«Легла, - понял Мак. – Полежит, повертится и уснёт. Это всё же лучше, чем слушать мою болтовню. Она порой очень дорого обходится».
Сам лёг на диване, укрывшись лёгким одеялом. Долго не мог уснуть, слышал, как в соседней комнате ворочается гостья. Вспомнил её чудную фигурку, хорошенькое личико и подумал: «Удивительно похожа на Энни. Как две родные сестры! Ах, Энни, где ты сейчас?..»
В память настойчиво стало стучаться прошлое. Давнее и горькое. Мак тщетно пытался отогнать от себя неприятные мысли, но это ему удавалось плохо. Он даже заскрипел зубами, когда в памяти ожило далёкое детство: отец и мать – иммигранты из Европы. Долго приспосабливались-привыкали к новой жизни в Штатах. После несчастного случая на работе отец умер. На неокрепшие плечи Мака рано легли тяготы старшего мужчины в семье, фактически, её главы. Нужно было заботиться не только о матери, но и о трёх сёстрах, младшем брате. Бедность, нужда, постоянная экономия на самом необходимом. «Нет рабства хуже нищеты!..»
Тогда-то навечно и въелась в него привычка опекать родственников. Занимался боксом, каратэ, прочими единоборствами, но пришлось бросить. Рядом был тир: Мак подрабатывал в нём, и хозяин иногда разрешал пострелять по мишеням. Скоро Мак стал удивлять меткостью стрельбы многочисленных клиентов, начал выступать на различных соревнованиях: здесь его привлекали не столько лавры победителя, сколько денежные призы, которые пополняли скудный семейный бюджет…
Мак почему-то опять вспомнил того дородного лысого итальянца, который солнечным воскресным днём со своей многочисленной семьёй направлялся в церковь. Это было в Палермо. Мак в это время стоял у слухового окна на чердаке пустого дома, предназначенного на слом. Оптический прицел винтовки позволял разглядеть даже бисеринки пота на весёлом лице итальянца, похоже, он говорил что-то смешное, супруга улыбалась…
Палец привычно спустил курок, глушитель сделал выстрел негромким, как хлопок ладошами. На левом виске итальянца словно расцвела алая роза - кровавое пятно. Именно туда Мак вогнал свою смертельную пулю. Он никогда не делал промахов. Итальянец умер прежде, чем его тело коснулось земли. Истошно закричали женщины и дети. Начала собираться суетливая толпа…
Тем временем Мак аккуратно развинтил винтовку, уложил её части в небольшой плоский чемоданчик, закрыл его и спустился вниз. Размеренным шагом вышел на параллельную улицу, свернул в первый же переулок, где остановил такси и попросил отвезти в аэропорт. Скоро «Боинг» нёс его обратно в Америку.
Сейчас, вспоминая это, Мак испытывал неприятные чувства: ему было жаль неизвестного жизнерадостного итальянца, его супругу и детей. Подумалось: «При определённых обстоятельствах и я мог бы оказаться на его месте». Мерзкая мысль. Мак загнал её поглубже в недра памяти и постарался забыть. Нельзя давать волю подобным чувствам: для профессионального убийцы подобное непозволительно.
+ + +
Шумят, ликуют переполненные трибуны римского амфитеатра, наслаждаясь кровавым зрелищем – схваткой гладиаторов.
Бой приближается к концу. Из рук Мака выбивают кривой фракийский меч, и он оказывается безоружным. На нём ярко-красная туника, шлём без забрала и небольшой квадратный выпуклый щит в левой руке. Он один, а врагов – великое множество. Они взяли его в смертельное кольцо, выставив вперёд щиты и держа наготове мечи. На их головах закрытые шлёмы с крылышками. Взгляды глаз неумолимы. Как смерть.
Во рту Мака пересохло, в висках тяжело пульсирует кровь. Это конец! Он испытывает отчаяние, каждая клеточка его тела вопиёт: жить, хочу жить! Откуда-то в его руке оказывается тяжёлый кольт. Бурная вспышка радости: теперь он сможет себя защитить, получите своё, гады! Палец нажимает на курок, гремят выстрелы и после каждого на песок арены падает враг...
