Спустя неделю после пережитых треволнений Муравецкий вместе с практикантами, прежде всего, навестили Людмилу Сергеевну, которая находилась на лечении в клинике с нервно-психическими болезнями, называвшейся до революции Сабуровой дачей. Детектив внимательно смотрел на женщину, испытавшую потрясение, которое под силу не каждой.
– Вы снова заметили на лице какую-нибудь складку? – безучастно спросила ЭлЭс. – Откуда на этот раз ждать несчастья? У меня уже никого не осталось, добивайте уже.
Муравецкий взял ладонь женщины в руки и тихо произнёс:
– Больше несчастий не будет.
– Правда? – прошептала женщина, поглаживая пальцами по запястью мужчины.
– Правда.
Людмила Сергеевна приподнялась на локтях и сказала:
– Когда я выздоровею, приходите все к нам… ко мне в гости.
– Обязательно, – пообещал Муравецкий.
– А с тапочками приходить? – поинтересовался Степан.
Лика прикрыла рот ладонью и попятилась к двери.
– Зачем? – удивилась ЭлЭс.
– Ну, так мне это… – замялся Коржиков, – Лика тогда сказала, чтоб я на свидание с тапочками приходил, мол, так принято, а?
Коржиков уставился на шефа.
– Кобрина! – обратился Муравецкий к байкерше, которая уже стояла в дверном проеме.
– Шеф! – выпалила Лика. – Вы же меня знаете.
– О, да!
– Я что, совсем дурочка? Просто тапочкой у нормальных байкеров презерватив называется. Я это и имела ввиду, а этот Лучший Отличник Харькова…
Не находя цензурных слов, Коржиков схватил подушку и швырнул ее в убегающую напарницу, после чего ринулся в погоню. Из коридора послышался мужской мат и женский визг.
– А они у вас славные, – мягко улыбнулась Людмила Сергеевна, крепко сжимая кисть полковника.
– Какие достались, – развел руками Муравецкий. – Но над ними еще работать и работать.
В ту же секунду дверь отворилась, и из нее выглянули две раскрасневшихся физиономии. Первая по имени Кобра, встревоженно спросила:
– Так значит, мы прошли аттестацию, шеф и свободны?
– Еще чего! – воскликнул полковник. – В царском архиве еще масса Дел.
На лицах практикантов засветились глуповатые улыбки.
В тот же день главные участники событий, за исключением Людмилы Сергеевны, обедали у Муравецкого. Григорий Михайлович торжественно поздравил Коржикова с Кобриной с первым боевым крещением, а те смущенно сидели и теребили края салфеток на коленях. Ираида Львовна подавала как будто на королевском приёме. Лучшие куски доставались Степану, а Лика возмущалась про себя: «Надутая индюшка! Между прочим, я больше пострадала, чем он». Но вслух не высказывалась и сама удивлялась собственной кротости. Прекрасную хозяйку все хвалили за кулинарное искусство. Валентина, все еще сердившаяся на полковника за то, что подверг ее девочку страшному испытанию, за столом стала добрее и отпустила Лизу вместе со Степаном за яблоками.
– Скажите, – поинтересовался Муравецкий. – А как же ваши зайцы? Кто победил в борьбе за капустные грядки?
– Мой ответ аппетитно дымится под этой крышкой, – удивительно бодрым тоном сказала Ираида, указывая на кастрюлю.
Над беседкой пронесся дружный смех и новая порция похвал кулинарке. За столом сидел также и отец Кобриной и строго поглядывал на дочь. Но постепенно насытившись, он пришел в доброе расположение духа и хмелея от вина, начал вспоминать с Муравецким далекие годы юности. А было что вспомнить товарищам, которым сразу же после окончания юридического института пришлось поработать в экспертно-криминалистической лаборатории харьковского УВД, в которой не значилось ни одной глухой улики. Вещи – самые тусклые, блеклые и покрытые патиной времени – во внимательных руках эксперта Григория Михайловича Муравецкого и его коллег оживали без труда. О любом пёрышке почти мгновенно выдавалось заключение: как оно попало на место происшествия, с какой курицы выпало и имеет ли отношение к смерти двух пожилых дам, чьи тела были обнаружены на пустыре за женской гимназией. Самая грозная фомка почти мгновенно смягчалась и становилась словоохотливой, а неприветливо пустая табакерка спешно вычихивала кровавые тайны её несчастного хозяина.
Не только Степан с Ликой, но и Ираида Львовна слушала воспоминания однокашников об истории с пропавшими письмами Натали Гончаровой к Пушкину, с которыми некто явился в одно известное издательство. Однако содержание их было столь интимного свойства и многие речевые обороты настолько вольно трактовались в нравственном смысле, что толпы неистовых потомков тотчас потребовали экспертизы. За дело взялись самые именитые графологи. Диагноз их оказался неутешителен: письма признали подлинными. Но Кобрину, глубоко исследовавшему технические нюансы и психо-эмоциональную энергетику Гончаровой, удалось распознать искусно выполненную подделку. За разоблачение мошенника и спасение чести первого пиита России и его супруги благодарные потомки увенчали палец Кобрина дорогими памятными перстнями. Лика подтвердила, что такой перстень у них дома действительно есть.
