Их было семеро молодых и сильных. Они поднимались по склону Святой горы, по тропе, проложенной задолго до них такими же отважными людьми, стремившимися к истинному величию.
Гора была не очень крутой, но ужасно высокой, и они не знали, что ждёт их на вершине. Известно им было только одно: никто из осмелившихся подняться на Святую гору, не вернулся. Это был путь в один конец, поэтому немногие выбирали его.
Люди говорили, что достигший вершины либо погибнет, либо станет богом. Верили в это и те семеро отчаянных юношей, пришедших к горе с разных концов земли, чтобы рискнуть жизнью ради обретения божественной силы.
Никто не знал, каково это - стать небожителем, чревато ли это преображение блаженством или, напротив, наполнит сердце болью и тоской; ведут ли боги безмятежное существование среди райских кущ или же они терзаемы непрестанными заботами и тяжким трудом на благо вселенной, - об этом молчали пророки и святые писания. И всё же находились отчаянные храбрецы, согласные испытать судьбу и изменить свою безрадостную долю и печальное ожидание неизбежной смерти. Лучше уж вечное бремя величия, каким бы тяжким оно ни было, - рассуждали они, - чем краткая вспышка во мраке и мгле, которая зовётся человеческой жизнью.
Стоял знойный полдень. Они остановились передохнуть. Они преодолели всего четверть пути, а усталость уже давала о себе знать. Гора оказалось коварной, она словно высасывала из человека силы и уверенность в себе и освободившееся место в нём заполняла раздражительностью, злобой, недоверием к товарищам. В сердце закипали обида и ропот на судьбу, на Бога.
- Надо же, - сказал Ос, роясь в своём заплечном мешке, - оказывается, я забыл прихватить с собою соль. - Он окинул взглядом шестерых товарищей. - Кто-нибудь поделится со мной солью?
- Пусть это будет тебе наукой, - ответил ему Гур, презрительно поморщившись. - Друзья, не давайте ему ничего. Каждый должен сам отвечать за свои ошибки.
Ос напрягся и гневно глянул на Гура.
- Разве кто-нибудь ставил тебя начальником над нами?
- Да и тебя никто не выбирал попрошайкой.
- Ах ты, свинья! - Ос поднял с земли увесистый камень и вскочил на ноги. Гур тоже встал, но было поздно: брошенный Осом камень угодил ему в лоб, и он рухнул наземь.
Эла подскочил к нему, чтобы помочь, но тот был уже мёртв. О жизни напоминала лишь струйка крови, текущая из раны.
Эла ничего не сказал Осу, он побаивался этого парня с тёмными, холодными, как зимняя ночь, глазами. А теперь стал его ненавидеть.
Бэр и Ар поднялись на ноги и приступили к убийце. Тот отшатнулся от них и поднял ещё один камень.
- Уходи, - сказал ему Ар. - Мы боимся тебя, мы тебе больше не верим.
Язвительно осклабившись, Ос пожал плечами.
- Я уйду. И буду на вершине прежде вас. А когда стану богом, отомщу вам. Так и знайте. - Он осмотрел остальных. - Может, кто-нибудь хочет идти со мной? Я силён. Однажды на спор согнул подкову. Со мной не пропадёшь. Ну же, никто не хочет составить мне компанию? А то ведь одному скучно.
- Я пойду с тобой! - К нему подошёл Фан, который от самого начала пути до этого мгновения не проронил ни слова и держался особняком.
- Отлично! - Ос плюнул Ару под ноги, взял свой мешок и двинулся вверх по тропе. А Фан пошёл за ним, даже не взглянув на оставшихся товарищей.
- Чем меньше среди нас негодяев, тем вернее мы поднимемся благополучно, - сказал Бэр. - Пусть идут, а мы подождём до утра, чтобы они отошли как можно дальше. Не хотелось бы встречаться с ними. Как вы смотрите на это предложение?
- Бедный Гур, - сказал Эла.
- Да, он был самым умным из нас, - ответил Ар и тоже стал разглядывать лежащий у их ног труп.
- Он был красив, - вздохнул Эла. - И злобы в нём не было.
- Сбросим его в ту трещину! - Ар указал на зиявшую неподалёку расселину.
