Кондитерская "Крещендо"

Меня зовут Юлия, я робот категории ноль, владелица кондитерской «Крещендо». Захотелось как-то сделать детишкам вкусненького, пирожные там, булочки, лимонады, ну такое – п-ш-ш-ш! Более вредную еду для детей трудно придумать, да и для их мам тоже. Единственное, чем я могла им помочь – это не давать больше двух пирожных за раз и двух раз в неделю. Кондитерская не страдала от недостатка посетителей, скорее даже добавляла их благодаря такой фишке.
– Юленька, – однажды обратилась ко мне молодая, лет пятидесяти, женщина по имени Мила, мама Алёшки, – скажи честно, ты что-то подмешиваешь в свои очаровательные бизе? Раньше было так: съем пирожное и тут же прибавляю полкило веса. А теперь ничего! И у Алёшеньки зубки целые.
– Мила, я ничего не подмешиваю, пирожные полезны для людей. Ты сколько теперь пробегаешь в неделю? Набираешь пятьдесят километров?
– Семьдесят, – гордо сказала женщина, – а через месяц выйду на девяносто! Как я рада, что у нас есть твоя кондитерская! Можно мне ещё круассанчик?
– Вот как выйдешь на девяносто, так и получишь, тогда у тебя вообще не будет никаких ограничений. Вы решили со вторым?
– Уже! – Мила прелестно покраснела, – Ты так любишь детей, Юля, а почему у тебя нет? Ой, извини, я не должна была спрашивать.
– Да ничего, Мила. Просто пока не встретила никого, с кем могла бы это сделать.
– А Ойген, папа Кости? – прошептала она, сообщая мне большой секрет, – Он без ума от тебя, тут и к бабке не ходи!
– Хочешь круассанчик? – вместо ответа сказала я, – Теперь тебе можно.
Мила была единственной из посетительниц моей кондитерской, которая собиралась родить второго ребёнка. Жить стали дольше, но рожать меньше.


В кафе у меня есть музыкальный синтезатор и электрогитара. По вечерам собирается молодёжь потусоваться, днём, обычно с двух до четырёх пополудни, приходят дети и репетируют свои домашние задания. Костя один из таких посетителей. Ему чуть больше четырнадцати, для вечерних собраний он не дорос, а дневные посетители, в основном, лет по десять, тоже не его компания.
Играть через динамики днём Косте я разрешала всегда, а малышам,  только если они были готовы представить выученную пьесу. Часто получалось очень неплохо. Я всегда слышу, что они играют – от гамм до сложных вещей – иногда исправляю им неправильно поставленную руку или акцент. Результат всегда в мою пользу. Ничего не имею против учителей музыкальной школы, никаких запретов не вводила, но ещё ни разу ни один учитель не был в моей кондитерской. Ну и ладно, в конце концов, главное, чтобы дети научились играть и понимать музыку.
У Кости от рождения коротковаты пальцы, совершенно немузыкальные. Большим артистом он никогда бы не стал, а год назад ещё упал с велосипеда и сломал безымянный палец на левой руке. Он тогда пришёл и полдня сидел перед синтезатором, а слёзы всё катились и катились. Мальчик думал, что жизнь закончилась. Я подошла к нему, когда он уже собрался уходить.
– Всё будет хорошо, – сказала я, протягивая его любимое заварное пирожное, – дай-ка посмотрю.
– Что вы в этом понимаете? – Костя шмыгнул носом, – Я больше не смогу играть!
– Сможешь! Давай руку и жуй пирожное.
Дело обстояло хуже, чем он мог представить, палец оказался неправильно собранным – я ведь не только кондитер, но и дипломированный хирург. Укусив два раза пирожное, Костя заснул, я закрыла кафе на санитарный день и приступила к операции.
Через две недели мы возобновили репетиции. Костя с удивлением обнаружил, что его пальчики слушаются ничуть не хуже, чем раньше. А через два месяца выяснилось, что он может брать аккорды, которые  прежде ему не удавались – не хватало длины пальцев. Они удлинились на пять миллиметров, стали гибче, и по виду, как говорят, теми самыми музыкальными. Ещё не совсем теми самыми, но было понятно, что они подрастут. Это я Миле сказала, что ничего не добавляю в пирожные – подсыпаю и ещё как!


