Владимир Назаров
Голос Земли!
Лирические этюды о Природе.
УТРО НАД ЗИМОВЬЕМ
... Рассвет едва пробился в дремучую лесную чащу Глухая стылая тишина повисла здесь, между заиндевелых, укутанных снегом ветвей мохнатых елей, среди утонувших в сугробах мерзлых стволов вековых деревьев.
Мельчайшая, колючая, ледяная пыль слабо засеребрилась, когда сквозь плотную морозную дымку с трудом дошли до спящей земли розово-желтые негреющие лучи зимнего солнца. Они косо упали на снежный взлобок и осветили его пустую шероховатую поверхность, редкие оцепенелые от стужи кустики, одиноко и сиротливо простиравшие руки-прутья навстречу мне.
Ни звука, ни следа... Даже слабый шорох не доносится из глубины этого заледеневшего царства Берендея. Кажется, я был один на много верст кругом. Только иногда стонущий удар, замирая, проходил по лесу и будил сонную морозную тишину. Но тут же все стихало и снова приходило в мертвое оцепенение.
Лютая стужа уже пробиралась сквозь шубу и меховые рукавицы, зло кусала нос, щеки. Надо было поворачивать назад, но я не мог уйти, околдованный сказочным молчанием зимнего утра.
Возвращаясь к зимовью, вижу, как над придавленным снеговой шапкой деревянным срубом поднимается в небо сизый дымок. Значит, Федотыч вскипятил уже чайку, и скоро нам отправляться по маршруту...
... Огромный старый косач спросонья ошалело, с оглушающим треском крыльев выметывается из сугроба. Вот еще и еще взрывается впереди снежная целина. Краснобровые, лирохвостые птицы мчатся над лесом и где-то снова падают в снег, спасаясь от мороза. Здесь, на маленькой полянке, место их ночевки. В сугробах проделаны длинные тоннели, остался помет.
А вот и широкие заячьи тропы. Косые много и затейливо натоптали на снегу за длинную ночь. И теперь наверняка хоронятся где-то в чаще, переваривая скудную пищу: веточки и кору молодых осин. Егерь достает топор и подрубает еще несколько деревцев:
— Не пропадайте, косые!...
К полудню немного потеплело. Мы вышли к местам лосиных зимовок. Прошедшим летом лесники заготавливали здесь сено для своих лошадей... Но стожки остались не вывезенными и теперь радуют глаз своей скромной красотой, каким-то особым теплом. Ведь в них аккумулированы человеческий труд, солнечная
энергия и целебные соки земли, которые пили эти цветы и травы, ставшие теперь кормом для сохатых. Они уже проторили тропу к стожкам, а один объели так, что от него сохранилось лишь небольшое остожье.
Помню, в детстве, живя на Северном Урале, я не раз приходил на лыжах к лесным стогам. Если выдернуть клок из самой середины приземистого стожка и поднести к лицу, то от него донесется до вас неповторимый, тонкий и терпкий аромат, настоянный на многих травах. В этом сложном букете без труда определишь «виновников»: вот дохнула слабой горечью луговая мята, а это клевер сладко пахнул в лицо и тут же повеяло сухим нежным погремком и душистой таволгой. И вы непременно уловите в полифонии запахов присутствие других, пусть не столь уж заметных, растений. Среди них в стожках, словно в огромных гербариях, могут встретиться тысячелистник, раковые шейки, лютик едкий, лесные колокольчики, поповник, словом, обитатели со всей лесной округи. И очень интересно представить, в каком месте рос каждый из этих цветков.
Вот здесь, у елок, где сейчас лежат нетронутые снежные пуховики, в тени ранним летним утром открывали глаза голубые колокольчики, а желтые погремки цвели на самом солнцепеке и над ними басовито жужжали пчелы, шмели. Там, в низинке, качались на тонких ножках раковые шейки, у старого остожья тянулись к солнцу крупные головки красного клевера. А таволга, наверное, росла около того ручья, что весело журчал под черемухами и сейчас скован крепким ледяным панцирем.
