Фототерапия.

Наверняка не он первый высказал эту мысль. Наверняка твои подруги уже посеяли в тебе зерно сомнения: дура, он ведь богатый, ради этого можно все стерпеть, где ты еще такого найдешь! Последний аргумент самый убедительный, правда? Может, я ошибаюсь, но, по-моему, каждая вторая женщина боится одиночества. И с возрастом они готовы подлезть под любого, лишь бы был с руками да ногами.— Я вдруг расхохотался.— Да что я толкую! Я понимаю, если бы вы успели расписаться. А так, несколько совместных ночей… Плюнь да выкинь!

Она тоже улыбнулась, и я углядел в этом хороший знак. Она смотрела на меня, но, скорее, она меня не видела, — заглядывала внутрь себя самой, размышляя над моими словами.

— Ты здорово умеешь все разложить по полочкам, — произнесла она наконец.

Я пожал плечами, заметив в окне человека, задравшего голову на рекламу нашего фотосалона над козырьком. Сейчас зайдет проверить, не занимаются ли здесь благотворительностью.

— Уверен я в одном,— быстро добавил я, пока тип на улице пребывал в раздумьях.— Такая девушка, как ты, заслуживает чего-то большего, чем какого-то козла, который даже не знаком со словом «уважение». Просто не надо на чем-то зацикливаться. Всегда есть выбор.

Ирина открыла рот, намереваясь что-то сказать, но в этот момент парень за окном принял решение и осторожно проник внутрь салона, как партизан в тыл к врагу, поэтому она не успела. Может, она хотела меня поблагодарить? Не знаю. Да и какая разница: меня радовало уже то, что я сумел вернуть ее в нормальное русло.

...Я докурил сигарету, бросил последний взгляд в окно. Мимо окон прошла компания подвыпивших подростков, одна девушка на ходу пила пиво из бутылки. Я проследил за ними, пока мог видеть, потом вернулся к работе.

Половина заказов была уже выполнена, оставалось еще столько же. Я «шлепнул» какой-то зимний заказ, где несколько детишек спускались на санках с ледяной горы; очередные съемки на природе; детсадовский утренник; уличные кадры на скамейке. Когда я вытащил следующую пленку, то уже при первом взгляде на нее понял: меня ожидает кое-что покруче всего виденного. Я заставил себя успокоиться и сосредоточиться на кадрах, чтобы не вышло потом какого-нибудь ляпа. Печатая вторую половину заказа, мне это уже давалось с большим трудом. Отбив заказ, я сразу же отрубил петлю и стал с нетерпением ждать выхода фотографий. В одной бумажной ленте умещалось несколько средних заказов; с каким-то мазохистским желанием я сначала отсортировал все остальные, прежде чем взяться за этот.

Похоже, дело происходило в учебном заведении. Вероятно, в институте, после защиты диплома. На начальных кадрах пленки изображалась дискотека; свет вспышки озарял только ближайших людей, поскольку в помещении было темно, и мне приходилось догадываться о происходящем, сопоставляя разрозненные картинки. Все лица сияли радостью, а люди там были самых разных возрастов. Я так и не понял, кого именно снимал фотограф.

Но вот к концу пленки люди были одни и те же, и никаких домыслов мне уже не требовалось. Все и так было представлено достаточно ясно.

Действие перекочевало в какой-то кабинет, уставленный тремя рядами парт. На этих самых партах передо мной разворачивалась самая настоящая оргия.

Всего лишь одна женщина и человек пять мужчин. Женщина полностью обнажена, у парней лишь расстегнуты ширинки, а у некоторых — пуговицы на рубашке. На переднем плане дама обслуживала сразу двоих; остальные сидели рядом на партах, о чем-то беседуя. Присутствовал, вообще-то, еще один человек — тот, что держал в руках фотоаппарат. Я не мог сказать с уверенностью, что он тоже был мужчиной. По крайней мере, взгляд одного из сидящих на парте, направленный в момент съемки в объектив, слишком уж отдавал лукавством и похотью. Но я могу и ошибаться. Чуть позже понеслась дикая неразбериха: пленка была 36-кадровой, на дискотеку отводилось кадров десять, поэтому имелось широкое поле для изобретательности. Я стоял и снова, и снова разглядывал эти фотоснимки. Потом догадался взглянуть на фамилию заказчика. Одно только слово: Клокова. Кто она была такая — преподаватель, студентка, она ли сама делала заказ,— ничего этого я не знал. Время летело мимо меня и машины для печати, а я все стоял и стоял с фотографиями в руках. Что бы заметила Марина, окажись она здесь? Я захотел представить образ мыслей этих людей, но к своему ужасу понял, что не могу этого сделать. Их мировоззрение было мне недоступно.

На заключительной фотографии женщина снята с близкого расстояния. Она успела одеться и теперь курила сигарету, наблюдая за мной со снимка. Ее отвлеченный, плавающий взгляд сразу же донес до меня тот факт, что к следующему утру она не будет помнить в лицо всех мужчин, которые были накануне с ней.

  После обеда мне пришлось занять место Марины Кудриковой.