Мак поворачивается к трибунам, с ненавистью глядит на важных сенаторов в дорогих тогах, заносчивых патрициев, матрон в роскошных пеплумах, разношёрстных оробевших плебеев. Злость переполняет его. Он поднимает кольт и начинает остервенело палить в их ненавистные рожи…
+ + +
Проснулся он от щекотки в носу. Маку показалось, что туда заползла муха. Резко мотнул головой и схватился за нос, но тут увидел перед собой Джинни, едва удерживающую свой смех. Это она щекотала ему ноздри пёрышком из подушки. Поняв, в чём дело, он заулыбался.
- Ну и спите же вы! – укорила девушка. – А я вам завтрак приготовила, можете меня похвалить. Разрешаю.
- Он съедобный? – с предельно серьёзным выражением лица спросил Мак.
Девушка принялась хохотать во всё горло: шутка показалась её вдвойне смешнее от того, что он её произнёс без малейшей тени улыбки. Даже поймёшь – то ли шутит, то ли говорит всерьёз?
Он встал и направился в ванную. Принялся бриться, вспоминая сон, в котором он был гладиатором в Риме. Да, Рим. Амфитеатр похож на Колизей, его он видел в одной из своих поездок в Италию. Что бы этот сон значил? Наверное, ничего. Никаких связей с реальной жизнью нет, совершенно нет...
Постоял до тугими струями душа, меняя горячую почти до невыносимости воду на совершенно ледяную. Такой контрастный душ взбодрил его.
В комнате на столе его ожидала яичница с йоркширской ветчиной, рогалики, сливочное масло, чай с мёдом, клубничное варенье, оксфордский мармеладный джем и кекс. Девушка постаралась. Не так уж и плохо устроила, учитывая небогатый выбор продуктов в холодильнике.
«Мне достаточно, а хватит ли Джинни? Хотя она тут долго не задержится. Возможно, уйдёт сразу же после завтрака. У неё своя жизнь». Мак испытал при этой мысли лёгкое разочарование, но пересилил себя и после завтрака он напомнил гостье, что ей нужно идти домой.
- Мак, - подняла печальные глаза Джинни, - вы меня гоните? Я вам уже надоела или как-то стесняю вас? Скажите честно, не таите.
- Вовсе нет, - ответил он, чувствуя, что его слова являются чистой правдой, бесшабашная ирландская натура возобладала в нём. – Можете оставаться тут, сколько пожелаете до моего отъезда.
- Ловлю вас на слове! – повеселела Джинни. – И учтите, так легко вы от меня не отделаетесь, даже и не пытайтесь!
Чтобы занять себя, она начала просматривать валявшуюся на столике стопку сатирических журналов «Прайвитай».
Мак же сел у телевизора, внутри досадуя, что его пребывание в Англии чрезмерно затягивается, и вовсе не по его вине. «Это всё эти олухи, тянут резину, придумывая отговорки!» Вспомнил неприятные лица Ральфа Брогана и его компаньона Долиссона и его передёрнуло. Сам удивился этому чувству: «А мне какое до них дело? Плевать я хотел на их жирные физиономии! Пусть только поскорее укажут, в кого стрелять, а уж я своё дело знаю. Затем распростимся навсегда».
Припомнил комплимент Брогана:
- Мистер Келли, когда нам требуется специалист, то мы выбираем лучшего. Практика показала, это выгоднее. А как свидетельствуют надёжные рекомендации, вы именно таковым и являетесь.
Мак знал, что похвала им заслуженна, ибо он был профессионалом высочайшего класса, и знал себе цену. Каждое порученное дело выполнял безукоризненно.
Пересмотрев журналы, Джинни заскучала, подошла к окну. Захотела раздвинуть шторы. Мак резко подскочил к ней и перехватил её руку:
- Извините меня за мой маленький каприз, Джинни, но я не люблю раздвинутых штор. Оставьте их в том положении, в каком они находятся. Ну, пожалуйста, прошу вас!