... Северная природа Среднего Приобья, к сожалению, не столь изысканна, разнообразна. И поднятый мною клок сена уныло зашуршал жесткими высохшими стеблями...
Возвращаясь под вечер в зимовье, я все думал о том, как непросто человеку достается в краю болот и тайги каждый литр свежего натурального молока. И что вся целебная сила этого чудесного напитка — в разнообразии самых обыкновенных зеленых растений!
МАРТОВСКИЙ РУЧЕЙ
Очередной лесной поход предпринимаю в апреле за город.
После мартовских оттепелей утренний морозец снова заковал землю. А снежная поверхность покрылась настом, своеобразной ледяной коркой. Идти по ней хорошо, как по твердой дороге. Мои спортивные лыжи даже не проваливаются.
Фото В.П. Назарова
Беру курс на виднеющийся вдали Олений остров. Широкая пойма вокруг уныла и однообразна, и если бы не проглядывающее из-за облаков солнце, вовсе казалась бы безжизненной.
Мои «Зенит» и «ФЭД» пока без дела: фотографировать нечего. Ни птиц, ни зверей...
Но зато какой простор, сколько неба и чистого воздуха! Дышу-не надышусь после городского смога.
А вот и знакомая протока, похожая теперь на мартовский ручей. Весна потревожила и ее глубокий сон: на снежной поверхности выступили желтые наледи. Спускаться на них опасно. Иду вдоль берега.
Тихо позванивают скатывающиеся вниз сосульки и льдинки, наросшие с южной стороны обрывистого откоса. И тут только замечаю, с какой необыкновенной фантазией мороз и солнце поработали над хрупкими ледяными узорами.
Тающее под жаркими лучами снежное покрывало медленно истекало вниз, в глубокую тень обрыва, где днем и ночью царствовал легкий морозец. Сочащаяся весенняя влага тут же замерзала, изо дня в день наращивая фантастические фигуры. Были тут и знакомые по Кунгурской ледяной пещере небольшие «сталактиты» и «сталагмиты». Но больше всего меня поразило прозрачное и тончайшее ледяное кружево, свисавшее вниз, над ручьем. Описать эти прекрасные узоры мое перо не в силах, они мне напомнили ледяные росписи деда Мороза на зимних стеклах деревенских изб.
Но эти имели форму, объем, хрустально светились. Заснять их на пленку оказалось делом невозможным, потому что мои шаги потревожили это сказочное ледяное царство, и вместе с коркой наста часть ледяного кружева обрушилась...
Долго я стоял над мартовским ручьем, любуясь остатками шедевра Природы.
РЯБИНОВЫЕ СВЕТОФОРЫ
В лесах — осень. Но в солнечные деньки, взяв корзинку, хорошо отправиться на тихие лесные поляны, по краям которых стоят светло — желтые березки.
Нет больше птиц. Услышишь только грустное теньканье синицы, да из глубины зарослей вдруг вспорхнет испуганный рябчик, что лакомился там ягодами. Изредка до слуха донесутся ослабленные расстоянием голоса людей. Это те, кого не смогла задержать работа на огороде или дома, и теперь они бродят, собирая последние дары лета.
На краю болота проглянут из жесткой травы налитые ароматным соком поздние ягоды княженики, а в сосновом бору вдруг кроваво-красно сверкнет в солнечном луче кустик поспевшей брусники. А рядом в тени огромных деревьев, наклонившись, можно увидеть увядающие синевато-черные шарики черники — дозрела и перезрела последняя волна. Так же и голубика — ее невысокие кустики еще обсыпаны ягодами, но собирать их трудно: мнутся, чуть прикоснешься.
Тут и там красными светофорами, провожая бабье лето, горят в лесу рябиновые кусты. Пылающие гроздья горько-кислых ягод — самая верная примета близких холодов. Они еще не совсем созрели, их время еще впереди, после заморозков... Порозовели, зарумянились пышные кусты калины: богат нынче витаминный урожай.
