Получив сообщение Людмилы Сергеевны: «Сахар кончился, но обещали завезти новый контейнер на склад в количестве восьми с половиной единиц по местному времени», детектив понял, что женщине удалось уговорить щелкуна. Сама же ЭлЭс категорически отказалась приехать в больницу, сославшись на то, что ей будет невыразимо больно наблюдать задержание любимого человека. Муравецкий хотел было напомнить, что этот «любимый человек» возможно похитил ее сына, а может и того хуже, но решил не усугублять состояние впечатлительной женщины – мало ли чего та могла натворить сдуру накануне важного события. Полковник с присущей ему деликатностью поблагодарил Людмилу Сергеевну за помощь и пообещал тотчас сообщить той об успешной операции.
Ночью Муравецкий никак не мог уснуть. В напряженной тишине слишком отчетливыми и резкими казались внешние звуки за стенами дома, в которых аналитический мозг детектива все пытался угадать знаки, предвещавшие исход завтрашней битвы. Полковник, разумеется, помнил рассказы своей бабушки о том, как в июне 1941 года уродило много-много огурцов и грибов, а это всегда бывало к войне. Или о том, как князь Казимир Великий увидел на звездном небе красных лошадей, несущихся прямо на его крепость, а наутро он погиб под копытами коня варвара. Голова Муравецкого гудела от отрицательных примеров и бесновавшихся черных мыслей, а откуда-то из глубин подсознания стали выползать черви сомнений: «А не отказаться ли?» В конце концов, он решил одеться и выйти из дому немного развеяться. Совершая пешую прогулку вниз к яру, Муравецкий старался вытрясти из себя мрачность, ускоряя шаг, переходя на бег трусцой с прыжками, пока не разогнался так, что вызвал переполох в близлежащих дворах. Собаки дружно по цепочке подняли оглушительный лай, а кто-то из посельчан даже пальнул в ночь из обреза.
Лесной воздух задумчивой дубравы немного успокоил бесов в голове полковника, которые решили сменить гнев на милость и подлили в огонь размышлений хозяина вполне добрый пример, как еще до престола Наполеон Бонапарт увидел во сне прекрасную, но очень грустную даму. Со скрещенными на груди руками та умоляла помочь ей, а в знак благодарности подарила будущему великому полководцу кольцо. Наполеон понял, что печальная дама – это образ его родины, а кольцо – символ власти. Не прошло и года, как Бонапарт стал императором. С осторожностью переступая через коряги, Муравецкий пробирался сквозь листву папоротника и акаций уже с определенной целью: он шел к своей женщине. На полянке, залитой лунным светом, полковник приблизился к памятнику, поклонился фотографии и присел на пень. Включив фонарик, детектив стал раскуривать сигариллу, а в это время беспокойный мозг задавал мысленные вопросы, направленные на фото Зои, и ждал ответа. Никогда еще бывалому эксперту не приходилось настолько глубоко сомневаться в успешном исходе затеянного мероприятия. Он и вправду был не уверен и каким-то десятым чувством ощущал неладное.
– Может быть, ты ошиблась? – вслух произнес Муравецкий, обращаясь к Зое. – Твоя идея – лишь голая оригинальная теория, до сих пор еще неподтвержденная на практике. А если что-то пойдет не так? Если твоя мысль – такая же фантастика, как выводы Ломброзо о связи между анатомическими и физиологическими особенностями человека, благодаря которым преступления якобы совершают люди с определенной внешностью и характером? Даже я когда-то поверил в эту теорию, но твоя… Ведь если ты заблуждалась и никакой генетической метки убийцы не существует, мы будем вынуждены отпустить Дурова, хотя он – убийца.
У Муравецкого действительно сейчас были связаны руки. По закону он не имел права ни задержать, ни потребовать задержания честного в глазах полиции гражданина страны, пока вина щелкуна не будет доказана. Сколько же сил уже было потрачено, сколько людей сейчас не спали, чтобы доказать вину негодяя!
– А ведь они, – снова заговорил детектив, – поверили мне и на кону моя честь. Если я обману их надежды, то не смогу себе простить. Дуров останется на свободе, и скорей всего очередной его жертвой станет, если уже не стал, несчастный Леонид Леонидович. Может быть, придумать что-то другое?
Ни шороха листочка, ни звука цикад, ни единого знака не исходило ни из звездного неба, ни из тьмы спящих дубов, ни от напряженных черт лица Зои. Давящим душу безмолвием насытился сонный воздух. Замерло все, кроме тяжелого груза сомнений в голове детектива. Ничего не добившись от Зои, полковник встал, попрощался с ней и исчез в густых зарослях дубравы.
В кромешной мгле идти было тяжело, ветви хлестали по лицу. Под ногами мягкий дерн цепко удерживал ботинки Муравецкого, а корни деревьев так и норовили подстроить капкан незваному гостю. Пару раз полковник падал и потому схватил увесистую палку с набалдашником причудливой формы в виде головы офицера в фуражке, и стал расчищать себе путь. Когда он выбрался из чащи, раздался телефонный звонок. Ираида Львовна дико извинялась и просила Григория Михайловича прибыть по адресу ее сестры на примерку. Там уже ждали Валентина с Лизой.
