Я стояла перед окном, задернутым плотным белым тюлем, но на самом деле это была иллюзия, никаких занавесок на окне не было еще с ухода матери.
Легкая солнечная осень вдруг сменилась таким туманом, что едва угадывался огромный тополь, росший неподалеку от старых гаражей у дома. Много раз обрезанный, он наращивал длинные ветви вновь, лишь тело его полнело, как баобаб, вбирая в себя время как сок. Тополь наверняка помнил немецких пленных, которые строили наш дом сразу после войны по образцу чужих для нас построек. Помнил сараи полные хлама и мелкие картофельные огороды голодающих горожан. Но ему было все равно, его время было тяжелее и плотнее человеческого, лишь камни в основании дома томились более массивным временем.
Этот тополь в детстве я считала своим отцом, настоящего я не видела и ничего не знала о нем. Но своей мощью, основательностью, ребристой и шрамистой корой, несомненно, должен быть похож на него.
Идти в институт и слушать под видом лекции пересказ учебника старой бабкой я не захотела. Я выключила телефон, и его угасший экран оставил меня в маленьком мире.
Не хотелось вообще ничего, завернуться в полное ночного тепла одеяло, лечь и не думать, как жить дальше, чем платить за квартиру, на что покупать еду. Да и вообще стремиться в будущее. Хотелось видеть себя только в настоящем, в трепетном уюте постели, гнезда свитого из простыни, одеяла и подушки.
Они жили в соседнем подъезде нашего двухэтажного дома под острой четырехскатной черепичной крышей. Дом, когда-то выкрашенный темным терракотовым цветом, теперь объеденный временем смотрелся как обколотый глиняный горшок.
Они - тетя Вика и Арчи. Древние обитатели нашего дома. Я помнила их с раннего детства - неизменными и энергичными. Вика огромная, как царица с египетских барельефов, Арчи маленький слуга из той же композиции, намеренно крохотный, чтобы подчеркнуть божественной статус своей хозяйки.
Как и в египетском искусстве так и в этой паре не чувствовалась карикатура, а глубокий, но неясный смысл, странный союз Вики и Арчи выглядел гармоничным, но малопонятным.
Самое странное, что в нашем дворе, где даже вековой тополь, настоящий смотритель за происходящим, но и он не знал ответа на природу этого союза. Кто они: муж с женой, брат с сестрой или мать с сыном?
Для меня, как и для подруг, решение этого вопроса было необыкновенно важным, ставящим на свои места иерархию человеческого общества. Но странная нестыковка в размерах – маленький лысый большеголовый Арчи с выбритыми до синевы скулами и высоченная Вика, с длинными сильными ногами, широкими бедрами, прямой спиной гимнастки и маленькой головкой, с каштановой гривой, сплетаемой в какой-то невероятный морской узел, делало все предположения совершенно неопределенными.
На облупленной терракоте при входе в их подъезд, и уже внутри, на лестнице, на масляной охре, везде, между дежурными матерными возгласами, была изображена эта странная пара, схематично - неумелыми детскими руками, более ловкими подростками - с выраженными половыми признаками и даже мастерская стилизация под египетские барельефы.
Но я побаивалась их, да и все в доме относились к ним настороженно. Никто, даже тополь, не знал, сколько они живут тут и почему не стареют.
Катька, моя подружка, полгода назад хотела сбежать из нашего городка в «большой мир» и пошла к ним за советом, а потом уехала, так и не простившись со мной.
Этим туманным, почти беззвучным утром где-то далеко тарахтел генератор, взламывали асфальт.
Почему-то мне показалось, что эти многодневные круги в тумане между кроватью и мертвым окном, меняющим цвет от молочного тумана до угрюмой ночной, тьмы может разрешить только эта странная сказочная парочка. Иного выхода из Макондо я не видела.
Особенно не размышляя что сказать, я прошла по потертым деревянным ступеням и позвонила в дверь.
- Лена, ну что ж. Вот и ты пришла к нам. Я понимаю, что тебе наскучило – тут нет ничего нового. Тоска по счастью, ожидание чего-то неопределенного, описанного только в книгах или в кино, но никогда не явленного в жизни. Лена, Лена…
Вика говорила сильным и уверенным голосом усталого врача. Арчи стоял рядом с младенчески безмысленными глазами. Квартира их не отличалась от подобных в нашем районе: на панель телевизора трогательно накинута кружевная салфетка, музыкальный центр и на полке вместо книг стопки запыленных CD дисков.
Мне казалось, что время тут замкнулось и двигается кругами, я не могла объяснить это чувство, просто ощущение - легкая щекотка в солнечном сплетении.
- Тебе скучно, моя девочка? Ты не довольна собой и своей судьбой? Не обращай внимания на Арчи, он и немой, ему когда-то вырвали язык, как церковному колоколу, призывавшему к бунту. – Она ласково посмотрела на Арчи, он скромно опустил темные глаза. - Он приятный спутник, ты оценишь потом.
Я молчала, она легко читала мысли.
- Мир стремится к муравейнику, но быть бегающей по одному пути букашкой не хочется, дом – работа, работа - дом. Но можно выпасть из этой круговерти, Леночка, – она говорила утвердительно, будто все решения уже приняты. Хотя бы потому, что я сама пришла к ней. Часто я не понимала, о чем идет речь, но очарование хозяйки не то чтобы не давало повода отказать ей, а доносило смыслы, минуя их понимание, а сопротивляться этому невозможно.