Особенно люблю бродить по опушкам, отыскивая последние грибы — волнушки и сыроежки. Они появились на свет недавно — на крепеньких толстых ножках. Березки и осины понемногу роняют к подножию свой наряд. Желтые листья медленно опускаются рядом с грибами. Грустно сознавать, что через две-три недели здесь ничего не будет, кроме пышного покрова мертвых листьев. Но пока грибы стоят, и ты любуешься их неброской красотой. Потом осторожно подрезаешь под корешок и кладешь в корзинку, на дне которой уже лежат сухие сосновые иглы, горсточка мягких и сладких плодов шиповника, красная гроздь рябины, широкий папоротниковый лист.
Торжественно, чисто, по-домашнему тепло и уютно на осенних полянах, залитых светом сентябрьского солнца. Ходишь по опушкам, высматривая на удачу среди разноцветных листьев запоздавший белый гриб или красноголовик. Только вдруг почудится в задумчивой тишине лесного одиночества, что кто-то затаился рядом и наблюдает за тобой из чащи. Сквозь шорох ветра и листопада донесется до слуха негромкий треск или отдаленное глухое мычанье. И все стихнет. Упокоив невольное волнение, идешь дальше. И тут словно небольшой смерч проносится впереди — это, ломая ветки, с громким шумом продираясь сквозь чащу, мчится
прочь сильный и гордый зверь. Мелькнет за стволами берез буровато — черная спина лося — и исчез из виду лесной великан. А ты внезапно отчетливо припомнишь, что видел раньше чьи-то тропы по болотам, широкие лежки с сильно примятой травой, кучки помета, выбитые копытами ямы и сломанные верхушки деревьев, объеденные шляпки грибов и сосновые веточки. И воображение в ту же минуту нарисует разъяренного самца, в пылу гона гневно бросающегося на соперника, на врага...
... Тихо, стараясь не шуметь, покидаешь близкие сердцу поляны. До будущего лета не придется сюда заглянуть. Прострочат зимой снежное покрывало заячьи и лисьи следы, и по знакомым тропам будут приходить сюда кормиться лесные красавцы лоси, обкусывая молодые побеги рябины, ивы, осины, черемухи.
Жизнь в лесу не остановится!...
ГРИБНОЕ ЦАРСТВО
Росное утро...
Солнце уже поднялось высоко. Ливни щедрого теплого света обрушиваются на лес. По-праздничному умытый, он переговаривается птичьими голосами. Все радо брызжущему солнцу. Прорвавшись сквозь кроны деревьев, его лучи широким веером пронзают сумрачную глубину бора, яркими пятнами ложатся то тут, то там на мхи и травы.
Блеснет невиданным стоцветным бриллиантом капля росы на изумрудном листе и потухнет, став прозрачной, как алмаз. Тысячи, миллионы крошечных солнц загораются и гаснут под многоярусным пологом леса. Мы идем и жмуримся, чтобы не обжечь глаза.
А вот и первый гриб!... Он важен, он надулся, как купец. Прячется в тень, подальше от опасности.
— Нет уж, не уйдешь! — говорим мы ему и, осторожно срезав ножку, кладем в корзинку хитрого боровика. Это дозорный! Через несколько шагов виднеются шляпки еще двух-трех боровиков. Они поменьше ростом, но крепки и упруги. Охотничий азарт разгорается в нас. Глаза блестят, сердце бьется чаще.
— Эх, мать честная!... Да это настоящее грибное царство!... — неудержимо и счастливо крикнет кто-нибудь из нас, обнаружив впереди и под ногами множество грибов. Одни, как полководцы или великаны, возвышаются над лесной подстилкой, закрывая шляпами пожелтевшие сосновые иглы, прелую листву, бледные ростки травы. Под ними сухо, как под широким зонтиком. Старых грибов много, но они почти все червивые. Разломишь и выкинешь.
Но зато радуют сердце молодые, крепенькие грибочки на толстых ножках. Их аккуратно подрезаешь под самый корень, а сам кидаешь жадные и тревожные взгляды поодаль — есть ли там еще? И успокаиваешься, видя, что грибной рати — только самое начало.
... Через час, большее — два мы уходим из лесу, нагруженные щедрым даром земли. И не