Так они и сделали. И отошли от того места шагов на триста, чтобы поскорее забыть о мертвеце и спокойно пообедать.
А рано утром продолжили путь.
Но шли не долго - внезапно подул сильный ветер. Он принёс громадные тучи, такие низкие, что на их поверхности хорошо были видны все неровности, впадины и завихрения. Небо вздрогнуло и, сверкнув стрелами великого гнева, загрохотало. И на путников низринулся ливень. Они не успели поставить палатки, и им пришлось всем своим существом ощутить тяжесть и боль стенающего неба.
Они обнялись, подставив спины под ледяные струи, и, дрожа от холода, пели гимн Владыке всех богов и умоляли его о пощаде. Громче всех пел высокий, худощавый Тау, обводя товарищей большими огненными глазами. Слыша его сильный голос, остальные укреплялись в вере, вера же делала их тела нечувствительными, а сердца - радостными.
Вдруг выглянуло солнце. Тау вскочил на ноги и стал скакать и, выхлопывая ладонями брызги из мокрой насквозь одежды, запел всем известную брачную песню. Бэр и Ар последовали его примеру, а Эла разделся, разложил на камнях рубашку и штаны и поставил мокрые башмаки так, чтобы лучи солнца проникали внутрь.
Потом они ждали, пока высохнет одежда.
- Путь предстоит нелёгкий, а нас четверо, - сказал Бэр.
- Ну и что, что нас четверо? - пожал плечами Эла.
- А то, что из четверых путников боги обычно выбирают себе жертву.
- А из пятерых?
- Из пятерых нельзя. Нечётное число само по себе божественно, оно уже является жертвой.
- Откуда ты это взял?
- Старики говорят.
- Я тоже слышал об этом, - сказал Тау.
- А если бы нас было двое? - спросил Эла.
- Из двоих тоже нельзя, - решительно покачал головой Бэр, - это число человеческое, наименьшее число.
- А я думал, что единица меньше всех, - вступил в разговор Ар.
- Единица - это вообще не число, - возразил Бэр. - Представь себе, что ты заблудился в пустыне, не смог выйти и остался там до конца дней своих. Хоть до глубокой старости проживи там, да хоть триста лет - что в этом проку? Что ты после себя оставишь? Кучку костей? И всё? Нет, друзья, единица - это шпулька, на которую наматывается нить печали. Человек же начинается с двойки.
- А Бог - с тройки? - сказал Тау.
Бэр одобрительно ему улыбнулся:
- Точно, и этого никому не оспорить.
Бэр оказался прав: один из них стал жертвой. Вечером того же дня Ар, спускаясь к ручью набрать воды, оступился, упал и случайно прижал рукою к земле большую чёрную змею, отдыхавшую там в тени, и она его укусила. И к утру, после жестоких мучений, он умер.
Их осталось трое.
На следующий день снова на них навалилась гроза, ещё страшнее той, первой, а после неё вернулось спасительное солнце, и они снова грелись в его лучах и сушили одежду, а Бэр рассуждал о любви.
- Вот я, например, - говорил он, - у меня было столько девчонок - и не счесть, и я считал себя неотразимым. Но однажды увидел дочь соседей. Она росла у меня на глазах, и я её не замечал. Но как заметил - словно меня подменили, будто сглазил кто. Не нужны мне стали другие.
- Это от Бога, - вставил Тау.
- Не иначе, - согласился Бэр. - Наказание мне беспутному.
- Любовь - наказание? - удивился Эла.
- Именно так. Для грешника любовь - самая коварная казнь, медленная пытка. Моя соседка и глядеть на меня не хотела... Да что я говорю! Не могла видеть меня без отвращения. Я тянулся к ней, а она убегала. Да, друзья, попал я в настоящую преисподнюю, с чертями, сковородками и огнём негасимым. - Бэр опустил голову и застыл.
- И чем это кончилось? - спросил Эла.
- Я ушёл. Решил найти спасение на Святой горе. Либо погибну - и тогда избавлюсь от этой муки, либо стану богом - и тогда соседка меня непременно полюбит. Ведь, согласитесь, невозможно не полюбить бога.