На определённом этапе я почувствовала, что с талантом Кости не справлюсь, ему нужен другой учитель. И я обратилась к Зилю, тоже нулевику. Мальчику нужен профессиональный музыкант такого уровня, как Виктор.
– Ты опять возишься с человеческими детьми, Юля? – фантом Зиля сидел передо мной в своём домашнем кресле с бокалом вина в руке. Изображение и звук были настроены так, что кроме этого я ничего не видела и не слышала.
– Своих же нет и не будет, а дети такие талантливые, Вик! – я Зилю показывала  интерьер и звуки не блокировала. Разговаривая с ним, делала вид, что одновременно управляю кухонными автоматами. На самом деле они и без меня знают, что им делать.
– Ну, вообще-то, я тебе предлагал собрать нашего…
– Это всё не то! Как ты не понимаешь?! Так возьмёшь Костю?
– У тебя всё не то. Не знаю, мы всё же другие, – Вик отставил куда-то бокал, взял чётки, – я играю сейчас музыку, которую человек обыкновенный не понимает, не слышит даже половины того, что звучит. Как я научу его, если он не слышит?!
– А ты учи тому, что он слышит. Костя талантлив, он сам сочиняет, ещё и тебя научит!
– Тогда зачем и чему учить, если он сам кого угодно научит?
– Не будь букой, Вик! – остановившись, посмотрела ему прямо в глаза, – Я знаю, насколько ты талантлив, мальчику нужна такая глыба, как ты, два уголька дольше и жарче горят!
– Ну, да, как всегда: я кирпич, каменюка, кусок пластмассы, теперь ещё и глыба. Ладно, привози своего талантливого челобика, попробую что-нибудь показать ему.
– Не называй его челобиком, даже человеком обыкновенным. Он просто человек! – немного помолчав, добавила, – Вик, я не приеду.
– Опять двадцать пять! Почему?! Юлька, это же просто легенда! Сказка! Выдумка! Не было никакого Странствующего Робота, который нашёл Бога! И никакой Бог не наделял никакого робота способностью к воспроизводству! Почему дурацкая легенда, которую тебе рассказала необразованная цыганка, должна быть между нами?! Хорошо, отправляй своего Костика. Но с одним условием – через год ты приедешь на его концерт.
– Обязательно! А можно я скажу Косте, что это ты его заметил и пригласил?
– Да говори, что хочешь! – махнул руками Вик, затем его указательный палец почти коснулся меня, – Но через год, день в день, секунда в секунду ты будешь здесь! Ты настырная, я тоже. Да, отправь что-нибудь из опусов твоего протеже, чтобы я не выглядел идиотом. Пригласил, но ничего не слышал.
– Я отправлю! И через год приеду! Ты самый лучший! Цыганка с одного взгляда сказала, что я не такая, как обычные люди, и отказалась от моих денег. Она не стала гадать по руке, вместо этого рассказала легенду.


Я ожидала от Кости почти всего, после того, как он прочитал письмо Вика – от восторга до отказа. Но то, что он выдал, было совершенно неожиданным.
– Тётя Юля, – сказал он, – когда мне исполнится двадцать один год, я на вас женюсь. Дождитесь меня, пожалуйста!
– Ничего тебе обещать не буду, Костик, – я потрепала его вихры, – напротив, поскольку я намного, ты даже не представляешь, на сколько, старше тебя, оставляю за собой право жить как взрослая и свободная. А вот ты пообещай мне, что будешь уделять должное внимание девочкам, которые обратят на тебя внимание. Поверь мне – они точно тебя заметят.
– Но, тётя Юля… – Костя попытался возразить, но совсем растерялся.
– Какая я тебе тётя Юля, если ты собрался на мне жениться? Жизнь покажет, она длинная и непредсказуемая. Иди, покажи письмо отцу, если он разрешит, то уже завтра тебе лететь.
Такое у детей бывает, чем меньше им лет, тем проще решается. А Костик достаточно большой, могут быть серьёзные проблемы.