После таких воспоминаний и влитого горячительного Кобрин расстался с идеей забрать дочь в Киев. Но во время всего обеда периодически потрясал в ее сторону указательным пальцем, мол, смотри у меня, если что. Лика смиренно закатив вверх глазки и сложив ладошки у груди, клялась всеми чертями ада смотреть в оба.
После первой перемены блюд Кобрин заинтересовался архивом и умолил Муравецкого показать раритеты.
– На многих документах ни одной печати…. – заметил он, рассматривая обрывки бумаг. – Фальшивка?
– Не думаю, – закуривая сигарилью, сказал Муравецкий.
– Глянь, Гриш! – Документы разных лет, но большинство написано одним и тем же почерком.
– Именно! – одобрительно густым басом произнёс полковник. – Твой вывод?
– Копии разных лет, которые следователь снял с оригинальных дел?
– Думаю, что наш следователь имеет прямое отношение ко всем этим делам. Начиная с конца девятнадцатого века и до тысяча девятьсот восемнадцатого года он сам вёл их.
– Ого! – удивленно воскликнул Кобрин. – То есть кроме реально спасенных дел, он впихнул в архив и свои собственные недоделки, которые собирал всю свою карьеру? Но зачем?
– Оставил на суд потомков, – предположил детектив.
– Так-так, – согласился Кобрин. – Значит, невинно осужденные, пропавшие без вести и другие – всё это на его совести.
Муравецкий вздохнул:
– Увы, мы не знаем, при каких обстоятельствах проводились расследования, и почему следователю не удалось завершить их должным образом. В те времена в суде всё решала толщина кошелька. Для крестьян были одни законы, для мещан – другие, а для дворян допускались немыслимые по нашим законам поблажки.
– Иными словами: «С сильным не борись, с богатым не судись».
– Именно.
Полковник открыл шкафчик секретера и достал из него потертый мундштук.
– Вот что я нашел в катакомбе, – сказал он товарищу. – По отпечаткам зубов ничего не нашли.
– Но знаешь, Григорий, – задумчиво протянул Кобрин. – Не нравится мне то, что этот книжник хотел купить весь архив, а не одно Дело Волконской.
– Хочешь сказать, мы еще встретимся?
– В любом случае, будь осторожен, а я по своим каналам попытаюсь что-нибудь разузнать об этих Патриотах.
В это время в беседке, куда вернулись наши товарищи, уже все оживленно обсуждали новенькую медаль на груди явившегося Гарбузяна. Майор сиял и пребывал в приподнятом настроении, но скептически махнул рукой и пригладил распушенные усы вниз.
– Нет, знаете ли, не верю я во всю эту вашу физиогномику. Вот Кураксин себе уже все лицо до крови растер – морщины считает. А все вы, Григорий Михайлович, со своей китайщиной. Какой деловой человек может всерьёз отнестись к вашим словам? Никакого же практического применения.
– К вашему сведению, – перегнувшись через стол, обратился к майору Муравецкий, – не так давно, чтобы прекратить воздушное пиратство, руководители авиалиний США разработали так называемый профиль угонщика. На полном серьёзе. Теперь при посадке в аэропорту пассажирам заглядывают не только в багаж, но и в лица. Чем вам не практическое применение?
Майор не успел возразить, как появилась еще одна гостья.
– Ольга Сергеевна! – всплеснул руками Муравецкий. – Заходите же скорее.
Грибанову усадили напротив полковника, который тотчас заметил, что девушка не сводит с него глаз
– Что у вас случилось? – встревоженно спросил он Ольгу Сергеевну.
– Разве вы ничего не замечаете? – даря улыбку в ответ, спросила та, наклонившись к Муравецкому. Тот прищурился и присвистнул.
– Родинка исчезла. Значит, ваш батюшка…
Грибанова энергично кивнула.
– Он…он болел. Долго болел. К каким только врачам мы ни обращались, сколько денег ни сулили – все впустую. А тут вы сказали, и на следующий же день меня, – всегда благоразумную и осторожную, – потянуло купить лотерейный билет.
– Хотите сказать, – медленно произнес Муравецкий, – я вижу перед собой человека, которая…
– Выиграла целое состояние.
– На доброе дело! – воскликнул изумленный полковник, чей восторг был тотчас подхвачен всеми остальными. – Рад за вас. Но я вижу, вы еще хотите что-то сказать.
Грибанова встала и переминаясь с ноги на ногу, все же решилась:
– Григорий Михайлович, мой отец пошел на поправку и я, в общем, вы такое сделали для нас…
– Не преувеличивайте, – отмахнулся Муравецкий.
– Отнюдь, – возразила женщина. – Мы предлагаем организовать трастовый фонд и создать для вас частное детективное агентство. Вы же сами сказали: на доброе дело.
– Спасибо, конечно, – смущенно сказал полковник. – Но я обойдусь. А вот моя сестра и ее дочь. Им нельзя помочь с ипотекой и операцией?
Валентина застыла с вилкой у раскрытого рта.
– Без проблем, Григорий Михайлович. Одно другому не
Рада, что всё хорошо закончилось...и деньги нашлись на лечение Лизы!))
Очень интересно!
Мне очень понравилось!))