Девушка удивилась, но послушалась. Обиженно надула губы и, желая его наказать, демонстративно повернулась к нему спиной.
Некоторое время они скучали порознь в полном молчании, пока Джинни ни увидела шахматы:
- Давайте сыграем!
Мак был неважным шахматистом, в чём признался сразу же. Впрочем, и девушка не намного превосходила его в этом умении. Они оказались примерно равны по силе, сражения на доске проходили с переменным успехом, перевеса никто не имел.
Джинне пришла идея играть на щелчки. Это значительно повысило интерес к игре, но лишь временно, пока Мак не вошёл во вкус и, одержав победу, с такой силой щёлкнул соперницу по лбу, что это место покраснело, а девушка вскрикнула. Ему стало стыдно, ведь он сильный мужчина, в то время как она хрупкая девушка и, конечно же, не может ответить тем же. Принялся щёлкать совсем слабо, едва касаясь лба. Джинни заметила это и запротестовала, не желая поблажек. Они азартно заспорили, едва снова не поссорились и перестали играть.
- Нужно придумать что-нибудь другое, - сказала Джинни, - вы бьёте не в полную силу, это нечестно!
- Как умею, - стоял на своём Мак.
- А вот и нет! Вы жалеете меня, а я жалости не терплю.
- Ладно, давайте сыграем по-другому, - предложил Мак и неожиданно улыбнулся, чем несказанно удивил гостью. – Значит так, если выигрываю я, то целую вас, если же вы – целуете меня. Договорились?
- А вы, оказывается, жуткий хитрец, - рассмеялась Джинни, - выигрываете при любом варианте.
Мак не нашёлся, чем ответить, ибо вдруг вспомнил Энни. Когда-то он играл с ней в шахматы на поцелуи. Мотнул головой, отгоняя воспоминания.
Победил Мак, хотя играл довольно небрежно, отвлекаясь мыслями, переставляя фигуры почти машинально.
- Я победил, - улыбнулся он. – Где мой приз?
Потянулся к девушке. Она приподнялась ему навстречу и напряглась всем телом, ощутив сильные руки. Его легкомыслие вдруг словно ветром сдуло. Неожиданно обратил внимание на её глаза редкого зелёного цвета. «Совсем как у кошки!» Их лица сблизились, он уловил запах молодого женского тела. Глаза девушки закрылись в ожидании поцелуя. Сердце его бурно заколотилось, он едва коснулся её упругих и тёплых губ и тотчас же отпрянул. Джинни удивилась столь робкому поцелую и посмотрела на него изумлёнными изумрудными глазами.
«Почему я не поцеловал её по-настоящему? – досадовал на себя Мак. – Я же хотел, хотел! А сейчас это сделать уже неудобно – вдруг обидится. Упустил удобный случай!»
Мак успокоил себя, что сделает это в следующий раз, но неожиданно для себя самого вдруг из-за какого-то упрямства отказался играть. Девушка явно обиделась.
Желая загладить свою вину, Мак подошёл к ней, но Джинни отвернулась. Он протянул руку и стал гладить волосы: мягкие и шелковистые, струившиеся между пальцами. Она замерла, дозволяя ему эту невинную ласку. Потом чуть подалась к нему, прижавшись спиной и откинув голову на его грудь. Он продолжал гладить её волосы.
Девушка закрыла глаза и наслаждалась этим, не скрывая своего чувства. Затем взяла его руки, скрестила и прижала к своей груди. Так они простояли долгие блаженные минуты.
«Хорошо как, - мелькнула мысль у Мака, - но зря я делаю это, зря. За всё рано или поздно приходится расплачиваться, ничего не даётся даром. Чем я заплачу за это блаженство?»
Джинни повернулась к нему. Острые груди пробудили страсть. От жаркого нахлынувшего чувства в голове Мака загудело, на какое-то мгновение он потерял самообладание. Они слились в объятии... С силой сжал в своих объятиях податливое тело…
- Ты делаешь мне больно! – невольно вскрикнула