Ойген позвонил мне через два часа и попросил встречи в двадцать один пятнадцать. Я видела его до этого два раза. Выправка, характерная стрижка выдавали в нём военного, хотя Ойген был в обычной одежде в обоих случаях.
Ровно в двадцать один пятнадцать подъехала армейская «Росомаха», а через несколько секунд в двери появилась долговязая фигура в мерцающем камуфляже с погонами подполковника, очках-коммуникаторах,  большим ножом в ножнах на бедре и тремя розами в руке.
– Здравствуйте, Юлия, – сказал Ойген, снимая очки и протягивая мне цветы, – это Вам. Извините, прямо со службы.
– Спасибо, Ойген, – я вдохнула аромат роз, – мои любимые! Прямо со службы? Вы, наверное, голодны? Давайте, я вас накормлю, и потом поговорим о вашем сыне. Руки можно помыть там.
Костин папа удивлённо посмотрел на свои руки, безнадёжно вздохнул и пошёл в указанном мной направлении. Странно, но все мужчины-люди реагируют на предложение вымыть руки именно так. Наши мужчины это делают без напоминания. Впрочем, это мелочи.
– Очень вкусно, Юлия, – сказал Ойген, расправившись с лангетом по-карски с овощами, – даже лучше, чем в нашей столовой. Не делайте большими глаза, девушка! Нас кормят очень даже неплохо, а во время боевого дежурства нет блюд, которые мы не могли бы заказать. Но у Вас есть какая-то изюминка, Юлия. И во всём, что вы делаете.
– Спасибо, Ойген, –  всегда приятно, когда тебя хвалят, да ещё с прямотой военного.
– Меня зовут Евгений, – бравый военный немного нервничал, – Ойген остался от детства, почему-то было модным коверкать свои имена, потом это стало моим открытым позывным.
– Очень приятно, Евгений! Хотите коньяку? Да что я спрашиваю?! – махнув рукой, дала указание кухонному помощнику.
– Коньяк в кондитерской?! Почему бы и нет? – он ухватился за эту возможность потянуть время.
– Коньяк в бисквите такой же неотъемлемый элемент, как мука и вода, – сказала я, разливая напиток в большие бокалы, – он, кстати, тоже моего приготовления и с моих виноградников.
– Вы меня всё больше удивляете, Юлия! И вообще, как Вы появились в нашем городке, он даже преобразился. Не возражаете, если перейдём на «ты»?
– Нет, Евгений! – быстро согласилась я, – что ты решил с Костей?
– Да там давно всё решено. Костя сын военного и решения должен принимать сам, для этого он достаточно взрослый. Конечно, едет.
Да, намного взрослее, чем папе кажется, подумала я.
– Почему сын не пошёл дорогой отца и не стал военным? – спросила я.
– Потому, что папа выбрал неперспективную и умирающую профессию, – на лице подполковника мелькнула озабоченность вперемежку с досадой, – я сам отговорил сына.
– Что так? Войны закончились?
– Нет, идут без остановки, но людям там всё меньше места. Люди не успевают, не хватает широты обзора. Что говорить, я сам постоянно делаю выбор в пользу роботов, автоматов и программ, год от года заменяя ими людей! Когда я был лейтенантом, нас было человек тридцать, а сейчас только три человека. Остальные – роботы и автоматы. Они не устают, не делают глупых ошибок, не предают. Наверное, кто-то наверху уже рассматривает вопрос и о сокращении моей должности. Слышала, принят закон, разрешающий роботам категории ноль занимать должности в структуре Минобороны? Умом понимаю, но сердце говорит, что это неправильно.
Я не прерывала Евгения, вместо этого долила ему в бокал коньяка. Пока он говорил вещи, известные и несекретные. Разболтать он не сможет – я остановлю его. Но облегчить душу человеку надо.
– Ты замечательный собеседник, Юля, – подполковник сделал маленький глоток, – Представляешь, как у этих роботов: достаточно одного научить чему-нибудь или позволить ему научиться