Рано утром Муравецкий, прихрамывая, потому взял с собой вчерашнюю палку, вместе с Валентиной и Лизой возникли на пороге правого крыла здания больницы и не узнали коридора. Они словно попали в другое время. На стенах, окрашенных в желтый цвет, сплошь висели старинные подсвечники, по углам были установлены большие суровые иконы, перед которыми трепетали огоньки лампадок, а через весь коридор тянулись бельевые веревки, с которых свисали розоватые бинты, белые ситцевые рубахи и еще какое-то тряпье. На дверях сверкали таблички с текстом еще дореформенного правописания, а у входа в каждую палату входящих непременно встречал умывальник с однососковым клапаном и зеркальцем. Под окном все пространство занимал огромный операционный стол с муляжом человеческого тела на нем, покрытым простыней. Серьезный Суконников ни при каких обстоятельствах не хотел расставаться с любимой мебелью, и потому общим решением был взят в дело в довесок к столу. Сам же музейный служитель исполнял роль секретаря-телефониста и сидел за маленькой тумбочкой, на которой стоял рычажный телефон французской фирмы Albert Pernet. Подобные аппараты обычно использовались для связи между меблированными комнатами больших особняков, но применялись и в лазаретах. Но вот стол с муляжом привлек особое внимание детектива.
– Мы представляем обстановку так, – деловито пояснил вышедший из своего кабинета Сан Саныч, – что раненых слишком много и поэтому не хватает палат. Приходится оперировать прямо в коридоре, если вы не против нашего рвения. Прекрасный костюм, Григорий Михайлович.
Рвение Муравецкий оценил, и только теперь оглядел себя, поправил галстук, и снимая котелок, понял, что, в сущности, он – в своем времени, а именно в 1916 году. Его спутницы благодаря самоотверженным усилиям Ираиды Львовны и ее сестры, тоже превосходно гармонировали с общей обстановкой. На сестре милосердия было черное шерстяное платье с нарукавной повязкой и белым передником. Плечи покрывала бархатная кружевная пелерина, а сразу преобразившееся лицо окаймляли складки апостольника. Под платьем, вероятно, был зафиксирован жесткий корсет, отчего Валентина приосанилась, и горделиво посматривая на окружающих, как на челядь, покатила Лизу в палату. Муравецкий вслед Вале попросил ту быть попроще, но дама не захотела его услышать.
– А это что такое? – спросил полковник Степана, выходившего из кухни с пирожком в зубах. Сержант сделал стойку, но Муравецкий махнул рукой.
– Разрешите доложить, – отрапортовал Коржиков. – Завтрак скоро будет готов.
– Каша подгорит вовремя? – поинтересовался детектив.
– Как ей и положено, – кивнул Степан.
Из-за двери палаты, куда Валентина ввезла дочь, раздался хриплый ор. Муравецкий бросил встревоженный взгляд на сержанта.
– Кого-то уже режут?
– Нет, шеф, – замялся практикант. – Это Кобра тренируется.
Полковник вбежал в палату и резко вскрикнул, поглядывая на старинные настенные часы:
– Кобрина! Отставить верещать. Вы ж не рожаете, в самом деле.
– Простите, шеф, – выглянула из-за ширмы Лика. – Репетировала всю ночь и охрипла.
Красные от недосыпа глаза сержанта красноречиво подтверждали слова напарницы.
Итак, все было на местах и все были готовы. Вот только Лиза расстроилась, что ее не накрасили, как обещали. Муравецкий поспешил успокоить племянницу:
– Это даже хорошо, что мы обошлись без грима, Катя. Мало ли, а вдруг Дурову захочется коснуться твоего лица и тогда он сразу заподозрит неладное.
Лиза вяло согласилась, но Валентина возмущенно завопила:
– Я ему коснусь. Я ему так коснусь!
Когда Муравецкий расставил и разложил всех по местам, не забыв также поблагодарить замечательных грузин, которые, разобравшись ради какого благородного дела затевается вся эта катавасия, отказались к радости Суконникова от гонорара, Лиза подала тонкий голосок:
– А мне что делать, дядя Грим?
– Играй мимикой. Вспомни самое дурное в своей жизни.
– Я этого никогда не забуду, – нахмурилась девочка.
– И держи это воспоминание во время всего разговора с врачом. И ничего не бойся.
Лиза схватила руку дяди и уверила, что ничего не боится. На часах было уже около восьми, все в палате устремили встревоженные взгляды на полковника.
– Волнуетесь? – улыбнулся он, обратившись к участникам предстоящего спектакля.
Все присутствовавшие: выбритый и трезвый как стеклышко Суконников, посерьезневший Сан Саныч, решительная Валентина, взявшиеся за руки Степан с Ликой и вжавшаяся в спинку кресла Лиза-Катя – все как один улыбнулись в ответ.
– Ну что ж, – вздохнул Муравецкий, ставя у стены свою палку. – Прежде всего, позвольте мне от чистого сердца поблагодарить всех вас за неоценимую помощь. Мы с вами сделали все что могли и учли каждую деталь. Не знаю, что именно сыграет роль сигнальной точки для преступника, но надеюсь на ваше…
[justify]Ему не дал договорить телефонный звонок. «Вот и знак» – пронеслось в голове полковника. Звонила ЭлЭс. С волнением в голосе и с некстати большими МХАтовскими паузами та
Тут такая скорость событий, что устраивать перерыв между главами - чудовищное преступление, так что выкладываю следующие
Жалко, что Муравецкий уехал...возможно, что он опоздает...а ребята уже немного растерялись и загрустили!
Очень интересная глава!))
Мне очень и очень понравилась!))