Я стараюсь не увлекаться этими вещами: здесь я чужой и вполне способен чего-нибудь напортачить. Это за машиной я чувствую себя как рыба в воде,— когда она вдруг начинает «глюковать», я уже предполагаю, чего ей не хватает для полноты жизни. Но за прилавком всю мою уверенность как ветром сдувает. Я иногда поражаюсь, как девчатам хватает терпения общаться с клиентами. Если бы я был продавцом, я бы завел себе охотничью рогатку, чтобы стрелять свинцовыми шариками по коленным чашечкам наиболее досужих посетителей. Заказ оформить мне ума достанет, но вот правильно посчитать цену за количество фотографий… Нет, не подумайте, что я какой-нибудь дефективный, просто, когда остаешься наедине с клиентами, начинаешь испытывать болезненную неуверенность. Притом еще касса. Вот в кассе я вообще не шарю. Случись нагрянуть налоговой инспекции…

Короче говоря, стараюсь я обходить эти дела стороной. Но Маринка сегодня проявила настойчивость.

— Филимоша, посиди, пожалуйста, пять минуток. Я схожу за мороженым, такая жарища, сил моих больше нет.

— Почему бы мне не сходить?— ответил я.— Давай деньги, сбегаю.

— Ну, нет.— Она сразу же начала ломаться.— Мне еще надо в магазин заскочить, кое-что посмотреть. Ладно, посиди, я быстренько.

— Ладно,— согласился я без особого восторга.— Быстренько так быстренько.

— Вот спасибочки!— Она спрыгнула со стула, глянула на себя в маленькое зеркальце, подхватила сумочку и выскочила из магазина.

Я остался один. Пока в магазине никого не было, я, от нечего делать, принялся разглядывать витрины. Длинные ряды пленок протянулись по средней полке от одного конца к другому — Коника, Фуджи, Кодак, Полароид, совсем уж дикая пленка — Раксколор. Выше располагались фотоаппараты разных мастей и разной стоимости. Нижние полки предназначались для рамок и альбомов. Все это хозяйство стоило кучу денег. Каждую смену, наблюдая за снятием кассы, я мог видеть, как деньжища эти исчезают в карманах Коновалова. Тугие пачки не вызывали во мне ровным счетом никаких эмоций. Я сам порой удивлялся, с каким равнодушием смотрю на крупные суммы, которые, доведись им попасть в мои руки, обеспечили бы мне месячное пребывание на юге. Но я уже не относился к ним как к деньгам. Для меня это были просто экспонаты, уж не знаю, как точнее выразить. Не мое это, вот и все.

Кто-то появился, и я поднял глаза. В помещение вошла молодая девушка в платье, длине которого могла бы позавидовать даже Марина Кудрикова. Мне казалось совершенно невероятным, что это платье хоть что-то прикрывает. Девушка приблизилась к прилавку и извлекла из сумочки уже проявленную фотопленку.

— Можно заказать фотографии?

Можно. Где ж еще это можно сделать, если не здесь. Я взял конверт, приготовился заносить номера кадров.

— А можно мне самой заполнить?— спросила она и улыбнулась. В руке она сжимала бумажку, на которой я мог различить цифры. Номера кадров, понял я.— Я сама еще толком не разобралась.

Можно и это. Я пододвинул ей конверт, вручил ручку. Девушка развернула свою бумажку, нагнулась над конвертом, стала его заполнять. Находясь в ожидании, я опустил глаза вниз. Свет, проникающий сквозь окно, делал ее платье настолько прозрачным, что казалось, она натянула полиэтиленовый мешок. Я мог даже видеть точку соединения ее бедер, разглядел на ней какую-то выпуклость. Я как раз раздумывал, чем может быть обусловлен этот бугорок — большим лобком или выпирающей прокладкой,— когда девушка заметила мой взгляд. Я взглянул ей в лицо и увидел, что она улыбается. В эту минуту она напомнила мне другую девушку — ту, на снимке, который я, Сергей Арсланов и Марина изучали несколько дней назад. Девушку, застигнутую фотовспышкой на коленях за личным занятием.

— Готово?— спросил я.

— Готово.— Продолжая улыбаться, она вернула конверт.

Я просчитал на калькуляторе и назвал ей требующуюся сумму. Девушка зашуршала купюрами, изредка поглядывая на меня.

— Хорошее платье,— задумчиво обронил я, принимая деньги из ее рук.

Она задержалась. Хотела что-то сказать, но, видя, что я перестал проявлять к ней интерес, устремилась к дверям. Я провожал ее взглядом даже после того, как она вышла из магазина и направилась в сторону проезжей части — молодая, цветущая и обольстительная.

А потом вернулась Марина, и я отправился за свой родной агрегат.

— Алло?

— Здравствуйте. Извините, что так поздно. Я, наверное, вас разбудил?

— А кто это?— Голос недовольный и сердитый. Может принадлежать только разбуженному посреди ночи человеку. Но я не мог выбрать другого времени. Вернее, до этого момента я не был уверен в своем решении.

— Мы встречались с вами на вечеринке. В институте, помните?

— Да?— А вот теперь на сонливость нет и намека. Мгновенное прояснение, граничащее с напряженностью.— Я никому не давала своего телефона.

— Правильно. Вы его никому не давали. Кроме меня. Мне вы его дали.

Последовало продолжительное молчание. Я нервно ждал, сжимая телефонную трубку потной ладонью. Теперь я убедился, что попал туда, куда хотел. Было три часа ночи, я сидел за прилавком в закрытом магазине и звонил незнакомой женщине.

— Как вас зовут?— спросила она.

— Филимон.

— Я вас не помню, Филимон.

— Конечно, вы меня не помните. Я все время прятался под партой.

Она рассмеялась, и последние нотки напряженности исчезли из ее голоса. Я понял, что выиграл.