- Ты уверен в этом? - осторожно предположил Тау. - А если и тогда она отвергнет тебя?
- Тогда я буду самым несчастным из всех богов, титанов и демонов.
- Да, нелегко тебе, - сказал Эла. - Но и я пошёл на гору не от хорошей жизни. Мой старший брат всегда был примером для меня. Я так мечтал походить на него! Но однажды он и его друзья ограбили одного купца, а мне в дом подбросили несколько украденных монет и донесли на меня: мол, это сделал я.
- Твой брат? - воскликнул Тау. - Не может быть!
- Не он это придумал, - сказал Эла. - Его приятель, мой сосед, ненавидит меня, вот и решил отомстить. А брат подчиняется этому человеку как царю. Правда, он вовремя предупредил меня, брат всё-таки, и я бежал на гору. Лучше уж погибнуть, чем гнить на галерах, тем более ни за что.
- А меня, - печально промолвил Тау, - так долго обижали все, и родные, и чужие, и бедняки, и властители. Презирали и осмеивали. И даже били. И чем добрее я старался быть, тем злее становились они. И однажды я понял, что если останусь, обязательно заражусь от них болезнью дьявола и стану таким же, как они. И я ушёл: либо пропаду, либо, став богом, буду лечить людей от зла.
На следующий день путь им преградила высокая, почти отвесная скала, которую невозможно было обойти. Пришлось карабкаться по щербатой её спине.
Первым полез Бэр. Достигнув вершины скалы, он должен был бросить друзьям верёвку, чтобы им было удобнее подниматься.
Затаив дыхание, двое смотрели, как третий, самый смелый из них, медленно взбирается на головокружительную высоту.
- Боже, помоги нам, - прошептал Тау, прижав кулаки к подбородку.
Но только он произнёс эти слова, как из-под ноги Бэра сорвался камень, на котором он стоял, и ему пришлось повиснуть на руках. Он судорожно сучил ногами, отыскивая точку опоры, но никак не мог найти её. Наконец руки его не выдержали, пальцы разжались - и он полетел вниз, обдирая живот, грудь и лицо об острые выступы. Упал под скалу, покатился по склону горы и исчез в трещине.
Эла и Тау бросились за ним и заглянули в темноту: трещина оказалась неглубокой, и им хорошо были видны два тела - Бэра и Фана. Изуродованные, окровавленные, оба лежали навзничь, уставившись в небо полными смерти глазами.
- Итак, - сквозь слёзы произнёс Эла, - нас только двое, а Ос, если он ещё жив, остался один.
- Как же ему страшно одному! - побелевшими губами проговорил Тау. - А мы... И эта скала... Может быть, вернёмся вниз?
Эла медленно покачал головой.
- Ты же знаешь, со Святой горы не возвращаются. Боги не пустят нас назад.
- Но и вперёд не пустят, - стирая ладонями слёзы с лица и шмыгая носом, пробормотал Тау.
- Судя по всему, Ос ещё жив и забрался на скалу, - возразил Эла. - Значит, и мы можем идти дальше.
- Но как нам подняться по этой стене? - Тау со страхом в глазах смотрел на непреодолимое препятствие, которое только что погубило их друга.
- А мы обманем этот камень! - бодро заявил Эла, встал и выпрямил спину. И погрозил скале кулаком. - Мы сделаем ступени и легко поднимемся по ним.
- Ступени? Но у нас же нет орудий для такой работы.
- Но у нас есть два топора.
- Ты собираешься долбить камень топором?
- И не подумаю. Зачем обижать скалу? А то ещё стряхнёт нас, как верблюд стряхивает с крупа двух надоедливых мух. Нет, Тау, мы поступим хитрее. Видишь, сколько в скале трещин?
- Но они тонкие, не вставить в них ног, если не расширить...
- Ничего мы не станем расширять. Надо просто нарубить веток, сделать из них колышки и вбивать эти колышки в трещины. Получится лестница.
Так они и сделали: до вечера ходили по редколесью, срубая с деревьев нужные ветви, потом готовили из них колья разной длины и толщины, а на следующее утро начали вбивать их в скалу. Эла работал наверху, а Тау с помощью верёвки
|
