Сына моего арестовали неделю назад. Узнала: увезли его недавно поездом на Урал.
Тут я понял: она мать одного из осуждённых, с кем мы с отцом работали на шахте.
– Я тоже был на Урале, – сообщил я ей, – убежал. На шахте заставляют работать. Отпускать и не собираются. А за что арестовали? Ни за что! Раскулачивание называется. Разве мы богатые. Лошадей и коров забрали два года назад, а теперь и меня с отцом в придачу. Остались дома мачеха с детьми, голодают, наверное. В первый раз, когда арестовали, так колхозники наши вещи расхватали, а когда мы вернулись, немногие захотели возвращать обратно. Всё заново наживать пришлось. Зависть людская на чужое добро – сильная штука.
Бабушка отломила мне кусок калача, который наверняка везла сыну. Потом всучила в мои руки вожжи. Я с жадностью принялся уплетать этот калач, управляя лошадью.
Матрёна пожилая женщина, худенькая и маленькая. Её волосы покрыты синим шерстяным платком. Страдальческое выражение лица отражало скорбь и печаль по арестованному сыну. Возвращалась она из города с разбитым сердцем и утраченными надеждами.
– Гришенька, единственный он у меня, моя опора, – с болью в голосе сказала Матрёна. – И того отобрали, ироды! Уже многих мужчин с нашего села увезли неизвестно куда, и никто не воротился. Поэтому и поехала узнать его судьбу.
– У нас в деревне также, бабушка. Власть словно взбесилась. Косит мужиков, как рожь. Забирают кормильцев, а потом удивляются: почему голод в стране.
– Не думали, не гадали, что жизнь такая наступит. Всё кричали: Революция, революция! Земля крестьянам! А что дала эта революция? Только и умеет, что отбирать.
Отъехали мы от города тридцать километров. На пути лежала деревня Прокуткино. Пора лошадь кормить и поить. Матрёна рассчитывала переночевать в этой деревне у подруги Зинаиды, но ради меня решила ехать в ночь.
В Прокуткино мы заехали во двор тёти Зины. Я стал распрягать лошадь, положил ей сена и начал осматривать сбрую, смазывать колёса. Всё это я делал для того, чтобы показаться занятым, чтобы не заходить в дом. Надо было избежать лишних расспросов (так мы договорились с Матрёной). Но вскоре меня позвали ужинать и я зашёл в дом. Голод ведь не тётка. Я быстро поел и раньше всех стал выходить из-за стола. Хозяева начали уговаривать поесть ещё, но я наотрез отказался и вышел во двор. Матрёна им объяснила:
– Ему надо напоить лошадь, насыпать овса. Ехать нам пора, скотина дома не кормлена, да дочка ждёт. Затемно надо бы продолжить путь.
Когда мы выехали на дорогу, солнце уже садилось. Оставалось шестьдесят километров до бабушкиной деревни Малахово. По дороге я рассказал ей о своей жизни. Как мы остались с братьями и сёстрами сиротами, как отец привёл мачеху, как нам тяжело было привыкать после любимой мамы к строгой и злой мачехе. Матрёна слушала и украдкой вытирала слёзы уголком платка. Когда приехали в Малахово, солнце поднялось уже высоко. В деревне было беспокойно, люди на улице собирались кучками и о чём-то оживлённо разговаривали. Подъехали ближе к её дому и увидели, что из него выводят овец, коз, коров и свиней. Бабушка всплеснула руками:
– Батюшки, нас раскулачивают! Беги, сынок, скорее отсюда! Вот тебе хлебушко, – она вынула краюшку хлеба из котомки и протянула мне. – Иди во-о-н по той дороге.
Матрёна указала дорогу за околицей, где можно пройти незаметно. Взяв хлеб, я поблагодарил её и побежал.
– Ступай с богом! Будь осторожен! – перекрестив меня вслед, она поехала к своему дому.
В полной версии роман вы можете прочитать в ЛитРес
https://www.litres.ru/tamara-shelest/rozhdennyy-vyzhit/
