на этот танец?
Степан Яковлевич собрался, отчего стал несколько старше, и пошёл танцевать с той, которая его выбрала.
После нескольких синхронных покачиваний, блондинка завела «непринуждённый разговор»:
- Вдовец или в разводе?
Чтобы не вдаваться в длинные объяснения, Степан Яковлевич соврал:
- Вдовец…
Даме это явно понравилось. И она продолжила анкетирование:
- Живёте в отдельной квартире или комната в коммуналке?
- В квартире… - чуть растерялся от такого стремительного натиска Степан Яковлевич. И добавил зачем-то:
- В двухкомнатной. Сталинский дом, потолки три пятьдесят. Окна во двор.
Дама теснее прижала свой ведерный бюст к груди Степана Яковлевича:
- На пенсии или ещё работаете?
- Работаю, но, по выслуге, получаю ещё и пенсию…
Дама испытала почти экстаз, даже закатила глаза под нарисованные брови. Она открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но тут музыка закончилась. Степан Яковлевич поблагодарил её «за доставленное удовольствие» и почти бегом отправился к своей скамейке, даже не проводив даму из танцевального круга.
Сидел он и ни о чём не думал. Только один вопрос, как пульс, стучал в висках:
- Это что сейчас было?..
Ещё через несколько мелодий был опять объявлен «белый танец». И «роковая блондинка», как атомный ледокол «Арктика», разрезая пространство и толпившихся вокруг людей, буквально ринулась к Степану Яковлевичу.
Он, почти в ужасе, сорвался с насиженного места и быстрыми шагами кинулся к выходу из парка.
- Куда же вы?.. Мы ведь даже ещё не познакомились!..- услышал он у себя за спиной.
… На следующий день, точнее – утро, потому что на часах было только 10, Степан Яковлевич уже возвращался с «Птичьего рынка», прижимая к груди трогательного лопоухого щенка, который сразу признал в нём близкого человека и всю дорогу теребил за палец.
Август за окном автобуса был всё таким же безмятежным, тихо догорал в своей прохладной прелести и был так хорош, что даже грядущая осень не пугала своею слякотью и бесконечными холодными дождями.