- Смотри! - Она раскрыла шкаф. Там стояли удивительной красоты фарфоровые фигурки, это не были привычные жеманные пастушки или что-то романтическом духе, а современные образы. Изящная девушка в черных леггинсах смотрит в мобильный телефон, очень похожая на Катьку, поза ее настолько естественна, что, кажется, еще секунда, и она обратит на меня внимание. Телефон вдруг засветился в ее руке – мне стало не по себе, фарфоровые статуэтки перезваниваются между собой?
- Перезваниваются. – Прочитала мои мысли Вика. – Видишь, того парня, на корточках, с цветами на коленях. Это её жених. Они пожелали быть вечно в романтических отношениях. Это Катя, ты узнаешь её?
Я поежилась от этой мысли.
Чуть в глубине старой советской стенки-шкафа с застекленными створками, увидела статуэтку девушки удивительной красоты; фигура, смуглая кожа, ободок с темными торчащими кабаньими ушками стягивал длинные темные как у Маугли волосы. Она стояла на четвереньках, а сзади к ней пристроился свирепый вепрь с раскрытой клыкастой пастью. В сцене не было насилия, а скорее какой-то застывший звериный оргазм. Блеск глазури придавал этой сцене игрушечную ненастоящесть, лишал чудовищных запахов и рёва звериных соитий.
Было много и пасторальных сценок с котятами и младенцами, но они уже не вызывали интереса.
- Я могу показать тебе шкаф с плюшевыми игрушками, но там ничего нового, если покопаешься в своих чувствах, то найдешь желание стать чем-то что можно бесконца тискать.
- Здесь есть, то, что я даже не хочу тебе показывать, чтобы не будить странные стороны души. Но все они безобидны совершенно. Они окуклены в своих желаниях, замкнуты на них. Это заточения в наслаждениях. Взамен жизненным переменам, частым неудачам, невоплотимости замыслов. Ну и просто тоски о всем том, что непременно желает сделаться событием, но увы! - Вика засмеялась, запрокинув голову, показав крупные желтоватые зубы старой курильщицы. Арчи тоже засмеялся, издавая звук не горлом, а животом.
Был еще один шкаф в темной полированной советской стенке, там не было стекла, глухая дверца, закрытая на ключ.
- Там, самые утонченные и опасные удовольствия. Хочешь посмотреть?
Я увидела, что из щели капает красная жидкость похожая на клюквенный сок и отрицательно покачала головой.
- А они живы? – Робко спросила я, имея в виду всех обитателей. Вика поманила меня к шкафу с фарфоровыми статуэтками и сделала знак прислушаться. Я услышала неясный шепот, отдельные всхлипы и стоны наслаждений. Вдруг она резко отворила шкаф. Фигурки оказались неподвижны, будто замерли в последнюю секунду, даже чувствовалась неустойчивость в неловких позах, Катя смотрела не на телефон, а куда-то вглубь шкафа, а девица под кабаном уже лежала на спине, широко раскинув ноги.
- А цветы? Цветы на окне? – Там были орхидеи с листьями как крылья экзотических бабочек, кактусы с кремовыми цветами сверху. – Это тоже люди?
- Здесь даже стул, на котором ты сидишь, бывший человек и обладает душой. – Вика захохотала, а я вскочила в ужасе, оглядывая потертый лакированный стул с рваной зеленой обивкой. Я так и не поняла, шутка это или правда.
- Тут только Арчи, единственный кто заходит в мои врата и выходит тем, кто был, становясь моложе и сильнее. Ты даже не представляешь, сколько ему лет!
Я посмотрела на него, возраст карлика был неопределенным, живой и радостный, он старался по-собачьи заглянуть в глаза. И я подумала, что так же он смотрел на всех остальных перед превращением.
- Кем ты будешь, зависит от твоих тайных желаний, я всего лишь печь, где они переплавляются в реальные формы, которые требует душа. Раз, ты, Леночка, устала от решений, которые надо принимать, так что я могу предположить, кем ты станешь. – Она загадочно улыбнулась и погладила меня по голове.
Вика уселась на бордовый продавленный диван и раздвинула ноги. Я поняла, что врата преображения именно там. Что они огромны и не соразмерны с привычной физиологией человека, это как дикий игровой портал. И я, честно говоря, не могла понять в игре я или в настоящем мире.
Арчи хлопнул меня ладонью по спине, и мои сомнения рассеялись, размышления о реальности происходящего отпали. Я шагнула к багровым вратам, а то, что происходило дальше, ощущалось как трип; проживание жизни назад, потребности сжались, а защищенность выросла, пока я не стала маленьким зародышем в теплом океане, но и это я перешагнула, став семенем растения, могучего растения. Каким-то образом я понимала это. В один момент тепло и влага сделали свое дело, семечко дало росток, потом лист, один – второй.
И в это время Арчи вынул меня из пещеры рождений. Я чувствовала мир только как свет или тьму. Руки Арчи были добры, как и голос Вики.
- Как странно, ты росток тополя. Никто не знает, кто кем выйдет. Во всяком случае, это твое истинное желание, уж не знаю, как ты к нему относишься.
Я с интересом осознавала новое древесное тело, иное чувство времени созерцалось теперь как поток, как кино, которое я смотрю из неподвижного состояния. От меня ничего не требовалось, время обмахивало меня словно разноцветным веером.
Арчи посадил меня во дворе, метрах в двадцати от старого тополя у нашего дома, того, которого я считала своим отцом, привязал какие-то палки, что бы защитить от поломки и ушел. Старый тополь это единственное существо, с которым я общалась, наша речь скрывалась в шуме листвы и сучьев. О чем мы говорили? О тяжелых туманах, мучительных ветрах, птицах
